Он просто вспомнил девушку, которой она была. Он задал этой Кестрел тот же вопрос, который задал Кестрел-служанке, и она ответила так же. Но на этот раз в ее «да» было и «нет» тоже. На этот раз ее ответ представлял собой шкатулку с двойным дном, и его истинное значение пряталось гораздо глубже, чем Арин полагал.
Он все неправильно понял.
Арин пожалел, что ушел из-за стола. Он решил, что должен немедленно вернуться.
И вернулся бы, если бы его не отвлек отрывок разговора из-за стола неподалеку.
Там выпивала группа сенаторов. Этой ночью в «Сломанной руке» собралась очень разнообразная публика, и придворных было больше, чем обычно. Эти говорили о востоке.
— ...впечатляющая победа, — говорил один. — Как раз такая, какую стоит ожидать от генерала Траяна.
— Не все почести должны достаться ему, — ответил другой. — Идея принадлежала его дочери.
— В самом деле?
— Я присутствовал при этом. Утром после бала в честь помолвки в Зимнем саду был прием. Разумеется, пригласили только самых высокопоставленных лиц двора. Некоторые из нас обсуждали, каким образом будет лучше взять восточные равнины. Император даже спросил моего мнения. Я считаю, что моя идея была очень неплоха. Но не думайте, что я такой завистливый. Я понимаю, почему императору больше понравился план леди Кестрел. Это она предложила, чтобы генерал отравил лошадей. Она сказала, что восточные дикари не смогут без них выжить. Все мы поняли, что это сработает. И так и вышло, не правда ли?
Смех.
— За леди Кестрел, — поднял свой бокал сенатор.
— За леди Кестрел!
* * *
Кестрел встала из-за стола, чтобы разыскать Арина, но вдруг раздались возгласы в ее честь.
Неужели ее узнали?
Никто не смотрел на служанку в углу. Но Кестрел все равно еще больше встревожилась.
Арина не было видно. Он растворился среди сборища людей у бара.
Или он вообще ушел из таверны? Неужели она так сильно его оскорбила?
Кестрел успокаивала себя тем, что Арин не оставил бы незаконченной партию. Внезапно он с пустыми руками появился из толпы.
Он подвинул свой стул обратно к столу.
— Арин... то, что я сказала, про твою рану...
— Я не хочу об этом говорить.
Он сел и разложил свои карточки в другом порядке.
— Но я должна сказать тебе. Арин, твое лицо...
— Мне плевать на мое лицо!
Кестрел закрыла рот. Арин не смотрел на нее. Охваченная тошнотворным страхом, причину которого она сама еще не понимала, она опустилась обратно на свой стул.
— Почему те сенаторы пили в мою честь?
Арин не ответил.
— Ты знаешь почему?
Арин устремил на нее решительный взгляд:
— Давай играть.
— Ты так и не взял себе стакан.
Кестрел налила в свой еще вина, расплескав несколько капель. Она вытерла их со стекла большим пальцем и протянула стакан Арину, который сделал вид, что не заметил ее жеста.
Кестрел играла, наблюдая, как Арин отбрасывал одни карточки и набирал другие, и чувствовала, как пульсирует его ярость. Она все нагнеталась, почти затвердела. Ее сила могла заставить дрожать. Игра вышла из-под контроля Кестрел.
В конце концов, она обрадовалась проигрышу. Она расскажет Арину правду. Кестрел поклялась себе в этом. Все можно объяснить. Кестрел боялась, боялась клокочущей в нем ярости и того, что он сделает, когда узнает правду. Но она все ему расскажет. Она не могла больше молчать.
Арин произнес:
— Это ты посоветовала генералу отравить лошадей жителей восточных равнин?
— Что?
— Ты?
— Да, — сбивчиво ответила Кестрел, — но...
— Ты понимаешь, что ты сделала? Сотни людей — невинных людей — умерли во время бегства в город королевы.
— Я знаю. Это было ужасно...
— Ужасно? Дети умирали от голода, а их матерям оставалось только рыдать. Это нельзя описать словами.
В горле Кестрел поднялось чувство вины.
— Я могу объяснить.
— Как можно объяснить намеренное убийство?
— Ты меня спрашиваешь? — парировала Кестрел, испытав вспышку ярости. — Люди умирали и из-за тебя тоже, Арин. Ты убивал. У тебя на руках есть кровь. Первозимнее восстание...
— Это не одно и то же.
Он будто подавился своими словами, и Кестрел ужаснулась тому, как все, что она говорила, приобретало в его глазах извращенный смысл.
— Я имела в виду, что у тебя были на то свои причины.
— При чем здесь мои причины? Не могу поверить, что ты упомянула их, не говоря уже о том, чтобы сравнивать... — Его дрожащий голос стал тише. — Кестрел. Единственное, что нужно империи, — это порабощение. И ты приняла в этом участие.
