— Наверное, от туфель. Я на что-то наступил. — Тенсен поднял взгляд от пола и увидел закрытый и перевязанный ремнями сундук, ожидающий у двери. — Арин, ты меня покидаешь?
— От меня здесь нет никакой пользы.
— Ты думаешь, в Геране от тебя будет пользы больше? Не хочу показаться грубым, но ты наверняка уже понял, что обязанности губернатора заключаются в том, чтобы давать императору то, что он хочет. Твоя кузина в твое отсутствие прекрасно справляется.
— Я поеду не в Геран, а на восток.
Тенсен моргнул и, нахмурившись, провел рукой по сундуку и потянул за ремни.
— Что тебе там могло понадобиться?
— Союзники.
— Восток ни с кем не заключает союзов. Восток — это восток. Они не любят чужеземцев.
— Я не спрашиваю твоего совета.
— Я вижу. Потому что, если бы спрашивал, то я напомнил бы тебе, что люди, которые отправляются в ту страну, редко возвращаются, а те, кому это удается, становятся другими.
— Перемены пойдут мне на пользу.
Тенсен внимательно на него посмотрел.
— Тебя всю ночь не было. Хотел бы я знать, что вдохновило тебя на такое решение.
— Тенсен, мы на войне. Давай смотреть фактам в лицо. Геран должен освободиться от империи, но мы ей не ровня. А вот восток — возможно.
— Чужестранцам запрещается въезжать в Дакру.
— Я не обычный чужестранец.
Тенсен собрал руки лодочкой, а затем развел их, будто рассыпая по полу семена. Таким жестом геранцы выражали скептицизм.
— Не сомневайся во мне, — сказал Арин.
— Я сомневаюсь не в тебе, а в твоей идее. Она небезопасна.
— Ничто небезопасно. Оставаться здесь небезопасно. А возвращаться домой бесполезно. Когда мы только приехали сюда, ты спросил, что я выберу: себя или свою страну.
— Верно, — медленно ответил Тенсен. — Было такое.
— Вот мой выбор.
— Легко сделать подобный выбор, когда ты на самом деле не знаешь, чего он будет тебе стоить.
— Легко это или сложно, не имеет значения. Важно то, что это мой выбор.
Тенсен поджал губы. Кожа под его подбородком собралась аккуратными складками. Внезапно он встретился взглядом с Арином и снял с пальца золотое кольцо.
— Возьми его.
— Я не могу.
— Я хочу, чтобы ты взял его.
— Оно принадлежало твоему внуку.
— Поэтому я отдаю его тебе.
— Тенсен. Нет.
— Мне нельзя за тебя беспокоиться? — Тенсен не смотрел на кольцо в протянутой руке. Его глаза не отрывались от Арина. — Ты отправишься на восток, что бы я ни сказал. Если ты не послушаешься моего совета, то, по крайней мере, окажи старику честь и прими его дар.
Арин неохотно взял кольцо. Оно наделось на его мизинец.
— Итак, в путь.
Тенсен с намеренной легкостью похлопал ладонью по перевязанному ремнями сундуку, одновременно скрывая свои эмоции и выказывая их: попытка скрыть их свидетельствовала о наплыве чувств. Он больше не смотрел на Арина, и Арин пожалел, что взял кольцо. Оно заставило его вспомнить об изумруде матери. Заставило задуматься, что больнее: отдать что-то дорогое сердцу или видеть, как это что-то у тебя забирают. Вспышкой, которой Арин хотел бы воспротивиться, он вспомнил Кестрел в таверне и то, как побелели ее губы, когда он обвинил ее. Она казалась обеспокоенной. Загнанной в ловушку.
Нет, пойманной. Это был виноватый вид.
— По пути на восток загляни в Геран, — сказал Тенсен, и Арин был рад отвлечься от своих размышлений. — У меня для тебя есть работа.
Министр рассказал Арину об урожае печного ореха.
