Зотов ответил: «За „Спартак“ я болею с первого класса, у нас вся семья — болельщики, даже бабка». А вот насчет скинхедов ничего не сказал.
На этом следствие забуксовало и зашло в тупик, о чем свидетельствовал повторный факс из больницы о «недопустимости допроса Багдасарова вследствие ухудшения его состояния». И постановление следователя о приостановлении дела, фактически полная капитуляция перед неизбежным.
Колосов вздохнул: плыли-плыли, приплыли. Он, выходит, потратил почти полтора часа своего драгоценного времени на чтение всех этих пустышек. Что ж, его предупреждали, сам виноват. Однако…
Он снова пролистал дело. Не хватало среди всей этой ненужной писанины весьма существенного документа — медицинского освидетельствования потерпевшего Багдасарова и заключения эксперта о характере причиненных ему ранений. Видно, парень был действительно плох, если это освидетельствование все откладывали и откладывали.
Колосов сложил бумаги и отправился в кабинет к следователю-брюнетке за разъяснениями. Брюнетка была занята: проводила очную ставку между двумя несовершеннолетками в присутствии двух их адвокатов и двух крикливых законных представителей. В кабинете, конечно, царил ад кромешный.
— Секундочку, — Колосов все же настырно увлек ее за дверь — пошептаться. — Вот, возвращаю, спасибо, ознакомился. Только там нет заключения о…
— Знаю, помню, — закивала недовольно брюнетка. — До сих пор потерпевший без сознания, в коме. Но эксперт туда ездил, осматривал его. На днях заключение нам они перешлют. Если хотите, вот телефон, сами туда звоните насчет результата. А у меня, извините, полная запарка.
— Все понял, исчезаю, спасибо за помощь, — рассыпался в благодарностях Колосов. Хотя.., за что тут было благодарить?! За висяк? Но все же перед ним была женщина, боевой товарищ, дама, к тому же майор, как и он, и совсем, совсем не урод. Даже напротив. «И как это Колька до сих пор с ней роман не закрутил? — подумал о Свидерко Колосов. — Конечно, она старше, но у него и первая его тоже была вроде того.., или нет?» Он набрал номер патологоанатома Севастьяновой. Звали ее, как было начертано на листке, Людмилой Рэнионовной.
— Да, да, заключение готово, — ответила патологоанатом, когда он представился и спросил. Голос у нее был старушечий, скрипучий, как у легендарной Бабы Яги. И лет ей, судя по голосу, было за полтораста, не меньше. — Как же, отлично мальчика помню… Бедный, инвалид теперь на всю жизнь. Горе для матери… Да, этот вот Руслан Багдасаров. Я перешлю заключение по нему. Или вам срочно?
— Срочно, если можно хотя бы в двух словах? — попросил Колосов.
— Хорошо, молодой человек. Суть вот какая: у Багдасарова тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни. Две рубленые раны в области свода черепа и тупая травма затылка. Судя по всему, ему нанесли два удара сзади…
— Как вы сказали? Рубленые раны? Вроде там речь-то шла об ударе бутылкой по голове?
— Нет, я сама его осматривала вместе с его лечащим врачом, снимки изучала предоперационные. Сомнений никаких быть не может, я все отразила в заключении. Парня ударили не бутылкой.
— А чем? — спросил Никита.
— Скорее всего, был использован небольшой легкий топорик. С коротким лезвием, ребристым обухом диаметром не более трех сантиметров. Я сначала предполагала — туристский. Но скорее всего это обычный кухонный топорик для разделки мяса и отбивных. У Багдасарова на коже головы остались характерные следы от ребристой поверхности обуха… Что вы там так загадочно примолкли, молодой человек? Так вам переслать заключение по факсу?
— Да, — ответил Колосов. — Пожалуйста. Если можно, прямо сегодня. Сейчас.
