— В общем, как я понял, вы считаете, что все вышеперечисленные происшествия — звенья одной цепи? — почувствовав, что полностью отошел от приступа, спросил его величество.
— Да, сир!
— И все-таки убеждены, что начинать войну с Миардией имеет смысл только следующим летом?
— В конце весны, сир, — кивнул граф Герн. — Когда откроются перевалы…
— А почему не сейчас?
Услышав вопрос, капитан королевской стражи опустил взгляд и негромко пробормотал:
— Мы просто не успеем до зимы, сир. Во-первых, даже если мы объявим мобилизацию прямо сейчас, то собрать армию удастся в лучшем случае через двадцать дней. Еще двенадцать-пятнадцать — и она доберется до Ферса. А там — голод. Ну, или почти голод… Обеспечить солдат продовольствием город не сможет… Значит, придется тащить с собой обозы. Причем не от столицы, а с юга…
— В общем, армия доберется до перевалов в лучшем случае к началу осени, — вздохнул король Азам. — Значит, на саму войну нам останется от силы два месяца…
— Да, сир.
— Полтора. От силы полтора, ваше величество! — буркнул верховный маг. — Судя по приметам, зима будет ранней и очень холодной…
— Ладно. Согласен. Планируем кампанию на конец весны, — почувствовав приближение очередного приступа слабости, отрывисто сказал его величество. И, привычно вжимаясь в спинку трона, добавил: — Тогда за зиму нам надо перебросить к пограничным городам достаточное количество продовольствия, решить вопрос с нашим ночным братством, найти лагеря этих самых «разбойников» и тропу, через которую они переправляют награбленное в Миардию…
— Не исключено, что никакой тропы нет, сир, — вздохнул казначей. — Продукты и древесину можно сжигать, а железо и кожи складировать, дожидаясь, пока Коротышка захва…
…Очередное забытье длилось целую вечность. И было таким сильным, что к моменту, когда сработало первое кольцо, монарх находился на грани потери сознания. Чуть не оглохнув от шума крови в ушах, Азам Истовый с трудом сфокусировал взгляд на лице верховного мага. И поймал себя на мысли, что вот-вот рухнет лицом в стол — дрожащие от слабости мышцы отказывались держать спину, и он удерживался в вертикальном положении только благодаря стальным пластинам, усиливающим надетую под мантию кольчугу. Кое-как удержав равновесие, король заставил себя оторваться от спинки трона, сглотнул подступивший к горлу комок и вдруг понял, что до срабатывания кольца Ясности может и не дожить.
— …тогда, эрр Урден, я попрошу у вас десяток стихийников и пару хороших ритуалистов…
— С магами проблем не будет, — не отрывая встревоженного взгляда от короля, буркнул эрр Урден. — Дней через десять будут в вашем распоряжении.
— Благодарю вас, эрр, — довольно улыбнулся граф Герн и тут же развернулся к казначею: — Дитер! Мне нужно закупить две тысячи кожаных стеганок и дублетов, восемьсот…
Сообразив, что придворные перешли к обсуждению мелочей, король Азам собрался с силами и, решив, что сможет произнести нормальным голосом не более двух-трех предложений, оторвал правую руку от подлокотника:
— Совет закончен. Все остальное обсудите без меня. Эрр Урден, что там с вашими исследованиями?
…Короткая прогулка по дворцу вымотала короля так, что, оказавшись в лаборатории верховного мага, он, вместо того чтобы сесть в свое любимое резное деревянное кресло, в буквальном смысле упал на испещренный рунами алтарь.
— Все. Больше не могу. Кольца уже не помогают…
— Сейчас, сир, — мрачно пробормотал эрр Урден и, закатав рукава мантии, открыл дверцу массивного шкафа с артефактами.
— До чего же не вовремя эта война, — глядя на тощую спину верховного мага, грустно выдохнул Азам. — Еще бы года два-три… Чтобы Руис набрался опыта и сил… Увы, для того, чтобы взойти на трон сейчас, он еще слишком юн, наивен и мягок… А до весны я, видимо, не доживу…
— Насчет его высочества вы совершенно правы, сир, — выглянув из-за дверцы шкафа, кивнул маг. — А насчет ухода в Сияние — поторопились. Вам еще жить и жить. Надо просто чуточку подождать. Месяца три…
— Я… не уверен, что нет другого выхода, Урден! — скрипнув зубами, выдохнул монарх. — И что мне это действительно надо…
— Другого выхода нет, сир, — отозвался маг и, подбросив на ладони несколько разрисованных непонятными символами деревяшек, угрюмо посмотрел на сюзерена: — И вам это, конечно же, не надо. Надо Семиречью. Народу, который живет в мире и благоденствии только благодаря вам. Скажите, сир, как вы думаете, если вы сейчас уйдете в Сияние[10], его высочество сможет удержаться на троне?
