И вот же чудо: только кислород придет на место сероводорода – и сразу будет все наоборот! Изменятся и климат, и погода, появятся и сдержанность, и прыть, и толк в событьях, и любовь в соитьях, и будет для чего глаза открыть, и даже – если вдруг – за что закрыть их; сползет проказа, словно корка льда; затихнут вопли слабых: «Увези нас!»… Я видел сам. Бывает так всегда – один щелчок, и все преобразилось. Придет эпоха свежей новизны, другой культуры, нового священства…
Боюсь, что мы не будем там нужны.
И знаешь – слава Богу, если честно.
Спутниковое
Из многих радостей доступных в одной мне видится запал: мы запустили мощный спутник, и он немедленно пропал.
Он был мощнее всех в Европе, в нем было связи до фуя – и вот космические топи его сглотнули, не жуя! Заметьте, мы не так богаты – швырять рубли на баловство. Его нашли как будто Штаты, но оказалось – не его. Среди небес дождливо-смутных, чертя привычный их пейзаж, летал другой какой-то спутник – и не крупнейший, и не наш. Как это, в сущности, жестоко! Но в этом логика видна, что наша Русь, по слову Блока, «всегда без спутников, одна». Насмешки циников прожженных всё беспардонней, всё грязней… Мы – тот несчастный медвежонок, что все искал себе друзей: придите, типа, меду выдам, я весь культурный, я в штанах! – но так пугал их внешним видом, что все кричали: нах-нах-нах. Когда-то было время, братцы, до всяких этих перемен, – имел он спутников пятнадцать, потом четырнадцать имел, и мы неслись, антенны пуча, в холодной, пасмурной нощи – но разлетелись после путча, и всё. Ищи теперь, свищи. Ушли в невидимые выси, о прежней дружбе не стоня. Где Киев, Таллин, где Тбилиси, где, извините, Астана? И как мы их пустили сдуру в суровый, непонятный мир? Один наш друг – атолл Науру да броненосный Ким Чен Ир, и тот глядит на нас со смехом, коммунистическая знать… Я слышал, он опять приехал. Мощнейший спутник, что сказать. Финал могучего проекта: медведь досчитывает медь. Теперь нас любят только те, кто хотят остатки поиметь. С друзьями, впрочем, очень туго не сотый, не двухсотый год: имелись два любимых друга – своя же армия и флот; они исправно помогали, но нынче, Родина, глазей: ты, может, справишься с врагами, но берегись таких друзей. Когда посмотришь трезвым глазом на этот дружный легион… Теперь мы дружим только с газом, но погоди – уйдет и он.
Средь звезд, навеки неприступных, в далеком, млечном их дыму, когда представишь этот спутник – как хорошо сейчас ему! Как он летит в свободном небе, неуловим, неутомим… Страна моя! Не лучший жребий – быть вечным спутником твоим. Вот он летает в темпе вальса среди других небесных тел. Как счастлив тот, кто оторвался – но ни к кому не прилетел! Ату, голубчики, ловите. Твой спутник в бездне голубой летает по своей орбите – вокруг тебя, но не с тобой, из всех твоих реестров выбыл, нигде не числится строкой… Ей-богу, это лучший выбор. В конце концов, я сам такой. Не помню, что со мною стало, – должно быть, сделалось само: хоть я из твоего металла, на мне стоит твое клеймо, на мне печать твоих Евразий, твоих полковников и Ко, но между нами нету связи.
И я лечу. И мне легко.
А ты загадочно блистаешь, в своей песочнице резвясь.
Когда ты вновь собою станешь, я первый вылечу на связь.
