— Может, это во всем районе свет отключили? — спросила она неуверенно.
— Может быть, — Алла Гринцер снова щелкнула выключателем. — А может, это только наша линия. Подождите, а ну-ка… — Она направилась к двери одиннадцатой квартиры. «К Сажину», — отметила Катя. Алла Гринцер нажала кнопку звонка, звонок работал, но… — Звонит, значит, свет есть, только вот хозяина нет. — Алла Гринцер вздохнула. — Женя, он во всем этом хорошо разбирается… Но нет, не судьба, его дома уже нет.
— Наверное, уехал на работу, — по-прежнему тихо заметила Светлана.
— А сколько сейчас времени? — быстро спросила Алла.
— Девяти еще точно нет, — туманно ответила Катя.
— Ну-ка, еще секундочку подождите. — Алла побежала по лестнице наверх, оставив дверь своей квартиры открытой настежь. Катя снова отметила про себя, насколько доверчивы обе эти женщины — мать и дочь.
Эту Аллу Гринцер она прежде видела только на оперативном снимке, и впечатление было весьма неопределенным: женщина как женщина, средних лет, натуральная блондинка, интеллигентной внешности. Однако сейчас Катя увидела Аллу Гринцер вблизи и… Какая славная! И такая беспечная — квартиру бросила, куда-то опрометью сорвалась. Как девчонка…
Алла поднялась на пятый, затем на шестой этаж. «К Зотовым, что ли, побежала на седьмой?» — подумала Катя, но шаги наверху смолкли. Гринцер звонила кому-то в дверь. Герасименко тоже прислушалась.
— Нет, все на работе, — сказала она безучастно. — Опоздали мы. И все же я понять не могу, если это только у нас выключили на четвертом и у вас на пятом, то как же…
Алла спустилась.
— Ну что? — спросила Катя.
— Хотела крикнуть «SOS», да… Нет, точно не судьба, — Алла махнула рукой. — Тоже никого дома. А звонок, между прочим, и там работает.
— А вы в какую квартиру звонили, над нами или напротив? — спросила Герасименко, изучая провода на щите.
И тут Катя заметила: Алла Гринцер словно бы смутилась, чуть помедлила с ответом.
— Да к соседям… Над нами.
«К Васиным или к Алмазову? — быстро прикинула Катя. — Нет, Васины напротив, значит…»
— Если бы на линии что-то произошло, то весь стояк бы полетел и во всех квартирах и над нами и под не было бы света. А тут только у нас одних. Значит, что-то с нашей проводкой, — сказала Герасименко.
— Без электрика все равно не разобраться. Давайте я сейчас схожу в ЖЭК, — предложила Алла. — Не сидеть же нам век в темноте? Светлана, а вы будете днем дома, если монтер придет?
— Да, буду, я сейчас не работаю, — ответила Герасименко. — Болею, на больничном… Павлик, ты все до сих пор без тапочек? — крикнула она сыну. — Тебе что сказали? Ты что это? Темноты, что ли, боишься?
— Темноты я не боюсь, — ответил мальчик, — а другого, ты сама сказала, уже нечего бояться.
— Иди домой.., посмотри, как там твой компьютер, может, включился. Ну, иди же!
Этот окрик прозвучал как-то слишком нервно и резко. Павлик тут же скрылся в недрах квартиры. «Как в тот раз во дворе, — подумала Катя. — Сущий гномик — был и нет. Занятный какой малыш».
— Я, пожалуй, схожу с вами, — сказала она Алле. — Хоть взгляну, где ЖЭК находится. Только оденусь и спущусь. Оставить вам фонарик?
— Ой, если можно, — Алла улыбнулась. — У нас такой Клондайк дома, при свете-то все с мамой ищем круглые сутки — сапоги, вилки, помаду, платки носовые. А сейчас и вообще на ощупь надо.
— Утро уже, а темно, как в погребе, — сказала Герасименко. — На улице снова тучи обложные, наверное. Снег опять будет. — Она шагнула за порог и захлопнула дверь.