Глава 21 ДОМАШНИЙ ВРЕДИТЕЛЬ
Катя проснулась без четверти семь по приказу будильника. И с семи, вооружившись маленьким театральным биноклем (его посоветовал захватить с собой запасливый Мещерский), дежурила у окна на кухне, притаившись за шторой. Света она на кухне не зажигала. Так было лучше шпионить. Занесенный снегом, освещенный фонарем двор был как на ладони. Катя решила понаблюдать, кто из жильцов и во сколько покидает свои квартиры, отправляясь на работу, а кто остается дома.
В семь все было тихо, а вот с двадцати минут восьмого и до половины девятого оживший, проснувшийся дом гудел как орган — с этажа на этаж то и дело ползал лифт, клацала железная дверь подъезда. Из двора в арку вереницей выезжали машины.
Ровно в двадцать минут восьмого из подъезда вышел Евгений Сажин, счистил щеткой снег с капота своего синего «Фольксвагена», протер тряпкой лобовое стекло, сел и уехал. Через пять минут после него тот же самый утренний ритуал проделал и вышедший из подъезда Олег Алмазов со своей битой в области крыла «девяткой». Без четверти восемь из подъезда вышел еще один жилец — высокий худой мужчина в черной кожаной куртке и шапке-"жириновке". Катя быстро перебрала фотоснимки, разложенные рядом на подоконнике. С этим фигурантом она еще не встречалась. Судя по фото, это был не кто иной, как Зотов Федор Семенович с седьмого этажа — глава всего клана Зотовых. Зотов-старший неторопливо обошел детскую площадку, направляясь к «ракушкам», открыл крайний гараж и выгнал оттуда явно подержанную темно-серую «Ауди», сел, завел мотор и укатил.
Без десяти восемь в арку, наоборот, въехал весьма импозантный черный «БМВ». Хлопнула дверь подъезда, появился Станислав Леонидович Тихих, благосклонным кивком поздоровался с шофером и на «БМВ» покинул двор. Затем наступило небольшое затишье, а с восьми часов исход начался по новой.
Из подъезда вышла Клавдия Захаровна Зотова с клетчатой сумкой-коляской и торопливо заковыляла сквозь утренние сумерки по каким-то своим пенсионерским делам. Почти следом за ней вышли жена и дочь Тихих. Видимо, девочке пора было в школу, а мать ее провожала. Катя отметила, как ловко и сноровисто эта высокая брюнетка Евгения Тихих в небрежно наброшенном на плечи дорогом жакете из чернобурки управляется со своей машиной — новой серебристой «десяткой», припаркованной у самого подъезда. Эта машина, видно, была для Евгении Тихих расхожей. Она усадила дочь на заднее сиденье, открыла багажник, проверила там что-то, лихо завела машину и, дав газу, умчалась в арку.
А вот юные супруги Васины, наоборот, заводили свой красный «ижик-ежик» долго и трудно. Выкатились они из подъезда в половине девятого, хохотали, переговаривались на весь двор, но окоченевший «ежик», не желавшийся трогаться с места, видно, сильно подпортил им их праздничное утреннее настроение. Но и они наконец после долгого прогревания мотора тронулись с богом и убрались восвояси. Катя отметила точное время, подождала еще контрольные четверть часа и отложила бинокль. Утренний исход, видимо, закончился.
Те из жильцов, кто никуда не торопился в это февральское утро, остались дома. За стеной в квартире Алины Вишневской было тихо. Возможно, соседка еще спала. А вот снизу, с четвертого этажа, доносились звуки рояля: кто-то спозаранку разыгрывался.
Катя снова перетасовала, как карты, фотоснимки; отложила в сторону всех уехавших. Так и есть, как она и думала: в этот утренний час в доме остались только женщины: Алина, мать и дочь Гринцеры (это в их квартире музицировали), их соседка Светлана Герасименко с маленьким сыном и беременная гражданка Зотова. Вроде бы оставался еще и ее сын Игорь Зотов, но он вряд ли мог помешать плану, который еще вчера вечером созрел у Кати.
