— Что со мной будет, если я отпущу его?
— Тебе будет лучше, чем если не отпустишь. Пошли, птенец. Неужели ты думаешь, что моя королева стала бы отправлять кого-то, кто говорит на твоем языке, если бы желала тебе зла?
Арин опустил стражника на пол.
— Хороший мальчик, — сказал человек с лицом-черепом и поднял руку. Арин подумал, что он хочет прикоснуться к его шраму или положить ладонь ему на щеку, как было принято среди геранцев-мужчин. Этот жест был неуместен между незнакомыми людьми, но Арин решил не пытаться помешать мужчине.
У того на пальце было тяжелое кольцо, и его рука потянулась не к лицу Арина, а к шее.
Кольцо укололо Арина небольшой иглой, впившейся в артерию.
Конечности Арина налились свинцом. Тьма вскарабкалась по его телу, разинула свой широкий рот и поглотила Арина целиком.
* * *
Рыдала женщина. Ее слезы падали ему на лоб, на ресницы, на губы.
«Не плачь», — попытался сказать Арин.
«Пожалуйста, послушай», — произнесла она.
Он слушал, конечно, слушал. Как она могла подумать, что он не станет? Но когда Арин попытался ответить ей, воздух лишь прошелестел по его горлу. Арин подумал о листьях. Он вспомнил бога музыки, наказанием которого было заточение в дереве на сто лет — целый цикл пантеона в молчании. Арин почувствовал, как его кожа превращается в кору. Из него начали расти прутья. Распустились листья. Их зеленью ему забило рот. Его ветви раскачивались на ветру.
Арин открыл глаза. Капала вода. Он моргнул и понял, что на самом деле никто не рыдал. Он находился в лодке, и шел дождь. Он был туго связан и лежал на спине. Медленное узкое судно напоминало каноэ.
Дождь прекратился. Над Арином пролетела стрекоза с крыльями такими же большими, как у птиц. Они мерцали красным на фоне внезапно очистившегося голубого неба.
Арин напрягся, пытаясь разорвать веревки.
Лодка качнулась, и над ним склонилось лицо. В свете дня увечья восточного мужчины бросались в глаза еще сильнее. Он прищелкнул языком.
— Маленький геранец, неужели ты не подумал, что королева могла отправить меня переводить вовсе не дружелюбный допрос? Ты слишком доверчив.
Мужчина ногтем открыл крошечный флакон на внутренней стороне своего кольца. Он прикоснулся к Арину, и лицо, небо и красная стрекоза исчезли.
* * *
Император был в ярости. И проявлял это по-разному.
Геранский министр земледелия, на долю которого выпало передать новость об испорченном урожае, получил персональное приглашение на театральную постановку завоевания Герана. Тенсен сидел на переднем ряду и оказался обрызган кровью животных во время убийства геранской королевской семьи.
Чтобы умилостивить императора, придворные использовали лесть. Это разозлило его и привело к разрушительным последствиям. Многие аристократы столкнулись с тем, что их сыновья и дочери неожиданно «решили» вступить в армию и были отправлены на восток.
— Просто не попадайся ему под руку, — сказал Верекс Кестрел.
— Никто не виноват, что орехотворки испортили урожай. Он не может обвинить меня.
— Он винит всех.
Но с Кестрел император был безупречно добр, даже заботлив, до того дня, когда объявил, что она должна посетить в конце недели военный парад.
— Ваш отец возвращается домой.
Кестрел снова стала маленькой девочкой, которая забралась на пони, чтобы отправиться навстречу отцу и быть первой, кто увидит его, храбро восседающего на лошади, покрытого пылью сражений. У Кестрел был детский меч, который он сделал для нее. Генерал улыбнулся ей, назвал своим маленьким воином.
— Осторожно, Кестрел, — сказал император. — Разумеется, со мной ты можешь быть собой. Нет нужды что-то скрывать. Но общество не поймет такой очевидной радости на твоем лице, особенно когда твой отец был ранен.
— Он ранен?
Кестрел спрашивала, казалось, сотню и тысячу раз, что произошло с ее отцом, насколько серьезно он ранен, где это произошло, как. Зачем он возвращался в Валорию: отдохнуть или умереть?
Император пожал плечами, улыбнулся и сказал, что ничего не знает.
* * *
По городу ползла черная змея. С дворцовой стены Кестрел могла рассмотреть ее сверкающую золотом чешую. Она пыталась разобрать, кто из одетых в черное солдат шел впереди. Ей казалось, будто кто-то закрыл ее рот и нос, страх не давал ей дышать.
Верекс нежно прикоснулся к ее руке.
Император заметил. Выражение его лица было каменным. Верекс ответил ему вызывающим взглядом, и Кестрел почувствовала себя немного лучше.