Катя поднялась к себе (в который уж раз!), надела шубу, Алла уже ждала ее у лифта.
— Вы, значит, только въехали? — спросила она. Катя вновь старательно повторила свою легенду о снятой по дешевке через фирму квартире, намеренно на этот раз даже не упомянув, что ей известно о произошедшем в доме убийстве. Ей хотелось посмотреть, будет ли эта Алла Гринцер сама говорить о трупе и следах крови на лестнице.
Но Алла спросила совсем о другом:
— А вы одна живете или с родителями?
— С родителями, с братом. У меня еще друг есть. Близкий, — тут Катя засмущалась. — Ну, мы хотели вместе пожить, посмотреть, что и как… Вот с квартирой этой затеяли… Ну, а потом все как-то…
— Не сложилось? Ничего, все наладится. Вы еще такая молодая.
— Трудно без мужчины в доме, — вздохнула Катя. — Дома все папа, брат, он у меня школу кончает, такой умелец… А тут я одна. Свет вот погас — даже не знаю, кого звать, куда бежать. У мужчин с этими делами все просто. Все-то они знают — где какой болт, какая гайка.
— А, бросьте, — усмехнулась Алла. — Ничего они не знают. Они вообще дети, только выглядят как олимпийские чемпионы — здоровые, сильные, крутые. На самом деле они.., они просто дети, мальчики. И все играют, играют со всем, что им в руки попадается. Я, когда смотрю на них, не перестаю удивляться.
— Чему? — спросила Катя.
— Загадкам бытия. Они вышли из подъезда.
— Мы тоже одни с мамой живем, — Алла смотрела на заснеженный двор, опоясанный кирпичными стенами корпусов. — Вот только осенью переехали. Сначала я думала, что сплю и мне сон один и тот же снится, словно я заехала к кому-то в гости, а вернуться домой не могу. И все какое-то другое кругом, совсем другое — улицы, магазины, даже троллейбусы.
— Вы с кем-то менялись?
— Мы разъехались.
— С мужем? — спросила Катя.
— С братом. Он женился. А я не замужем, — Алла сказала это просто: мол, нет и нет. Обычно, как замечала Катя, незамужние сорокалетние женщины на подобный вопрос всегда отвечали многословно, с пространными романтическими комментариями — мол, был любимый человек, и все шло к загсу, как вдруг случилось нечто такое…
— Это вы на рояле играете? — спросила Катя. — Вы пианистка?
— Учительница я, в Гнесинском преподаю, уроки даю частные, аккомпанирую по найму.
— Трудно сейчас, наверное, в Гнесинское поступить. А Басков у вас учился?
— Нет, — засмеялась Алла, — забавно, кому скажешь про музыкальное училище, все сразу про Баскова спрашивают.
— Наверное, это первое, что приходит на ум, — засмеялась и Катя. — А ЖЭК ваш далеко?
— Вон в соседнем доме, — Алла указала на крайний дом на улице Алабяна. — Кстати, там на двери такой ящичек есть. Если у вас на будущее, не дай бог, что случится, вы просто напишите записку и опустите в ящик. Они примут заявку и пришлют мастера.
— И когда же, интересно, этот мастер придет? Алла лишь руками развела: а кто его знает?
В ЖЭКе они разговаривали с техником-смотрителем. Точнее, говорила Алла, Катя скромненько дожидалась поодаль, у доски объявлений. Все электрики, как оказалось, были где-то на участке. Техник пообещала прислать их в четвертый корпус, как только они освободятся.
— Это значит ждите сутки, а то и двое. А у меня сегодня занятия с часа до шести, а завтра вообще с утра уроки, ученики придут, — Алла казалась расстроенной. — Вот так всегда, не везет, и все. Ой, смотрите-ка… — воскликнула она вдруг. — Не верю глазам своим! Паспорта прямо тут менять будут, — она указала на одно из объявлений, начертанных красным фломастером. Катя, стоя у доски, на эту писанину не обратила никакого внимания.