— У меня не было выбора. Иначе бы мой отец...
— Подумал, что ты слабая? Отрекся от тебя из-за того, что ты не дева-воительница, всегда имеющая в запасе идеальный план для атаки? Твой отец. — Арин сжал губы. — Я знаю, что ты жаждешь его одобрения. Что ты ради этого готова выйти замуж за принца. Но руки твоего отца по локти в крови. Он монстр. Как можно кормить монстра? Как можно его любить?
— Арин, ты меня не слушаешь. Ты не так понял.
— Ты права. Я во многом долгое время ошибался. Но теперь я понимаю. — Арин оттолкнул от себя карточки, и его выигрышная комбинация рассыпалась по столу. — Ты изменилась, Кестрел. Я больше не знаю, кто ты. И не хочу знать.
Вспоминая этот момент позже, Кестрел проговорила все так, как надо. И Арин в ее воображении это понял.
Но на самом деле все было не так.
Ярость Арина переросла в отвращение. Кестрел видела, что его начало мутить. Он резко встал, будто пытаясь избежать заражения. Несмотря на то, что она позвала его, он повернулся к ней спиной и ушел, позволив двери таверны захлопнуться за ним.
* * *
В дворцовой галерее было тихо. Кестрел подумала, что в таком же молчании, наверное, пребывают кости, лежащие глубоко под землей.
Она стояла перед картиной Тенсена дольше, чем обычно. Наконец она посадила на рамку моль. Кестрел сказала себе заведомую ложь. Она решила, что так лучше, если Арин будет думать о ней подобным образом.
Да. Все, что произошло, все к лучшему.
Глава 21
— И что же представляет для вас такую важность, — произнес император, — что вы должны вернуться в Геран сейчас?
— Мой долг перед вами, ваше императорское величество, — ответил Арин.
— Он красиво говорит, — объявил император перед двором, и сенаторы, лорды и леди спрятали свои ухмылки таким образом, чтобы показать их еще больше. Губернатора Герана больше нельзя было назвать красивым.
Риша не улыбнулась. Арин поймал с противоположного конца комнаты ее взгляд — серьезный и мрачный.
— Я не знаю, что думать по поводу вашей просьбы позволить вам уехать, — сказал император. — Губернатор, неужели... с вами плохо здесь обращались?
Арин улыбнулся обезображенной стороной лица.
— Вовсе нет.
Придворные стали восторженно перешептываться. Происходящее напоминало им игру. Изуродованное лицо. Скользкие насмешки императора. Притворство, будто все так, как надо.
— Что, если нам доставляет удовольствие ваше присутствие при дворе? — спросил император.
Арин вышел на свет. Он будто со стороны наблюдал, как стоит перед императором в этой приемной зале. С тех пор как он оставил Кестрел этой ночью в городе, он не спал, но его разум был на удивление ясным. Он замечал, как в свете утреннего солнца парят пылинки вокруг него. Лучи бросили на шрам у него на лице резкий взгляд. Отметили обтрепавшиеся швы его одежды. И помедлили на кинжале у его бедра, на том, как Арин скрывал ладонью герб на рукояти. Двусторонний клинок был без ножен. Гарда предназначалась для защиты ладони меньше, чем у Арина, и была изогнута по валорианскому образцу. Кинжал был валорианским во всем.
Придворные переговаривались.
«Его лицо».
«Как это произошло?»
«Этот кинжал».
«Чей он?»
«Это женский клинок. Как он у него оказался?»
«Наверное, украл».
«Или... а вдруг это подарок?»
Арину не нужно было слышать, чтобы знать о чем.
— Ваше гостеприимство превзошло все мои ожидания, — сказал Арин. Император слегка улыбнулся. Его глаза не отрывались от ладони Арина на рукояти кинжала. Арин был рад этому. Он не сомневался, что император доволен помолвкой сына с любимицей армии. Брак сделает генерала Траяна частью императорской семьи... и усилит верность солдат.
Но слухи все не затихали. Даже чеканка монеты в честь помолвки не положила им конец. Сейчас Арин впервые взглянул на разговоры о нем и Кестрел со стороны. Он пытался придумать, как можно их использовать. Да, Арин рассчитывал на то, что, если он уберет ладонь с рукояти и герба Кестрел, кинжал узнают. Придворные ахнут.
Арин мог добавить слухам обоснование.
Валорианцы носили кинжал всегда и снимали только на ночь или принимая ванну. Чем бы придворные не посчитали клинок — подарком или кражей, — им придется хорошенько постараться, чтобы представить, насколько близок Арин должен был быть к Кестрел.
Арин мог добавить слухам обоснование.