Батальон поднимался на гору, сапоги более чем тысячи солдат били по каменной дороге. В воздухе развевались черные знамена и флаги с раздвоенными концами. Кестрел достала из кармана юбки небольшую подзорную трубу.
— Недостойно, — сказал император. — Ваш отец не захочет, чтобы вы увидели его лицо до того, как он увидит вас. Разве он враг, чтобы изучать его так? Вы должны выказать моему другу уважение.
Кестрел вспыхнула и убрала подзорную трубу.
На стене их было трое: император, принц и леди. Остальные придворные собрались во внутреннем дворе, выстроившись по званию. Они стояли по стойке «смирно» и молчали. Многие из них знали, что такое война. Остальные думали, что знают.
А затем Кестрел услышала, как извивающееся черное войско приблизилось. Теперь она могла рассмотреть во главе колонны всадника.
Кестрел показалось, будто ее сердце треснуло и из него вылупилось нечто воздушное. Должно быть, с ее отцом все в порядке. Его рана не может быть серьезной, иначе его несли бы ко дворцу на носилках.
Кестрел забыла о том, что достойно, а что нет. Она ринулась вниз со стены. Она бежала по каменным ступеням, спотыкаясь о подол платья, хватаясь за перила и проклиная высокий каблук туфель.
Кестрел вылетела во двор как раз в тот момент, когда медные рога заиграли фанфары. Ворота укрепления распахнулись, и батальон вошел в замок.
Генерал вел свою лошадь прямо к Кестрел. Крылатое ощущение внутри девушки улетучилось. Лицо ее отца было серым. Широкая повязка, которая обхватывала нижнюю часть его туловища, оказалась пропитана кровью.
Генерал остановил лошадь. Батальон позади него не шевелился. Стены двора звенели тишиной.
Кестрел сделала шаг вперед.
— Нет, — сказал ей отец. Кестрел остановилась, и он спешился. Девушка с болью смотрела, как медленно он двигается. Его седло было измазано кровью.
Кестрел снова хотела приблизиться к нему. Когда он встанет на мощеную дорогу, она подаст ему руку. Не слишком очевидно. Разве дочь не может пройти под руку с отцом? Но генерал поднял ладонь.
Кестрел все равно подошла.
— Позволь мне помочь.
— Не позорь меня.
Генерал сказал эти слова тихо, сквозь сжатые зубы. Их никто больше не услышал. Но Кестрел чувствовала себя так, будто их услышали все, и каждый из собравшихся знал все без остатка о ней и ее отце, который повел батальон во дворец, а Кестрел осталось только следовать за ним.
Глава 26
Он отказался от лекарств.
— Между лекарством и ядом слишком тонкая грань, — сказал он.
Чашка была в руке лекаря, а не Кестрел, но девушка все равно отреагировала так, будто обвинили ее.
— Никто не собирается тебя травить, — сказала она отцу.
— Он имеет в виду не это, — проговорил Верекс.
Все обратили взгляды на него, включая императора, лицо которого приняло такое же выражение, как когда Верекс поддержал Кестрел на стене. Однако в глазах императорского врача ясно читалось уважение к принцу. Отец Кестрел просто прищурился и с изнуренным видом откинулся на запятнанную кровью кровать. Что выражало ее собственное лицо, Кестрел не знала.
— Почти все, что исцеляет, также может принести вред... в зависимости от количества, — произнес Верекс. — Даже при правильной дозе генералу может не понравиться побочное действие.
— Это всего лишь лекарство против инфекции, — сказал врач. — Кроме того, оно поможет вам уснуть.
— Именно, — сказал отец Кестрел. По тому, как он смотрел на чашку, было ясно, что он сделает, если ее подадут ему еще раз.
— Я должен промыть рану.
— Можете сделать это, пока я в сознании.
— Пожалуйста, отец, — произнесла Кестрел. Он проигнорировал ее.
— Старый друг, — сказал император, — ты уже тысячу раз показывал себя. Нет нужды в этом упрямстве.
— Его можно заставить, — предложил Верекс. Все посмотрели на него с ужасом.
— Ты выпьешь это, — сказал император генералу Траяну. — Я приказываю.
Отец Кестрел вздохнул:
— Ненавижу, когда меня превосходят численностью, — сказал он и выпил лекарство.
Затем генерал медленно моргнул и перевел взгляд на Кестрел. Девушка не знала, хотел он заговорить или просто посмотреть на нее, не знала, что он хотел увидеть или увидел. Но она задержала дыхание в ожидании слова. Жеста. Жеста будет достаточно.
Он закрыл глаза. Его лицо будто расслабилось. Он заснул.
Он закрыл глаза. Его лицо будто расслабилось. Он заснул.
Кестрел осознала, что никогда раньше не видела своего отца спящим. Почему-то именно это заставило ее, в конце концов, расплакаться.