Футурологическое
Когда-нибудь, товарищи потомки, – мы тоже доживем, хотя не все, – сегодняшние мелкие подонки раскроются для вас во всей красе, и как сейчас – пригожинские тролли и глупых провокаторов орда, проявятся их подлинные роли. И что мы с ними сделаем тогда? Тогда уже не анонимный взломщик, таинственный боец Шалтай-Болтай[2], – все будет и торжественней, и громче, как было после культа, почитай. Мы всех тогда узнаем поименно, плюс выплаты с графою «итого»: отцов шедевра «Пятая колонна», хозяев Энтеве и Энтео, любимых идеологов системных – их в сумраке пока не различить, – спускавших на каналы четкий темник, кого превозносить, кого мочить; их всех, разоблачавших укро-бунты, плюс их духовных западных отцов, всех, кто кричал о злодеяньях хунты, сирийцев выдавая за донцов; тут подлинный разбой, а не пиар уж; план Геббельса, начало всех начал. Мне кажется порою, что и Ярош от них такой же темник получал. Что делать с вихрем этой нанопыли? Одних газетных монстров штук пятьсот… Я думаю, там искренние были, но искренность, ей-богу, не спасет: в единый ряд придется всем усесться. Там все равны – и циник, и дебил. Ведь если кто убил по зову сердца, он все равно, товарищи, убил. Прекрасный день придет и будет прожит, и мы увидим каждый грязный рот, поскольку вечно врать никто не может, особенно когда бездарно врет. «Известия», «Культура», «Литгазета», истерика, халтура, глас гэбни – со всех однажды спросится за это, и с каждого. Но мы же не они. Не ссылкой же грозить за эту ложь им – «иди, меняй профессию, удак»? Нас разгоняли – мы погнать не можем; нас прикрывали – «но нельзя же так!» Креаклы, нацпредатели, сислибы! Вруны пред нами правы и чисты. Мы в стоп-листы, пожалуй, их внесли бы – но мы же отвергаем стоп-листы, свободу гарантируем, как лохи, терпимостью пропитаны насквозь… Пропагандисты брежневской эпохи при гласности не каялись небось – ни за свои публичные медали, ни за свои секретные рубли: «Мы ни при чем», «Нам тоже много врали», «Есть дети», «Мы иначе не могли»… И вот, когда исчезнут тени в полдень, что делать нам?
Решение одно: для всех для них создать медиахолдинг и честно обозвать его «ОНО».
Я не найду названия иного. Пусть буквы трехметровые висят. Пусть гордо украшает это слово газеты шапку, здания фасад, изящный логотип телеканала… Пусть ежедневно слышит вся страна: «По мнению ОНА…», «ОНО сказало…», «Согласно сообщениям ОНА…». Канал «ОНО-информ», «ОНО-погода», «ОНО-кино», приятное уму, – и главное, что полная свобода и никаких репрессий никому! Ведь вся страна смотрела и молчала, сбиваясь обездушенным гуртом… И рейтинг будет бешеный сначала, хотя немного снизится потом, – но все, кто полон зависти и злобы, кто жаждет мучить, бить, ходить в строю, по всей стране смотрели бы «ОНО» бы и дозу получали бы свою. Иной увидит в этом святотатство – но нас ли, скромных, в этом обвинить? Иные, может быть, не согласятся – тем разрешат профессию сменить, и в этом есть оптимистичный вызов: тебе начать с нуля разрешено! А кто, как прежде, хочет в телевизор, – пожалуйста! Но на канал «ОНО». И никакого прочего канала, и никакого прочего труда, поскольку то, что вышло из анала, не смеет зваться мозгом никогда! Сначала, может быть, поколбасятся – особо те, кто в статусе светил, – но после, я уверен, согласятся. Вопрос цены, но я бы заплатил.
В конце концов, ОНО неистребимо, естественно и каждому дано… Но пусть хотя бы вместо псевдонима использует название «ОНО».
Сталинофильское
В стране, что как снегом завалена безвременьем, злом и тоской, – все чаще мне хочется Сталина. Вот я откровенный какой. России дорога тернистая уводит в разлад и распад. Не то чтобы стал сталинистом я – но ежели вправду хотят?! Куда как мила азиатина! Признайтесь, не прячьте глаза. Вернут Сталинград обязательно – все жители, кажется, за. Иначе выходит развалина, паденье ракет, воровство… Верните же Родине Сталина – она заслужила его! Разбудим Отечес– тво выстрелом, устроим ему пароксизм, он нами действительно выстрадан, как Ленин сказал про марксизм. К чему говорить о свободе нам? Она разлетелась как дым. С него начинается Родина – а также кончается им. Вам всем это сделалось ясно бы, решись вы смотреть без очков. Потребны не стерхи, а ястребы. Что делать, наш климат таков – замерзнет любая проталина, загадится всякий просвет… Верните товарища Сталина! На всех вас Иосифа нет! Пора поредеть населению. У страха глаза велики. Пора объяснить поколению, не знавшему твердой руки, всей швали, что так опечалена – мол, зря отменили расстрел! – что если бы выкопать Сталина, то он бы вас первых и съел! Бессильна абстрактная злоба ведь – давайте уж, так вашу мать! Не зря говорят, что попробовать – единственный способ понять.