Валорианцы носили кинжал всегда и снимали только на ночь или принимая ванну. Чем бы придворные не посчитали клинок — подарком или кражей, — им придется хорошенько постараться, чтобы представить, насколько близок Арин должен был быть к Кестрел.
— Как бы сильно мне ни хотелось остаться, — сказал Арин, — я должен вернуться в свою страну, чтобы управлять ею так, как угодно вам.
— Вы серьезный молодой человек, не так ли?
— Да.
Арин передвинул ладонь на рукояти, не показывая герб, но давая понять, что может.
Императору это не понравилось. Как не понравилось бы и Кестрел, будь она здесь, или Тенсену, который снова отправился в свою любимую галерею и, скорее всего, находился там до сих пор. Министр не одобрил бы действий Арина. Шантажировать императора? Перед всем двором?
У Арина не должно было быть этого кинжала. Арину полагалось быть мертвым или изуродованным до неузнаваемости. Или и то, и другое. Он с удовлетворением напомнил императору о его ошибке. С удовлетворением пригрозил, что объяснит двору, каким образом кинжал невесты его сына оказался у бедра другого человека.
— Вы позволите мне уехать? — спросил Арин.
— Мой дорогой губернатор, что за вопрос! Разумеется, нам будет вас не хватать, но мы ни в коем случае не смеем вас задерживать здесь.
Арин было подумал, что император позволит ему покинуть залу, так и не упомянув о выступающем черно-красном рубце, ползущем вниз по его лицу. Но затем император с улыбкой произнес:
— Какие аккуратные швы.
А потом Арину позволили уйти.
* * *
— Пусть сопутствуют тебе добрые ветра, — произнес чей-то голос позади него в пустом коридоре, куда выходила приемная зала.
Арин обернулся и увидел Ришу. Ее слова, хоть и теплые, прозвучали несколько высокопарно. Должно быть, она перевела эту прощальную фразу на валорианский со своего языка.
— Я рада, что ты уезжаешь, — сказала Риша. — Тебе здесь не место. Тем, кто здесь не к месту, приходится расплачиваться.
Арин безотчетно прикоснулся к раненой щеке и поморщился. Затем он сжал зубы. Его лицо уже не станет таким, как прежде, — ну и что? Может, так ему идет больше. Может, раньше Арин был слишком мягким, слишком доверчивым, слишком нерешительным, как тот мальчик до войны, который заставил его вернуться и найти Кестрел у освещенного луной канала.
Арин не сожалел о том, что этого мальчика больше нет. Он был рад, что стал другим.
— Я не представляю себе, как ты терпишь это, — сказал он Рише по-валориански. Слова были медленными и тяжелыми. Арин ненавидел ощущение этого языка.
Риша нахмурилась.
— Терплю что? Жизнь при императорском дворе? — Она покачала головой. — Мое место здесь.
Арин не смел упоминать о Тенсене или информации, которую, как намекал министр, могла предоставить Риша. Сейчас они были наедине, но двери приемной залы могли отвориться в любое мгновение. Арин быстро сказал на своем языке:
— Спасибо.
По лицу Риши пробежало смятение.
— Я не говорю по-герански, — напомнила она Арину на валорианском.
Арин мог бы сказать что-то еще, но вдруг двери залы действительно открылись. Придворные начали выходить в коридор, бросая взгляды на Арина и Ришу. Арин отвернулся, так и не произнеся слов, которые жгли его изнутри. Он снова хотел сказать ей «спасибо. Он удивлялся, что Риша готова рисковать собой ради чужого народа.
«Как же она отличается», — думал Арин, идя прочь. Его челюсти сжались, а во рту стоял металлический привкус, будто он прикусил язык.
Как сильно Риша отличалась от Кестрел.
* * *
Рыба билась на доске. Кестрел увидела, как торговец с силой опустил на нее молоток. Девушка вздрогнула, хотя понимала, что дворцовую служанку эта картина не смутила бы. Служанка не обратила бы внимания на розовую от крови замерзшую жижу у оснований прилавков на Мясном Ряду. Она не смотрела бы с таким выражение на скользкие органы в канаве, осознавая, что никогда раньше не видела внутренностей курицы и даже не задумывалась об этом.
Кестрел заставила себя не отрывать взгляда от грязи под ногами. Причина того, почему у нее перехватило дыхание, была прямо перед ней. Эта отвратительная улица. Мокрый деревянный молоток торговца рыбой. А вовсе не то, что произошло вчера в «Сломанной руке», и не то, как Арин отвернулся от нее. Не то, что она сделала, чтобы заслужить такое его отношение.
Она поплотнее запахнула полы куртки моряка, приподняла бело-голубой подол рабочего платья и продолжила идти вдоль Ряда.