— Все не так серьезно, — произнес император, но выражения лиц врача и Верекса говорили об обратном. — Хватит. Не надо больше слез.
Император предложил ей носовой платок, его голос был мягок.
Верекс отвел взгляд.
Когда император ушел, врач сказал Кестрел:
— Вам тоже не стоит оставаться, миледи.
— Я останусь.
Врач попытался скрыть свое нетерпеливое неодобрение.
— Я не стану падать в обморок, — произнесла Кестрел, хотя сама не полностью верила в свое обещание.
— Ты не будешь возражать, если я тоже останусь? — спросил ее Верекс. Несмотря на мягкость его вопроса, именно этим все решилось. Лекарь принялся за дело.
В течение всего времени Верекс разговаривал с Кестрел. Он описывал назначение каждого инструмента врача и обеззараживающие свойства омывающего раствора.
— Раны в живот опасны, — говорил он, — но клинок не повредил никакие внутренние органы.
— Откуда ты знаешь? — спросила Кестрел.
— Иначе он бы уже был мертв, — коротко ответил лекарь.
Рана была глубокой и длинной. Разрез открывал розовые слои плоти и достигал желтого сала. Обеззараживающее средство врача зашипело в ране, и из нее пошла кровь.
Кестрел испытала тошнотворное головокружение. Она поняла, что все-таки упадет в обморок. Но затем девушка взглянула на лицо своего спящего отца и подумала о том, кто вместо нее защитит его, пока он без сознания. Она заставила свои глаза остаться открытыми, и ноги — твердо стоять на полу.
— Слишком глубокая для швов, — пробормотал лекарь.
— Вместо того чтобы зашивать, он вложит в нее влажную стерильную марлю, — объяснил Верекс. — Порез будет медленно заживать изнутри. — Голос принца был сильным и уверенным. Он обращал мрачные слова лекаря во что-то более обнадеживающее. — На самом деле это лучший способ избежать заражения, потому что рану нужно будет ежедневно промывать.
Врач бросил на него косой взгляд.
— Не думаю, что мне нужны комментарии.
Но Кестрел они были нужны, и Верекс знал это.
Когда все было сделано, засохшая кровь смыта, а рана спрятана под полосами бинтов, Кестрел показалось, что ее отец стал одновременно и больше, и меньше, чем она когда-либо его видела. Его лицо всегда было будто высечено из камня. Сейчас оно смягчилось. Морщинки у уголков глаз расправились и были белыми, будто шрамы. В светло-каштановых волосах не было ни следа седины. Когда Кестрел родилась, генерал был молод. И сейчас его никто не назвал бы старым. Но в этой комнате он казался древним.
Врач ушел, но пообещал, что скоро вернется. Верекс принес стул, чтобы Кестрел могла сидеть у постели отца. Теперь принц снова чувствовал себя неловко. Он еще больше сгорбился и спросил, остаться ли с Кестрел еще.
Девушка покачала головой.
— Но... спасибо тебе. Спасибо, что помог мне.
Верекс улыбнулся. В его улыбке было что-то удивленное. Кестрел подумала, что, наверное, он не привык, чтобы его благодарили.
А затем она осталась с отцом наедине. Его дыхание было медленным и ровным. Одна рука лежала сбоку ладонью вверх, а пальцы были слегка сжаты.
Кестрел не могла вспомнить, когда в последний раз держала его за руку. Когда была ребенком? Должна же она была держаться с ним за руки хоть когда-то.
Она помедлила, а затем вложила свою ладонь в его. Другой рукой Кестрел закрыла его безвольные пальцы, сделав так, чтобы они сжали ее ладонь.
* * *
Он проснулся посреди ночи. Лампа была притушена. Веки генерала приподнялись, и глаза блеснули в слабом свете. Генерал открыл их шире. Он увидел Кестрел, но не улыбнулся, не совсем, однако изгиб его губ изменился. Его рука сжала ладонь Кестрел.
— Отец. — Кестрел хотела сказать больше, но генерал на мгновение прикрыл глаза, как будто хотел сказать «нет», но ему не хватало сил покачать головой. Он тихо произнес:
— Иногда я забываю, что ты не солдат.
Он думал о том, как въехал во двор замка и как Кестрел приветствовала его. Девушка сказала ровным голосом:
— Ты считаешь, что я не знаю, как вести себя с тобой.
Мгновение он молчал.
— Может быть, это я не знаю. — Он снова замолчал, и Кестрел подумала, что больше он ничего не скажет, но затем он снова заговорил: — Только посмотри, как ты выросла. Я помню тот день, когда ты родилась. Я мог удержать тебя одной рукой. Ты была лучшим, что существовало в мире. Самым ценным.
«А сейчас это уже не так?» хотела спросить Кестрел. Но вместо этого она прошептала:
— Расскажи мне, какой я была.