Король Азам Манорр отрицательно покачал головой:
— Нет. Как только слухи о моей смерти дойдут до Матеуса Коротышки и Добба Лысого, как они двинут свои армии к Лайнте…[11]
— К этому времени в Семиречье уже будет новый король. И по всей территории королевства будет идти резня. Между вашими верными вассалами и теми, кто будет выслуживаться перед новым верховным сюзереном, — криво усмехнулся маг. — Ваше величество, заговорщикам не надо собирать армию, не надо тащить обозы через перевалы, не надо осаждать пограничные крепости и захватывать крупные города. Для того чтобы взять власть в свои руки, им достаточно убить одного человека. Вас или вашего сына…
— На одной чаше весов — моя честь и жизнь моего сына, а на второй — жизни моих вассалов, чья вина еще не доказана, — вытянув перед собой руки и посмотрев на свои трясущиеся пальцы, пробормотал король.
Маг возмущенно подскочил на месте и уставился на своего сюзерена:
— А о своем народе вы уже забыли? Даже если смена династии произойдет абсолютно бескровно, в чем я очень сомневаюсь, то Коротышка и Лысый исправят это досадное упущение. Ваше величество, на первой чаше весов — жизни десятков тысяч жителей Семиречья. Жизни горожан, которые погибнут во время осад, крестьян, которых походя порубят двигающиеся к столице миардианцы и угерийцы, тех, кто умрет от голода после окончания войны, тех, кто…
— Хватит! — зарычал король. — Скажи, тебе не надоело повторять одно и то же? И вообще, ты слышал мои последние слова? Вина заговорщиков НЕ ДОКАЗАНА!
— Для меня верность короне и королю — не пустые слова, сир! — после небольшой паузы ответил маг. — Я буду говорить то, что считаю единственно верным, и столько, сколько нужно для Семиречья и вас, ваше величество. Мало того, я не заткнусь даже на плахе! Если есть желание — можете проверить… А насчет вины… Да, я прекрасно понимаю, что мы вынуждены нарушать Закон. Но ведь другого выхода у нас нет: у заговорщиков наверняка есть кто-то при дворе, и если до них дойдут слухи о том, что мы в курсе их замыслов, то они изменят свои планы. И тогда мы уже не сможем выстроить ту цепочку «совершенно случайных событий», которые позволят нам лишить их возможности осуществить задуманное…
— Прости, Урден… — выдохнул король. — Я знаю, что ты — мой самый преданный вассал и настоящий друг. Просто я никак не могу смириться с тем, что вынужден поступиться своей честью. И ненавижу себя за это… А еще за то, что слаб, за то, что тебе и твоему сыну приходится отдавать мне свою жизненную силу, лишь бы удержать меня по эту сторону Грани… Я уважаю тебя, люблю свой народ, и… Эх… Будь у меня хоть один шанс уйти, не теряя лица, ушел бы, не задумываясь…
— Я знаю, сир, — кивнул верховный маг. Потом аккуратно уложил короля на алтарь и передвинул его правую руку так, чтобы она заняла нужное для ритуала положение.
…Смотреть, как Щепка расставляет вокруг алтаря рунные камни и куски дерева, покрытые непонятными символами, у короля не было сил. Поэтому, закрыв глаза, он принялся ждать, когда верховный маг закончит все необходимые приготовления.
Как обычно, ждать пришлось довольно долго. И к моменту, когда по лаборатории поплыл сладковатый запах каких-то трав, Азам Истовый балансировал на грани между реальностью и сном. Впрочем, стоило ему почувствовать запястьем прикосновение ритуального ножа, как сонливость словно ветром сдуло:
— Что, уже все готово?
— Да, ваше величество. Через десять минут вы будете в полном порядке.
— Я — буду… А ты? Опять будешь отлеживаться в своих покоях?
— Ну, сутки-двое, и я снова буду на ногах. Зато вам станет значительно легче…
— Ну да… Дней на десять… — горько вздохнул монарх.
— Нет. На восемь. Или на семь: ваш организм постепенно слабеет, — отозвался эрр Урден. — Но семь дней — это тоже немало: к тому времени мне привезут довольно сильного Одаренного… Спокойнее, сир! Он — убийца! Из ночного братства Дейвина. И уже приговорен к четвертованию…
— А-а-а… Но, все-таки…
— Не шевелитесь, сир! Я начинаю…
Глава 3 Баронесса Меллина Орейн
— А-а-а… Но, все-таки…
— Не шевелитесь, сир! Я начинаю…
Глава 3 Баронесса Меллина Орейн
Не успела я сделать и двух шагов по ступеням Колокольной башни, как сверху донесся голос Дирка:
— Баронесса, вы?