Мое самолюбье ужалено бессилием в наших трудах. Не зря Окуджава про Сталина писал в девяностых годах: «Давайте придумаем деспота, чтоб нами он правил один от возраста самого детского и до благородных седин». Что проку смеяться оскаленно? Не лучше, чем выть на луну… Давайте мы свалим на Сталина всеобщую нашу вину! Ведь это – наш способ отбеливать и душу, и Родину-мать… Он нам не затем, чтоб расстреливать, он нам не затем, чтоб ссылать, – недаром Отечество славится единством в любых временах. Затем ведь и памятник ставится, чтоб после взорвать его нах. Чтоб он, в одеянье порфировом, народным слывя палачом, всю мерзость в себе сконцентрировал – а мы, как всегда, ни при чем! От этого принципа старого не сбечь ни за стол, ни в кровать. Давайте мы сделаем Сталина, чтоб после его же взорвать! В припадке бессмысленной дерзости (гордыня – действительно грех), в потоке безвыходной мерзости, что яростно хлещет из всех, в борьбе с родовыми стихиями – незнание, злоба, нужда, – я думаю: если такие мы, грядущего нет, господа. Теряется суть человекова, сознание рвется, как нить, – и главное, некого, некого за все это дело винить! Россия – сплошная окалина, плюс ненависть в сто мегаватт… А если мы вырастим Сталина – он будет во всем виноват. И снова мы станем неистово сбивать ненавистное «СТА…», и все начинается с чистого, как рабская совесть, листа.
Так что же – стадам ошакаленным и дальше брести на убой?
Конечно. Ведь легче со Сталиным, чем – страшное дело – с собой.
Идеологическое
Напугались нынче многие: пал значительный редут. Больше без идеологии жить России не дадут. Вижу в каждом третьем блоге я, прошерстивши Интернет: нам нужна идеология, коли больше денег нет! И крутые, и пологие одобряют эту жесть. Сочинять идеологии мы готовы, опыт есть: всевозможные затейники, тайной миссией горды, прибегут, как коробейники, предлагать свои труды. Ах, российские сенаторы, что вам эта ребятня? Позовите вы в соавторы лучше скромного меня. Все равно они, убогие, – умоляю извинить – никакой идеологии не способны сочинить. Все их рвение учебное – философский факультет – упирается в волшебное слово «суверенитет». Не бодаются безрогие. Коль у бездны на краю вам нужна идеология – я вам даром отдаю.
Не скажу вам за Австралию, Штаты, Францию, Китай – мы живем двойной моралию лет уж триста, почитай. Наши правила нестрогие нам понятней и родней: нам нужна идеология, чтоб хихикали над ней, чтобы, шествуя болотами в шатком воинском строю, мы глушили анекдотами совесть едкую свою; чтоб не с Черчиллем, не с Никсоном, не с концепцией любой – а вот с нею бы сравниться нам и гордиться бы собой. Под Хрущевым и под Сталиным, Александром и Петром – нам привычней, чтобы врали нам, чтобы каялись потом, чтоб работал принцип парности, чтобы с рыльцами в пуху все подонки и бездарности оставались наверху, а страна – отдельно, к счастию, – с кротким именем Христа оставалась непричастною и считалась бы чиста. Это чую в русском слоге я, в этом наше бытиё – нам нужна идеология, чтоб спасаться от нее, чтобы истина окопная ослепительней была, чтобы наша речь эзопная кучерявее цвела! Нам нужна идеология, как над речкой – зимний лед, чтобы рыбины двуногие длили сонный свой полет, чтобы в этой полусонности, где и свет почти потух, в этой илистой посконности зарождался русский дух, приглушенный и окисленный, нездоровый для детей, и достаточно двусмысленный, но живучий, как Протей! За года двуличья скотского он – достойная цена: дух Тарковского, Высоцкого, Куприна и Шукшина… Сочиненьями великими мы славны, хотя грязны. Да, мы врали – но хихикали! Да, ползли – но как ползли! Мутный ил – среда для гения. Да, сжимается очко, да, мы врем – но тем не менее не в ответе ни за что. Да, терпел, – скажу в итоге я, – но упрека не приму: ведь всегда идеология будет тут виной всему. Да, при Марксе и при Боге я подловат и трусоват – но виной идеология, император и Сенат! Знаем эту демагогию, слава Богу, не лохи: поменял идеологию – и списались все грехи.
Мы идем своей дорогою, и ничто нас не берет. Дайте нам идеологию – это сероводород, дух Леонтия, Прохания, непробойный русский щит… Он нам нужен для дыхания. С кислорода нас тошнит.