— Паспорта? — Ну да! А вы уже поменяли?
— Еще нет.
— И я тоже. Это такая морока, вы себе не представляете. Нас сначала заставляли ехать в паспортный стол, а это на «Войковской». Я однажды туда приехала — там очередь, как на вокзале, люди с пяти утра занимают. Что же, умереть, что ли, там? Я повернулась и ушла. А тут смотрите, что написано… Часы работы выездного паспортного стола… Ну-ка, а для нас когда? Вот часы приема жильцов из восьмой — двадцать четвертой квартиры, ну надо же, наконец-то! Нашему корпусу будут менять. Ох, только бы не забыть, — Алла рассеянно похлопала себя по карманам дубленки. — Ворона-кума, сумку дома оставила, и записать-то нечем даже.
Катя равнодушно скользнула взглядом по объявлению, так взбодрившему ее собеседницу. Ее это не касалось. И к порученному ей заданию тоже никакого отношения не имело. Если бы Катя только могла представить, какую роль во всем этом деле сыграет вот этот листок, небрежно приколотый кнопкой к доске, она бы немедленно позвонила Колосову и добилась, чтобы здесь, в ЖЭКе, выставили бы круглосуточный пост.
— Я позвонить хотела, — сказала Алла. — Тут телефон. Не ждать же в самом деле нам так долго электриков. Тут от техника хотела знакомому позвонить, чтобы он посмотрел, что у нас там с пробками. Но.., вроде как-то неудобно звонить из ЖЭКа. Вроде бы заявку делаем и в то же время словно не доверяем им…
— У меня сотовый с собой, звоните, — сказала Катя. Пора было налаживать связь с внешним миром. Гринцер хочет позвонить какому-то знакомому, что ж, пусть позвонит. — Вот возьмите.
— Надо себе такой аппарат купить. Сейчас у всех такие. И я хочу, но… Дорого, — Алла взяла телефон. — А как с ним обращаться? Ой, табло зажглось!
— Скажите номер, я наберу, это просто, вот так.
Алла продиктовала чей-то сотовый номер. Причем назвала весь длинный перечень цифр на память, без запинки. Катя услышала гудки, потом молодой мужской голос, слегка хрипловатый и мужественный, ответил: «Да, я».
— Вот, говорите, — Катя передала телефон Алле.
— Это я.., нет, ничего… — Алла говорила тихо. Ее оживленный голос как-то даже сел, словно она робела или стеснялась. Катя тактично отошла к доске объявлений.
— Олешек, я с чужого телефона говорю… — Гринцер снова запнулась. — Долго неудобно… Потом.., ну, прекрати… Я серьезно… У нас свет погас. Да как — очень просто. Нет, сразу в нескольких квартирах… Ну, прекрати, я же серьезно… И знаешь, как раз мама у врача.., да, ее дома нет. А я.., я до двенадцати тут. Что? Сейчас приедешь? Прямо сейчас? Хорошо… Жду. Как? Очень. Конечно.., да.., я тоже.., да.., ну, все…
Катя обернулась. Алла протягивала ей телефон.
— Вот, как выключить?
— Легко. — Катя посмотрела на соседку — надо же, румянец и глаза сияют… — Ну что? — спросила она.
— Приедет. Прямо сейчас.., сказал. С работы, — Алла покачала головой. — Примчится.., сорвиголова…
Катя положила телефон в карман шубы. Последний набранный номер остался в памяти. Что ж, неплохо, его проверят. А на знакомого Аллы надо взглянуть самой. Там на площадке у щита Алла тоже хотела кого-то позвать — Сажина, а потом пошла наверх, на шестой этаж. Сейчас она назвала кого-то «Олешек», значит, быть может…
Телефон в кармане взорвался, звонил как оглашенный. Катя даже вздрогнула. «Если звонит этот ее, то, значит, у него определитель», но…
— Привет, ты где? — услышала она голос Колосова.