— Откуда у тебя эта информация? — спросил Арин.
Тенсен улыбнулся.
— Ты встречался с Молью, — сказал Арин. — За пределами дворца. Поэтому от твоих туфель пахнет рыбой.
— Надо было их почистить, — угрюмо отозвался Тенсен.
Арин попытался представить Ришу, разговаривающую с Тенсеном у верфи или, может, на Мясному Ряду, но не смог.
— Когда произошла эта встреча? Сейчас уже почти полдень. Тебя не было этим утром в приемной зале.
Как и Кестрел.
Внезапно Арин рассвирепел на самого себя. Он прекрасно понимал, в каком направлении стремятся его мысли. Он не мог в это поверить. Даже сейчас, даже когда он узнал, что Кестрел сделала, даже после того, как она признала это, как он услышал слова от нее самой, разум Арина продолжал играть во все ту же безумную игру. Он отметил, что от Риши рыбой не пахло, в отличие от Тенсена. Как легко воображение Арина проигнорировало возможность того, что Риша могла встретиться с Тенсеном, а затем сменить туфли, перед тем как идти на прием к императору. Нет, сознание Арина не хотело принимать это логичное объяснение. Вместо этого оно выдало Арину образ Кестрел в платье служанки. Образ того, как она встречается с Тенсеном. Раскрывает ему тайны.
— Хватит, — огрызнулся Арин. Тенсен со смятением во взгляде закрыл рот. — Просто хватит. — Арин прижал пальцы к вискам и с силой потер. — Не говори мне, где и когда ты был. Мне не нужно это знать.
— Арин, я тебя разозлил?
— Нет.
— Тогда на кого ты злишься?
— Только на себя самого. — Арин сжал переносицу, надавив большим пальцем на закрытый левый глаз и не обращая внимания на то, как воспламенилось оцарапанное веко. Он хотел прогнать образ Кестрел. — Это глупо.
Арин был вымотан. Он плохо себя чувствовал, не спал. Его тело будто отяжелело.
— О боги, Арин, сядь. Ты же сейчас рухнешь.
Да, его уставшее сознание шутило шутки. Арин знал это. Он отнял руку от лица, нашел стул, сел и почувствовал себя лучше. Более сосредоточенным.
— Прошлой ночью я был в городе, — сказал он Тенсену. — Спросил у счетовода о ставках на свадебное платье. Главный дворцовый инженер знает, на что ставить.
Тенсен выслушал рассказ Арина о том, что он узнал от счетовода.
— Значит, если император расплатился с сенатором за тайное путешествие в Геран золотой ставкой, — проговорил Тенсен, — то, возможно, дворцовый инженер получила награду за подобную услугу.
— Разузнай об этом.
— Постараюсь, но что мне делать с тем, что я выясню? Я не смогу отправить тебе послание в город восточной королевы.
— У Дакры есть храмовый остров, — произнес Арин. Дакранцы поклонялись одной богине, и, так как почитать ее позволялось всем, чужеземцы могли причаливать к священному острову, расположенному у южного побережья страны. Остров превратился в крупный центр торговли. — Отправляй свои послания туда.
— Но все равно мы рискуем, что оно попадет не в те руки. Почтовых ястребов перехватывают, шифры рассекречивают...
— Сначала им нужно будет понять, что перед ними шифр. — Арин достал мешочек с катушками ниток. — Ты помнишь Хранителя Услуг?
Шли часы. Миновало время обеда, но Арин и Тенсен не обращали внимания на растущий голод, разрабатывая узелковый шифр. Каждый цвет должен символизировать определенного человека, как это было в связке Хранителя Услуг в годы рабства. В соответствии с каждой буквой геранского алфавита Арин завязывал разное количество узелков. Он выражал различные значения, переплетая один цвет с другим, и, в конце концов, у него вышло нечто вроде отделки, которую можно пришить на рукав рубашки и носить на виду. Новая мода. Для большинства людей это будет всего лишь украшение.