Ее обогнула маленькая валорианская девочка, по плечам которой рассыпались светлые косы. Она сжимала в руках тряпичную куклу. Эта девочка чем-то привлекла внимание Кестрел. Чем именно, Кестрел поняла только тогда, когда малышка догнала маму и выпросила у нее из корзины другую игрушку. Это был мальчик, одетый в черное. Затем Кестрел увидела золотой шов на лбу первой куклы и поняла, кем эти куклы были.
Кестрел прошла мимо девочки и ее матери, пытаясь забыть о куклах и высматривая Тенсена.
Когда она обнаружила его, он изучал выпотрошенного молочного поросенка, который висел на крюке над прилавком.
— О, отлично, — сказал он, увидев Кестрел. — Как раз вовремя. А иначе мне пришлось бы купить поросенка, чтобы соблюсти приличия, и понятия не имею, как бы я пронес его в свои покои.
Они слились с толпой покупателей, состоявшей в основном из слуг, которых отправили на базар за свежим мясом. Кестрел и Тенсен пробрались к концу ряда прилавков и стали подниматься на холм, где людей было меньше.
— Глава Сената побывал в южном Геране, — сообщила Кестрел. — Мне на ум приходит только одна причина. Император поручил ему оценить будущий урожай печного ореха. Должно быть, он планирует забрать его полностью. Он узнает, если вы попытаетесь удержать какую-то часть на собственные нужды.
В боковом свете Тенсен казался старше, его морщины — глубже, а глаза, будто вовсе не были обрамлены ресницами.
— Это будет означать голод.
Кестрел медленно произнесла:
— У меня есть идея.
Тенсен ждал. Когда Кестрел так и продолжила молчать, он приподнял брови.
— Возможно, это не очень хорошая идея, — признала Кестрел.
— Наверняка лучше, чем ничего.
— Не уверена.
Кестрел подумала о лошадях жителей восточных равнин. Она услышала, как Арин обвинил ее в убийстве. Его слова, будто полоснули по ней острыми когтями, впиваясь все глубже.
Тенсен положил руку ей на плечо. Несмотря на то, что его рука была легкой, а у генерала — тяжелой, этим жестом он напомнил Кестрел отца.
— Вы можете собрать урожай раньше и спрятать его, — сказала она Тенсену. — Но некоторое количество ореха оставьте на деревьях. А затем заразите их. Выберите своего любимого паразита. Орехотворок, жуков, гусениц... то, что быстро размножается. Когда император потребует урожай, вы будете не виноваты, что вам нечего ему дать.
Улыбка Тенсена стала теплее. Кестрел подумала о том, каким был отец ее отца или матери, и, если бы у нее был дед, смотрел бы он на нее так же, как Тенсен.
— Если император подумает, что вы лжете, то сможет сам увидеть опустошенные поля. Но... вредители могут уничтожить деревья. Возможно, на следующий год вам придется голодать, потому что на ваших полях расплодятся одни черви.
— О следующем годе мы будем беспокоиться тогда, когда до этого дойдет, — ответил Тенсен. Он прищурился и посмотрел в небо. Начинался снег. — Арин пытался выведать у меня, кто предоставил мне информацию о несчастном Тринне.
Сердце Кестрел подскочило.
— Что вы ему сказали? Вы не можете назвать ему мое имя. Вы обещали.
— Не беспокойтесь. Мы оба знаем, когда ложь бывает необходима. Я не открою ему вашу тайну. Я настоял на анонимности моего информатора. Назвал его Молью. Вас, надеюсь, это не обижает? Что я назвал вас мелким домашним вредителем?
Уголки губ Кестрел приподнялись.
— Я не против, быть молью. Я бы тотчас начала есть шелк, если бы это означало, что я смогу летать.
* * *
Манжет рукава вконец обтрепался. Арин убрал рубашку в сундук и снял с пояса кинжал, легкость которого заставляла его чувствовать себя неловко. Ему не нравилось иметь при себе кинжал Кестрел. Но ему также не хотелось убирать его в сундук или оставлять здесь. Он снова оглянулся на свой багаж. На самом верху лежала распускающаяся рубашка.
Отложив кинжал, Арин снова взял рубашку и начал вытягивать нитку, как из паутины. Он намотал ее на палец, перекрывая циркуляцию крови, и резко дернул, обрывая, а затем уставился на нее.
Мысль о том, что всего одна ниточка могла помочь Герану, была безумием. Но Арин покинул свои покои, разыскал Делию и попросил ее о катушках разноцветных нитей.
* * *
— От тебя пахнет рыбой, — сказал Арин Тенсену, когда министр вошел в покои.
— Наверное, от туфель. Я на что-то наступил. — Тенсен поднял взгляд от пола и увидел закрытый и перевязанный ремнями сундук, ожидающий у двери. — Арин, ты меня покидаешь?