— Я? В ЖЭКе, тут, — ответила Катя, глазами показывая Алле — вот и меня разыскивают.
— В каком ЖЭКе, зачем? — Колосов, судя по голосу, был сильно чем-то возбужден и встревожен. — Я тебе полчаса уже дозвониться не могу, все занято, занято… Срочно приезжай, слышишь?
— А что за паника такая? — кокетливым голосом, снова косясь на Аллу, спросила Катя.
— Ты там не одна, с тобой кто-то рядом? Приезжай скорее, мы со Свидерко тебя ждем.
Катя даже не могла спросить: да что стряслось-то?! У Колосова был такой голос… «Ой, неужели опять кого-то прикончили?» — подумала она. И сказала громко:
— На работе прямо какой-то кошмар. И что толку, что я в отпуске? Все время дергают по пустякам. Придется ехать. Вы уж, пожалуйста, если свет наладите у себя, взгляните и на наш щит, ладно?
— Не волнуйтесь, обязательно починим, — сказала Алла. — Ну, а сами не сможем, дождемся электрика.
Катя понеслась на всех парах к остановке троллейбуса. Звонок Никиты, что бы там у них ни случилось, был совершенно некстати. Какими бы ни были сейчас ее собственные умозаключения и догадки, на знакомого Гринцер, этого «сорвиголову» надо было бы обязательно взглянуть. Тем более представлялся такой удобный случай. А ведь именно на случай, на везение и была рассчитана вся эта домашняя вредительская акция под кодовым названием «электрошок».
Глава 22 СВЕТЛАНА
Когда в квартире внезапно погасло электричество, Светлана Герасименко даже обрадовалась. Вместе с холодильником, лампами, стиральной машиной отключился и телефон. А именно он стал для Светланы в последние дни врагом номер один. Сама она никак не могла заставить себя выдернуть его вилку из розетки, рука не поднималась. И телефон звонил, звонил, и каждый звонок заставлял сердце Светланы мучительно сжиматься от тревоги.
Правда, все эти дни звонила одна лишь закадычная подружка Зина Паклина. Они со Светланой учились на одном курсе в институте и дружили с тех пор. Зинка всегда была пробивной и энергичной особой. Это именно она через каких-то своих знакомых (а после развода с мужем у нее их было пруд пруди) узнала о конкурсе-наборе в столичную школу крупье и предложила Светлане попробовать поступить туда.
И работы в казино «Монте-Карло» на Кутузовском проспекте, если бы не Зинка, Светлане тоже было бы не видать. Туда она попала лишь потому, что Зинка в школе крупье сразу же закрутила бурный роман с одним из менеджеров и через него выхлопотала себе и институтской подруге место в престижном перворазрядном заведении и с нормальной зарплатой. Саму Зинку Паклину из-за ее сногсшибательных внешних данных взяли работать на второй этаж в VIP-зал, а Светлане досталось место крупье в общем игорном зале, причем в вечернюю смену. Но она и за это была благодарна и признательна. Зарплата окупала все. Но с тех пор, так как их рабочие графики почти не совпадали, они с Зинкой виделись очень редко и общались в основном по телефону.
В последние дни Зинка звонила что-то чересчур часто — по три раза на день. Поднимая трубку, Светлана каждый раз почти дословно угадывала, что сейчас выдаст ее лучшая подруга: «Светка, ты что, дура совсем, дура, да? Я тебя спрашиваю, ты почему на работу не выходишь? Добиваешься, чтобы они вышвырнули тебя вон?»
Светлана каждый раз отвечала: «Я болею, Зина» или"Павлик захворал, Зина". Но Зинка — пробивная, чуткая, умная как черт Зинка — не верила и тревожно восклицала: «Да что с тобой творится? Ты что — уйти решила? Совсем? А жить-то на что будешь? В палатку торговать пойдешь?»