Черный цвет обозначал императора. Желтый — принца. Для себя Тенсен выбрал зеленый.
— А это, — Арин протянул ему катушку серых нитей, — для твоей Моли. — И добавил: — Для Риши.
Тенсен улыбнулся.
Когда они определили какой-либо цвет почти для всех ключевых фигур при дворе, Тенсен медленно произнес таким тоном, который Арин не смог бы забыть:
— Ты не будешь выбирать цвет для леди Кестрел?
— Нет. Не буду.
* * *
Когда Кестрел выглянула в этот день из окна, она увидела, как знамя на барбакане развевается на теплом ветру, дующем в сторону моря. Мелкий дождь — не снег — размывал картинку. Первовесенний день придет раньше, чем Кестрел того хотела. А затем Перволетний день, и свадьба.
Находясь в своих покоях в одиночестве, Кестрел вытряхнула на мозаичный мраморный стол мертвых молей из бумажного конверта. Половину она отдала на базаре Тенсену, на случай, если он захочет оставить послание на картине в галерее для нее.
Кестрел наблюдала, как моли на столе изменили цвет, повторяя узоры мозаики. Затем она аккуратно передвинула одно насекомое и смотрела, как оно раскрасилось заново.
Она испытала вспышку ярости на молей за то, что они так хорошо маскировались. Ей пришлось сопротивляться порыву раздавить их.
Не стоит ли ей попытаться объяснить все Арину? Прошлой ночью она была готова все ему рассказать. Еще не поздно.
Пребывая в неуверенности, Кестрел смела молей обратно в конверт.
Пришла Делия. Кестрел забыла, что у нее назначена примерка платья. Геранка закалывала материю булавками. Кестрел наблюдала, как окно затуманивается дождем.
Делия остановилась.
— Я думаю, что вам стоит знать. Арин сегодня уехал. Корабль отплыл, когда поднялся ветер.
Взгляд Кестрел дернулся. Затем она снова посмотрела в окно, будто могла разглядеть гавань, а за ней — волны и плывущий по ним корабль. Но она не увидела ничего, кроме зубчатых стен дворца. Дождь прекратился. Его серая завеса поднялась. Небо очистилось и стало болезненно ясным.
Глава 22
Юноши и девушки двора мастерили для сирот войны воздушных змеев. Черный вощеный пергамент приклеивали к рамкам из прутиков и рисовали на нем золотые глаза и перья хищных птиц. В Первовесенний день Кестрел и Верекс подарят их детям в приютах столицы.
Все происходило на большой застекленной террасе, которую пристроили к дворцу после вторжения в Геран: вместе со страной император присвоил и всю историю геранской архитектуры. Кестрел мастерила бумажную цепь для хвоста воздушного змея. Придворные за другими столами тихо переговаривались. Кестрел сидела одна. Ее пальцы работали ловко, но ей казалось, будто ими управляет кто-то другой, а сама она — всего лишь тряпичная кукла, которая была у девочки на Мясном Ряду.
Кестрел думала о том, как пойдет навещать детей. Как будет говорить им, что их родители принесли империи славу. Она думала о корабле, который уплыл далеко-далеко.
Ее пальцы замерли. Дыхание перехватило. Кестрел попросила, чтобы ей принесли другие краски. Она начала покрывать своих змеев зелеными, голубыми и розовыми завитками.
Кестрел услышала шорох шелка: на стул рядом с ней кто-то уселся.
— Очень красиво, — прокомментировала Марис. — Но это не цвета армии.
Кестрел опустила кисть в баночку, со звоном поболтала ею в воде, а затем набрала на нее фиолетового.
— Это дети, а не солдаты.
— О, конечно же, вы правы. Так гораздо веселее! Позвольте мне помочь.
Кестрел бросила на Марис быстрый взгляд, но та пока работала в молчании. Превратив второго змея в яркую бабочку, Марис произнесла:
— У вашей подруги потрясающий брат. Расскажите мне о нем. Его сердце свободно?