— Даже тогда у тебя было сердце воина.
— Я была младенцем.
— Все равно. Ты плакала так яростно. С такой силой сжимала мой палец.
— Все младенцы плачут и крепко хватают за что-то.
Генерал выпустил ее руку, чтобы поднять свою и провести костяшками пальцев по ее щеке.
— Не так, как ты.
* * *
Он снова заснул. Когда на рассвете пришел врач, чтобы промыть рану, боль разбудила его.
— Еще? — спросил врач, кивнув на пустую чашку из-под лекарства. Отец Кестрел бросил ему мрачный взгляд. Когда лекарь снова ушел, генерал потер глаза. Его лицо было обрюзгшим от боли.
— Сколько времени я спал?
— Около четырех часов после того, как врач в первый раз промыл твою рану. После того как просыпался, еще часа три.
Генерал нахмурился.
— Я просыпался посреди ночи?
— Да, — настороженно ответила Кестрел, напрягшись, будто перед ударом.
— Я... говорил что-нибудь, чего не следовало?
Кестрел поняла, что он не помнил ни того, как просыпался, ни разговора, который у них произошел. Она теперь не знала, насколько искренними были его слова. Даже если он действительно думал так, собирался ли говорить это вслух?
Ведь он тогда находился под одурманивающим действием лекарства.
Из пореза, который Кестрел не успела закрыть, просочилась эмоция.
— Нет, — ответила она отцу, — не говорил.
Глава 27
Арин очнулся от того, что его бросили на что-то твердое. От удара головы о поверхность мир превратился в странный пазл, состоящий из неба, камня и воды. Затем перед глазами у него прояснилось, и он понял, что лежит на каменном причале. Мужчина с лицом-черепом сошел с узкой лодки, которая была привязана к причалу. Он что-то пробормотал.
— Что ты сказал? — прохрипел Арин.
Мужчина нагнулся и дважды нежно шлепнул Арина по щеке.
— Что мне бы пригодилась тележка.
Куда бы ни лежал их путь, Арин хотел идти сам.
— Произошла ошибка.
— Чужеземцам запрещено появляться в Дакре. Ты нарушил закон, приехав в мою страну. Тебе придется за это заплатить.
— Просто дай мне объяснить, зачем...
— О, причины. У всех есть свои причины. Твои мне не интересны.
Восточный мужчина уставился на Арина, и, хотя его глаза не были повреждены, выдержать его взгляд оказалось нелегко. Арин вспомнил, как видел его в течение нескольких минут в Геране. Как восточного раба, предпринявшего побег, тащили мимо дороги, которую Арина заставили мостить. Сверкнул валорианский кинжал. Арин обругал своих хозяев. Его избили. Лицо мужчины было целым, а затем стало изуродованным.
— Ты снова бежал, — произнес Арин. — Ты освободился.
Мужчина выпрямился и посмотрел на Арина с высоты своего роста.
— Ты думаешь, что в тот день что-то для меня сделал?
— Нет.
— Хорошо. Потому что, как я считаю, тебе нравились твои цепи, маленький геранец. Иначе ты бы сражался до последнего. Ты бы выглядел так же, как и я.
Он нагнулся и ухватился за веревки, которые обвивали грудь Арина, и тот понял, что мужчина собирается его тащить.
— Дай мне идти самому.
— Хорошо.
Такое легкое согласие удивило Арина, но затем мужчина достал из мешка, который висел у него на плече, кинжал Кестрел, разрезал веревки, стягивавшие лодыжки Арина, и с улыбкой на него посмотрел.
Только теперь Арин осознал, что совершенно не чувствует своих ступней. Встать будет непросто. Перспектива идти самому больше не казалась ему такой приятной.
Руки Арина были связаны спереди в запястьях. Еще одна веревка обвивала верхнюю часть его туловища и плечи. Арин решил считать это разумным проявлением уважения после того, как он напал на тюремного стражника.
Восточный мужчина по-прежнему смотрел на него с насмешкой.
Извиваясь, как червь, Арин сумел встать на колени. Поднялся на ноги. И чуть было не упал.
В его ступни воткнулась тысяча крошечных ножей. Арин качался из стороны в сторону. Он снова заметил в руке восточного жителя кинжал Кестрел. Внезапно он разозлился на девушку, будто это она отравила его наркотиком, связала, смотрела, как он пытался идти и не мог.
Арин до боли сжал зубы и сделал шаг.
Дакранец сказал что-то на своем языке.
— Что? — спросил Арин и сделал еще один заплетающийся шаг. Он согнул обе руки в локтях, подняв связанные запястья. Так ему было легче держать равновесие. Арин напряг пальцы — с ними было все в порядке. Он мог сжимать и разжимать ладони. — Что ты сказал?