Итак, Никита сказал: действуй по обстановке. А обстановочка в этом доме, несмотря на все прошлые события, все больше и больше, как казалось Кате, напоминала тягучее болото. И это болото нужно было снова хорошенько всколыхнуть.
Катя оделась, достала из сумки с вещами новенькие резиновые перчатки. Их она захватила по собственному почину без чьей-либо подсказки. А вдруг прямо на месте придется проводить какие-то негласные оперативные мероприятия — изымать улики, какие-то предметы для дактилоскопии? Стараясь производить как можно меньше шума, она тихонько выскользнула из квартиры.
На лестничной клетке было сумрачно и холодно. Откуда-то сильно дуло. За узким, похожим на бойницу окном свистел ветер. Царапал по мутному пыльному стеклу ледяной колючей крупой. Уже начало рассветать, и в подъезде погасили свет. Катя зажгла карманный фонарик (подарок Мещерского) и внимательно осмотрела распределительный электрический щит на стене.
Открыла его — ничего сложного, все как дома: автоматы, провода. Сколько раз, когда Вадька болтался по своим командировкам, она сама «починяла этот примус», когда дома вырубался свет. Правда, «драгоценный В.А.» всегда именовал эти ее ремонты «домашним вредительством» и всякий раз вызывал электрика, не рискуя лично соваться на щит. Но Катя высокого напряжения не боялась — подумаешь, ток! И о своих технических познаниях в этой области была самого высокого мнения.
Она щелкнула своим автоматом — свет в квартире тотчас погас. Секунду созерцала содеянное, соображая: выключить-то легко, тут и дурак догадается, как потом дать свет. Но все будет сделать гораздо сложнее, если отсоединить… Катя поднялась на цыпочки и недрогнувшей вредительской рукой в перчатке полезла в провода — если отсоединить вот эту клемму, белый провод, то… Отсоединила, щелкнула включателем — свет не зажегся. Отлично, полный порядок!
Она спустилась на четвертый этаж. В квартире Гринцеров играли на рояле — однообразные сложные упражнения на беглость пальцев. Катя подкралась к электрощиту. Ага, тут прямо на щит подключен толстый белый провод, ведущий в квартиру Герасименко. Это наверняка от стиральной машины.
Рассуждала она примерно так: домашнее болото надо всколыхнуть — факт. И лучшего средства для этого, чем небольшая бытовая авария, еще не придумано. Ведь ничто так не сближает и не сплачивает соседей, как общие коммунальные беды — протекающая крыша, неисправная канализация, внезапно и необъяснимо погасший свет. А уж если на момент аварии в доме остались одни только беспомощные, беззащитные женщины, то…
Катя с чувством собственного превосходства безбоязненно потянулась к проводам. Вот сейчас.., сейчас мы тут устроим маленький трах-тибидох, как выражается «драгоценный В.А.». Ну, уж если и эта электрошоковая терапия не оживит здешнюю ауру, то…
Сзади послышался какой-то звук. Катя обернулась: никого. Темная лестница, безмолвно застывший между этажами лифт. Звук был какой-то странный, шедший непонятно откуда — снизу из подъезда или сверху, с чердака, — тихое и глухое, слабое шипение, словно совсем рядом кто-то наступил на хвост издыхающей гадюке или не завернул вентиль газового баллона… Но газом на площадке не пахло. И шипение стихло. А может, просто послышалось или это шуршал ветер на чердаке под крышей?
Катя отсоединила клеммы, быстро закрыла щит и ринулась к себе на пятый этаж. Юркнула в квартиру и замерла в ожидании. Чувствовала она себя самым настоящим диверсантом. Из квартиры Вишневской по-прежнему не доносилось ни звука. А вот внизу на четвертом хлопнула дверь. Катя стянула резиновые перчатки, сунула их в ящик для обуви — такая улика, как же она о ней-то забыла! Вышла на лестничную площадку. Голоса снизу: «Свет погас. Надо же… И у вас тоже? И у меня».