Но сейчас, когда в квартире внезапно погас свет, не надо было бояться этих назойливых раздражающих звонков, не надо было судорожно выдумывать подходящие ответы, не надо было врать Зинке, причиняя боль ее верному, доброму, любящему сердцу.
И когда соседки по дому — Алла из квартиры напротив и какая-то новая жиличка, по виду совсем еще девчонка, въехавшая в квартиру на пятом этаже, — закудахтали как курицы, захлопотали, намереваясь срочно вызвать электриков, Светлана ощутила досаду и лихорадочное раздражение. Единственно, чего ей сейчас хотелось, это чтобы свет в доме совсем не включали — ни сегодня, ни завтра, никогда. Потому что это не позволяло телефону звонить и пугать ее.
Умом Светлана, конечно, понимала, что так продолжаться до бесконечности не может, что ей в конце концов придется что-то решать, что-то делать. Что прожить жизнь таким вот страусом, спрятавшим голову в песок, все равно не выйдет, не получится. Все это подсказывал ей здравый смысл — грыз, терзал, мучил ее, изматывая страхом и сомнениями длинными зимними бессонными ночами. Но сердце… Сердце хранило робкую надежду: а может, и ничего. А может, все и обойдется. Пройдет время, и я что-нибудь придумаю, перетерплю и… Да что я, лишь бы Павке было хорошо.
Больше всего ей хотелось, чтобы о ней все позабыли, вычеркнули бы ее из своей памяти — и там, в казино, и тут дома — соседи, знакомые, и даже сердобольная подружка Зинка вычеркнула бы ее из своей жизни. И чтобы совсем не звонил телефон, который так трудно, просто невозможно было самой выключить из розетки. И чтобы никто не стучал в дверь. Ни о чем не спрашивал. Не шумел бы там на лестничной площадке, то визжа включенной дрелью, то громыхая какой-то переставляемой мебелью, а то вдруг дико крича на весь дом, что кого-то убили.
Этого последнего Светлана вынести уже точно не могла. Это было выше ее сил.
Захлопнув дверь и слыша за ней оживленные голоса соседок, собиравшихся в ЖЭК, Светлана вдруг с отчаянием подумала: боже, какие же они счастливые, эти дуры… Смеются, кудахчут — свет погас, свет погас! А она…
Павлик сидел на диване — молчаливый и тихий. Она накричала на него без причины, а ведь он вообще ни в чем не был виноват. Компьютер — бесконечно устаревшее «железо», которым Светлана пользовалась еще на работе, в лаборатории НИИ пять лет назад, громоздился на столе у окна. С тех самых пор, как Павлик научился общаться с компьютером (а для своих шести лет он знал и умел удивительно много), он сильно изменился. По крайней мере, так казалось Светлане: Павлик, ее сын, изменился, начав играть на компьютере. И эти перемены в его характере совпали со временем переезда, а точнее, возвращения в дом на Ленинградском проспекте.
В этом доме, в этой самой однокомнатной квартире окнами на проспект, Светлана жила с самого детства — с отцом, с матерью. Они втроем ютились в одной комнате, и ничего — жили, терпели. И поначалу даже очень неплохо существовали все вместе. Отец работал инженером на «Серпе и молоте», мать — закройщицей-мастером в известном на всю Москву ателье на улице Герцена для «женщин партии и генеральских жен». Родители были молоды и, кажется, искренне любили друг друга.
А потом, когда Светлана училась в четвертом классе, все в доме рухнуло: отца за какую-то оплошность сняли с участка, понизили в должности, а затем и вовсе перевели в другой цех. Он сильно переживал и начал пить. Мать все чаще задерживалась, приходила поздно, говоря, что у нее много заказов в ателье. Но это было не правдой, она уже тогда познакомилась с будущим отчимом Светланы. Он был военный хирург и вдовец, имел двух дочерей от первого брака, гораздо старше Светланы, и приличную двухкомнатную квартиру у метро «Парк культуры».