Кестрел подняла кисточку. Ей на рукав упала капля краски.
— Что?
— Лорд Ронан. Очень удачно, не так ли, что завоевание Герана подарило нам стольких титулованных молодых людей? Новая территория, щедро разделенная императором десять лет назад между новоназначенными вельможами. К сожалению, те земли нам больше не принадлежат. Но лорд навсегда остается лордом. И каков он! На днях я видела, как Ронан сражался в городе, и...
— Вы не видели его. Не могли.
Глаза Марис сверкнули:
— Он вам не принадлежит.
— Я говорила о другом.
— Все не могут стать императрицами. Я должна выйти замуж. Мне почти двадцать. — Марис понизила голос. — Я не хочу на войну.
— Я имела в виду, что, должно быть, вы видели в городе кого-то другого. — Кестрел пыталась говорить ровно, но сама перестала верить своим словам. — Ронан не в столице. Он уехал с Джесс и родителями на юг.
— Уверяю вас, это не так.
— Они уехали. — Губы Кестрел онемели. — Чтобы Джесс поправилась.
Выражение лица Марис изменилось. Кестрел увидела, как смятение сменилось любопытством и догадкой, которые затем превратились в снисходительность, и у Кестрел свело желудок.
— Леди Кестрел, — проговорила Марис, — вы ошибаетесь. Я все гадала, почему их семья избегает двора, но Джесс и Ронан посещают многие приемы в городе. Я несколько раз их видела. Они в столице со времени бала в честь вашей помолвки.
* * *
Кестрел посетила городской дом Джесс. Лакей взял ее тисненую карточку с гербом и провел гостью в гостиную, вдоль стен которой стояли отполированные скрещенные копья. В комнате не было ни следа пыли. Дом не выказывал никаких признаков того, что его не использовали, так как семья уехала на юг.
— Леди дома нет, — сказал лакей.
— Но семья сейчас проживает здесь? — требовательно спросила Кестрел. — Обычно Джесс дома?
Лакей переступил с ноги на ногу, но не ответил.
— Ее брат дома? — спросила Кестрел.
Когда лакей снова промолчал, Кестрел произнесла:
— Вы знаете, кто я?
Лакей признал, что Ронан не придерживался какого-либо распорядка дня.
— Его часто здесь не бывает. А его сестра...
— Раз ее нет, то я подожду ее в салоне, — сказала Кестрел, хотя теперь рисковала увидеться с Ронаном.
Лакей замялся.
— Не думаю, что это разумно, миледи. Насколько я знаю, ни брат, ни сестра не планировали возвращаться в ближайшее время.
— Я подожду.
Кестрел погрузилась в ожидание. Если придется, она ляжет спать на диване в приемной.
Огонь в камине догорал. Ее чай остыл.
Кестрел вспомнила, как Джесс хмурилась во сне. Она вспомнила, как растерла в пыль стеклянные лепестки ожерелья Джесс на мраморе каминной полки.
Неужели причина молчания Джесс — ее отсутствия, лжи — заключается в испорченном подарке? Возможно, это и есть проступок Кестрел. Но она призналась Джесс, и та простила ее. Разве нет?
Или же...
Что она могла узнать от Ронана? Кестрел думала, что гордость не позволит ему рассказать сестре о том, как он сделал Кестрел предложение руки и сердца на Первозимнем балу — и как она ему отказала, и кого ему предпочла.
Ее пожирал страх. Когда часы отметили уже третий час ее пребывания здесь, она поерзала на подушках. От них исходил легкий аромат духов Джесс. Аромат белого цветка из Герана. Он расцвел перед глазами Кестрел.
Аромат был оставлен недавно.
Окна салона выходили на дорогу. Кестрел видела свою карету и свиту, ожидающую снаружи.