— Угу… — буркнула я и, подобрав юбки, рванула вверх по лестнице. Резонно рассудив, что, зайдя в башню, скрылась от взглядов досужих служанок. Считающих, что я, то есть «ее милость баронесса Орейн», обязана передвигаться только медленным шагом и в их сопровождении. Дабы внушать вассалам своего отца должное уважение.
Слава Создателю, что отец никогда не прислушивался к мнению женской половины населения замка. И не запрещал мне практически ничего, считая, что его дочь вправе принимать решения самостоятельно. Хочешь научиться стрелять из лука? Пожалуйста! Только стрелять придется часами, наравне с обычными солдатами, без всякого там сюсюканья или поблажек. Решила научиться владеть мечом? Изволь! Только потом не говори, что у тебя не поднимаются руки и ты не можешь встать с постели.
Не знаю, как у других, а у меня бы язык не повернулся назвать такое отношение вольницей. Ибо ошибок папа не прощал. Никаких. За проступком всегда следовало наказание. За Поступком — награда.
Наказывая меня за мои проделки, папа всегда был воистину безжалостен. Оценивая мои достижения — предельно скуп на похвалу. И улыбался по очень большим праздникам: когда возвращался из военных походов и из редких поездок в столицу или к друзьям. В такие дни он даже позволял себе потрепать меня по волосам…
Увы, мне этого не хватало. Нет, я не мечтала о пристрастности — стремление к справедливости, отраженное на гербе нашего рода[12], не обошло стороной и меня. Но вот так и не смогла понять, почему за пятнадцать лет, которые прошли со дня смерти моей мамы, нельзя было научиться улыбаться просто так…
Полная темнота, царящая на лестнице, мне не мешала — тоненькая ниточка сигнальной паутины, собственноручно протянутая от входной двери и до верхнего этажа башни года четыре назад, в истинном зрении[13] светилась едва заметным белым светом и неплохо освещала потертые каменные ступени. Поэтому до верхнего этажа Колокольной башни я добралась намного быстрее, чем смогла бы любая из моих служанок. И, отпихнув от двери вглядывающегося в темноту друга детства, заулыбалась. Однако поздороваться мне не удалось: Дирк, отлетевший к одной из бойниц, наморщил нос, оглядел меня с ног до головы и ехидно усмехнулся:
— Простите, баронесса, но в вашем возрасте бегать по замку с задранными до пупа юбками уже как-то неправильно, что ли…
Мое «доброе утро, Зубастик» умерло, еще не родившись. Дослушав фразу до конца, я свела брови у переносицы и, уперев кулаки в бока, грозно прошипела:
— Тебя что, давно не пороли?
— Давно, ваша милость, — захлопав ресницами, кивнул этот малолетний хам. И уточнил: — С тех пор, как я получил свой первый щит[14].
— И как давно это было? — приподняв бровь, грозно спросила я.
— О-о-очень давно…
— То есть месяц назад? В канун праздника Урожая?
— Ну, где-то так…
— Да-а-а!!! Действительно давно. Значит, твоя спина уже успела отдохнуть… И соскучиться по розгам…
— И ничего она по ним не соскучилась, ваша милость! — Дирк издевательски подчеркнул мой титул, посмотрел мне в глаза и, заметив мой взгляд, выставил перед собой ладони: — Я пошутил! Просто пошутил! Не надо, Мел!
— Значит, говоришь, «в моем возрасте»? — перейдя на истинное зрение, буркнула я. — Значит, говоришь, «баронесса»?
— Да Мел ты, Мел!!! — взвыла надежда и опора замка Орейн. Но было уже слишком поздно: я дотянулась до горящей на стене комнаты сторожевой печати[15], накинула на две белые нити тонюсенькую перемычку, и часть плетения, образующая печать Острого взгляда, поменяла конфигурацию.
— Это тебе за «возраст», «баронессу» и «вашу милость»… — дождавшись, пока в измененной печати перераспределятся потоки силы, пробормотала я. И, подумав, навесила на парня печать Малого сна. И влила в нее добрую половину своего резерва. А потом с интересом уставилась в глаза Зубастика.
Мгновенно ослепнув, Дирк вцепился рукой в стену и зашипел от злости. А потом криво усмехнулся:
— Не очень-то и страшно… Ну, похожу до конца смены, держась руками за стены. А когда спущусь вниз, все, наверное, пройдет…
— Ну, как тебе сказать? — ослепительно улыбнулась я и, присев на покрытую овчиной лавку, приготовилась ждать.