Женщины четвертого этажа отреагировали на аварию мгновенно. А вот соседка Алина по-прежнему безмолвствовала. Катя нажала кнопку ее звонка. Звонок не работал — черт, свет же отключен. Постучала. Никого. Где же это с утра носит куколку-Алину? Из дома она вроде бы не выходила. Может, вообще не ночевала сегодня? «А может, она у Литейщикова на седьмом?» — подумала Катя.
«Может, что-то с пробками?» — послышался снизу старческий скрипучий голос. Катя вприпрыжку с самым невинным и самым растерянным видом спустилась по лестнице. Возле щита она увидела всех, кто ей, собственно, и был на сегодня нужен, ради кого эта вредительская акция и затевалась, — Аллу Гринцер и Светлану Герасименко. Обе были одеты по-домашнему. На лестничной площадке было темновато. Катя сверху посветила фонариком.
— Доброе утро, — громко поздоровалась она. — У меня свет вдруг погас ни с того ни с сего. У вас, кажется, тоже?
— И у вас? А мы думали, это только на нашем этаже. — Из квартиры вышла Надежда Иосифовна Гринцер. Она была одета для улицы — в сапоги, норковую шапку-шляпу и старую, но все еще недурно сохранившуюся каракулевую шубу, которая, судя по ее фасону, была куплена в ГУМе еще в середине семидесятых.
— Добрый день, — еще раз вежливо поздоровалась Катя. — Я ваша новая соседка. Может, и правда что-то с пробками?
— Представляете, собираюсь к врачу, одеваюсь, прихорашиваюсь — говорят, врач-мужчина и совсем еще не инвалид, а тут свет гаснет, — величественным басом пророкотала Надежда Иосифовна. — Алла, а где мой полис страховой? Не забыть бы. Ничего в этой темноте не видно!
— Мама, может, останешься, не пойдешь? — Алла Гринцер робко открыла электрощит. — Слушайте, а кто знает, где тут эти пробки?
— Ну, как это не пойдешь? А лекарства? Я же к невропатологу записана на десять. И так две недели талон взять не могла. Спасибо вон Клавдии Захаровне, она меня попутно записала, успела… Так, полис в сумке, а… А где моя палка? Она же вот тут всегда стояла, за ковром!
— Давайте я вам посвечу, хотите? — предложила Катя.
— Большое спасибо, девушка, заходите… Осторожнее, не споткнитесь, у нас тут такой разгром. Все никак с переезда не разберемся. — Надежда Иосифовна доверчиво посторонилась, пропуская Катю с ее допотопным фонариком в коридор. Катя почувствовала запах духов «Красная Москва». Ну, конечно, как же иначе. Судя по возрасту Надежды Иосифовны, это были духи ее молодости.
Желтое пятнышко света скользило по стенам — Катя водила фонариком. Так.., вешалка, на ней только женская одежда — дубленка, пуховая куртка, еще одна куртка, серое демисезонное пальто из плащевки, столь любимое пенсионерками. И обувь в коридоре только женская — сапоги, ботинки, тапочки.
— В коридоре палки нет, — Надежда Иосифовна всплеснула руками. — Ну конечно же, я ее в комнате оставила.., девушка, милая…
— Меня зовут Катя.
— А меня Надежда Иосифовна, а дочку мою Алла, прошу любить и жаловать… Катенька, не сочтите за труд, вон там в комнате посмотрите сами, посветите.., а я… Ой, а где же мои очки? Ведь я только что их сняла, в руках держала!
— Мама, очки я положила в сумку, — откликнулась Алла и обратилась к Герасименко, стоявшей на пороге своей квартиры:
— Света, а если я вот так попробую?