Девушка боролась с осознанием. Она не хотела понимать. Но затем... она четко представила себе, как Джесс сидела на этом самом диване, когда подъехала карета Кестрел. Джесс переговорила с лакеем. А потом ушла в другую часть дома. И сейчас ждет там. Ждет, когда Кестрел уедет.
От запаха духов у Кестрел заслезились глаза.
— Я вернусь в другой день, — сказала она лакею, выходя. Поднявшись на ступеньку кареты, она оглянулась через плечо и заметила, как всколыхнулась занавеска одного из окон на верхнем этаже. Кто-то отодвинул ее в сторону и наблюдал за Кестрел.
Как только Кестрел подняла взгляд, занавеска вернулась на свое место.
* * *
Когда Кестрел шла через барбакан, она услышала смех дворцовых стражников.
— Где он пропадает последнее время? — спросил один из них.
— В псарне, — ответил другой. — Он играет в дерьме с щенками. По-моему, отличное место для нашего славного принца.
Кестрел остановилась. Повернувшись, она приблизилась к стражникам. Это их не смутило. Значит, они считали, что она разделяет их презрение.
Кестрел посмотрела на стражника, который говорил последним, и ударила его по лицу. В ошеломленном молчании, которое последовало, она сжала ушибленную руку в кулак и ушла прочь.
* * *
Верекс сидел на грязной соломе в углу одного из загонов для собак и пытался кормить щенка, поднося к его мордочке пропитанную молоком тряпку. Щенок с морщинистой кожей безвольно лежал у него на руках с закрытыми глазами.
Когда Верекс увидел Кестрел, он сам стал похож на настороженное животное, загнанное в угол.
— Ничего не говори.
— Не говорить чего?
— Того, что ты собиралась сказать.
Кестрел перегнулась через барьер деревянного загона.
— Покажешь мне, как это делать?
Верекс от удивления поднял руку с тряпкой. На щенка упало несколько капель молока.
Кестрел вошла в загон, села на солому рядом с Верексом и вытянула вперед ладонь, сложенную лодочкой.
— Нет. — Верекс соединил обе ее ладони. — Вот так.
Он положил щенка ей в руки. Маленькое животное было мягким комочком тепла. Когда оно дышало, шевелилось все его тело. Кестрел подумала, была ли она такой же, когда отец держал ее, новорожденную, на руках, и испытывал ли он такое же успокоение, как она сейчас.
— Он самый маленький в помете, — сказал Верекс. — Его мать не будет его выкармливать.
Он показал Кестрел, как вложить тряпку с молоком в рот щенку.
— Я должна тебе кое-что сказать.
Принц потеребил соломинку.
— А, я сам понял. Несложно догадаться, какую власть мой отец имеет над тобой. — Он заметил ее изумленный взгляд. — Особенно, когда ты знаешь его так хорошо, как знаю его я. Он бы скрутил этому щенку голову, даже если бы сучка сама его вскармливала. Он не любит слабых. Но получает удовольствие, когда ему удается узнать чью-то слабость. А теперь твой губернатор уехал.
Кестрел не отрывала затуманенного взгляда от щенка.
— Я не это имела в виду. Я хотела сказать другое.
— Но это правда. Ты любишь его. Вот твоя слабость. Как бы то ни было, именно поэтому ты согласилась выйти за меня.
Кестрел провела большим пальцем по крошечному мягкому ушку. Она смотрела на слепого щенка, который во сне сосал молоко.
Верекс проговорил:
— Никому не нравится, когда его используют.
— Прости. Я не хотела тебя использовать.
— Честно говоря, я привык к этому. Мы находимся при дворе. Я никогда не думал... ну, я ведь сын своего отца, верно? Разумеется, моя женитьба будет по расчету. Разумеется, мне не дадут никакого выбора. Я знаю, что злился. Я до сих пор злюсь, и это гложет меня, но... после помолвки я бы понял, Кестрел. Сейчас я тебя понимаю. Ты могла все объяснить.