— Это еще не все? — видимо, поняв, что одной слепотой я решила не ограничиваться, спросил он. И душераздирающе зевнул.
— Я просто не люблю повторяться…
Следующие минуты две Дирк пытался рассуждать о возможностях одной слишком юной магини, не способной даже толком отомстить своему обидчику, и с ностальгией вспоминал о временах, когда обращение на «вы» в ее адрес вызывало более серьезные проблемы для «обидчика»: кровотечение из носа, проблемы с желудком или потерю сознания. Я внимательно слушала его разглагольствования, пытаясь почувствовать момент, когда руна Малого сна перебьет действие сторожевой печати. И, наконец, дождалась: запутавшись в очередном умопомрачительном аргументе, парень вдруг зевнул и потер ладонями лицо:
— Мел! А… это… про что я говорил?
— Не помню, — усмехнулась я.
— Странно… Я — тоже… Что-то меня ноги не держат…
— Не вздумай садиться в моем присутствии! Я баронесса или как? — хихикнула я, глядя, как он пытается сползти по стене на пол.
— Ну, разреши, пожалуйста! — Дирк снова зевнул, при этом чуть не вывихнув себе челюсть.
— Я против! Хотя… так и быть, садись: в ТВОЕМ ВОЗРАСТЕ бдеть всю ночь еще, пожалуй, рановато.
Зря я это сказала — почти закрывшиеся веки Зубастика дрогнули… и поползли вверх. А потом побледневший как полотно парень принялся ожесточенно бить себя ладонями по щекам:
— Мел! Не надо меня усыплять! Я больше не буду!
— А что тебя так испугало? — ехидно поинтересовалась я.
— Скоро обход… Если меня поймают спящим, то я получу пятьдесят плетей. И какую-нибудь позорную кличку. А еще… твой отец НИКОГДА не сделает меня десятником!
— А ты не спи! Кто тебя заставляет-то?
— Издеваешься? — изо всех сил стараясь удержаться на ногах, еле слышно пробормотал парень. А потом, выхватив из ножен кинжал, воткнул его в свое бедро.
— Одурел, что ли?! — взвыла я. И, увидев, как быстро пропитывается кровью его штанина, вскочила на ноги и от души врезала ему кулаком в живот. А потом зашипела от боли в костяшках, разбитых о его дублет:[16] — Я же пошутила!
Не обращая внимания на мои вопли, Дирк пошевелил клинком в ране и застонал.
Вырвать кинжал из его пальцев оказалось несложно — мышцы, расслабленные моим плетением, упорно отказывались сокращаться. Поэтому через мгновение, отшвырнув кинжал, я уже стояла на коленях, и, подпитывая своей силой ближайшие к ране каналы жизни[17], судорожно сращивала рваную бахрому кровеносных сосудов и каналов чувств[18].
Хорошо, что основное плетение сторожевой печати действовало и на меня — благодаря обострившемуся слуху я услышала сопение заснувшего Зубастика еще до того, как он начал валиться на меня. И успела дотянуться до печати Малого сна, разорвать плетение и упереться ладонями в его живот за мгновение до того, как он рухнул мне на голову.
Мда. Задача оказалась не из легких — прежде чем сторожевая печать вымела из сознания Зубастика всю сонливость, я успела проклясть и свою мстительную натуру, и желание немного поэкспериментировать, и посетившее меня «озарение». Поэтому, когда пригибающая меня к полу тяжесть внезапно исчезла, я почувствовала себя счастливой. И оказалась в этом не одинока: Зубастик, уставившийся на меня сверху вниз, сиял, как снег на полуденном солнце:
— Фу… Надо же, я уже не сплю! Слушай, Мел, а как ты это сделала? Ведь тут — сторожевая печать! Не заснешь, даже если захочешь… Так! А… давай, когда я сменюсь, мы так же усыпим Борова? Говорят, ему сегодня в караул…
— Угу… — кивнула я. И, закончив накладывать на рану плетение Малого исцеления, встала на ноги и… сдуру повторила свой коронный удар кулаком в живот.
Увы, пробить и стеганый дублет, и мышцы брюшного пресса, не вкладывая в удар силу, оказалось нереально. Поэтому, полюбовавшись на довольную физиономию Зубастика, я сменила тактику. И просто щелкнула ничего не видящего перед собой парня по носу:
— Если я усыплю Борова, то его застукает кто-нибудь из десятников. И, конечно же, доложит об этом Шраму. Шрам, сообразив, что без магии тут не обошлось, тут же рванет к Лагару. Брат, естественно, доложит папе, а папа… Перед отъездом на границу с Миардией папа в моем присутствии пообещал эрру Маалусу, что если я еще раз что-нибудь намагичу, то его повесят…