— Нет, и так не горит, — откликнулась Герасименко. Катя, светя фонариком, прошла по узкому, как ей показалось, еще более узкому, чем даже у нее, коридору в комнату. Так, сколько же тут мебели, ступить некуда… Рояль? Ах вот в чем дело. Мебели как раз не так уж и много, просто красавец-рояль занимает столько места. В этой полутьме тщательный осмотр, конечно, не проведешь, но хотя бы попробовать осмотреться надо… Диван, нераспакованные картонные коробки, старинная ваза с букетом сухих роз на рояле, фотографии в рамках… Торшер — тоже старинный, на кованой бронзовой подставке, кресло, книга на кресле — «Черный принц» Айрис Мердок, очки, еще одни очки, подставка для газет, пухлая стопа нот, какая-то черная шкатулочка… Телевизор «Филипс» на столике в углу. Хотя кто сказал, что это «Филипс»? Может, «Панасоник»? У стены изящная старинная горка из красного дерева с посудой, картины на стенах — пасторальные пейзажи конца прошлого века, на втором кресле у окна — шерстяная белая шаль из тех, что обычно самостоятельно плетут крючком по самоучителю вязания…
— Ваша палка здесь, у рояля. — Катя взяла в руки палку из темного полированного дерева с металлической ручкой. Ручка по форме напоминала маленький, изящно выгнутый топорик.
— Сама оставила, сама позабыла. Память становится как решето, — жаловалась Надежда Иосифовна. — М-да, возраст-возраст… Спасибо вам большое за помощь, Катенька.
— Не за что. — Катя вернулась, вручая ей палку. Желтое пятнышко от ее фонарика снова скользнуло по стенам коридора. Нет, и здесь, как и в комнате, нет ни одной вещи, принадлежащей мужчине.
— Мама, ну, может, все-таки не пойдешь? — снова спросила Алла.
— Уже иду, лечу, ты что, разве не видишь? А то потом еще месяц к нашему эскулапу не запишешься. — Надежда Иосифовна царски элегантным жестом надвинула на брови норковую шляпку и вдруг снова спохватилась:
— А лифт-то… Девочки, а лифт работает, кто знает?
— Я знаю, работает, — раздался из серой мглы коридора тонкий детский голосок.
Катя увидела Павлика Герасименко. Он был в детской пижаме — голубой с синим зайцем на груди — и босиком.
— Ох ты, золотко, спасибо, все-то ты знаешь, умничка… А что же ты без тапочек? — Надежда Иосифовна покачала головой. — Света, посмотрите-ка… Нельзя, нельзя, Павлик, надо одеваться, пол смотри какой холодный, простудишься.
— Я тапки под диван засунул. Свет выключился, и у меня компьютер погас, — Павлик поджал одну ногу.
— Давайте я вам лифт вызову. — Катя пошла к лифту и светила фонариком, пока Надежда Иосифовна, медленно переступая, шествовала от двери.
— Что ж, девочки, не отчаивайтесь, звоните в ЖЭК, — бодро напутствовала она их, прежде чем двери лифта закрылись.
— Звоните.., как? У нас телефон тоже выключился, он же от сети, — Алла кивнула куда-то в коридор.
— И у меня тоже, — сказала Светлана Герасименко. Кате почудилось, что она слышит в ее тихом голосе радостные нотки. Надо же, чему ж тут радоваться-то? О своем мобильнике Катя пока решила «позабыть». Быстрый приход электрика в ее вредительские планы совсем не входил.
— Может, это во всем районе свет отключили? — спросила она неуверенно.
— Может быть, — Алла Гринцер снова щелкнула выключателем. — А может, это только наша линия. Подождите, а ну-ка… — Она направилась к двери одиннадцатой квартиры. «К Сажину», — отметила Катя. Алла Гринцер нажала кнопку звонка, звонок работал, но… — Звонит, значит, свет есть, только вот хозяина нет. — Алла Гринцер вздохнула. — Женя, он во всем этом хорошо разбирается… Но нет, не судьба, его дома уже нет.