Некрасовское-2
В эту вешнюю пору холодную, защищая последний редут, я не буду вас звать на Болотную. Мне хватает и тех, что придут. Пусть на Первом привычно окрысятся и расскажут в ближайшую ночь, будто выползла жалкая тысяча отщепенцев, безумцев и проч. Не старайся, столица-красавица, перекрасить Орду на ходу. Я-то чувствую, как тебе нравится погружаться в родную среду. Перемены Отчизне не вынести. Ей враждебен любой поворот. Люди требуют только стабильности. Поезжайте в родной огород. Надевайте привычные треники – униформу трудящихся масс. Провокаторы и шизофреники не загонят на площади нас. (Мне особенно жалко трудящихся. Вертикаль поняла, что трещит, и использует их без изящества, превратив награжденьями в щит; этак мы до Пхеньяна дотащимся, ибо явно стремимся туда, – но нельзя посягать на трудящихся, ибо это Герои Труда.)
Обыватели мира возжаждали и не чувствуют дула во рту – подарите им праздник, сограждане, докажите им их правоту! Не ходите вы, дома сидите вы. Наша Русь такова искони. Дружно выкрикнем: «Вы – победители!» (Так и вправду считают они.) Правы все, кто решил, что Отечество – безнадежный, постылый изгой, не изменится, и не излечится, и не стоит фортуны другой; все, кто вечною завистью мается, кто мечтает о дыбах-кострах и считает, что русская матрица – это травля, оглобля и страх; для кого воплощение Родины – это топкие, злые места, ханы, идолы, Велесы, Одины: все решительно, кроме Христа.
Я и сам – представитель редакции, что отнюдь не в рядах большинства, – обожаю эпоху реакции, ибо эта эпоха честна. Мы-то, книжники, мы, соглядатаи, начитавшись испуганных «Вех», много знаем про го-ды десятые и про русский серебряный век: про разгром, про достоинство куцее, про пришедшее к власти зверье – вот к кому перешла революция, ибо умные сдали ее.
Ваше дело – просить подаяния: это нашей эпохе сродни. Пусть же будут еще окаяннее неизбежно грядущие дни. А посаженных или засуженных защищать – унизительный труд. Не бывает судеб незаслуженных. Невиновных у нас не берут. Что вы сдуру героев-то лепите? Маргиналы бузят, оборзев. Кто помельче – такие, как Лебедев. Покрупнее – такой, как Азеф. Оппозиция – гадина та еще. Всех припомни, любых назови: всяк ликующий, праздно болтающий, обагряющий руки в крови!
Чтоб империя вам предоставила регулярного харча кулек, подарите ей право и правило всех топтать, кто покуда не лег. Провокаторов фракция потная повторяет верховный сигнал: дескать, все проиграла Болотная! (Будто кто-то во что-то играл.) Подарите им новые стимулы переспрашивать в тысячный раз: что ж вы нас, недоумки, не скинули? Что ж вы, лохи, не выгнали нас? Докажи им, мое поколение, что довольно такою судьбой и что стоишь ты только глумления: что и делать-то больше с тобой? Пусть наивные выйдут. А вы-то ведь не ведетесь на песню и стих. Дайте нечисти задницу вытереть об себя и об деток своих.
Большая элегия Джонни Деппу
Полпредное
Крещеный мир сражен интригой – и, может быть, событьем года: Холманских Рюрикович Игорь, начцех «Уралвагонзавода», мужчина с Нижнего Тагила, сей флагман путинского братства, чья личность давеча грозила прибыть в Москву и разобраться, – был не напрасно власти предан, и власть недаром выбирали: он сделан путинским полпредом, не где-нибудь, а на Урале. Иной заходится от смеха и называет это бредом, а я считаю: мастер цеха вполне способен быть полпредом. Пусть не работаю в цеху я, но человек рабочей масти куда умней иного члена медвежьей партии при власти. Ткала же Фурцева чего-то, метраж гнала, узлы вязала – пока партийная работа ее совсем не засосала. Вот вертикальная мобильность, чтоб ею удивить планету: да, в этом есть нижнетагильность, но в чем ее сегодня нету? Есть месседж Нижнего Тагила, и вы легко его прочтете: интеллигенту тут могила, зато уж преданность в почете. Замечу, в назиданье прочим, что власти сбрасывают маски: тут называется рабочим лишь тот, кто мыслит по-холмански. Коль хочешь быть рабочим – будь им, страдай от местных неурядиц, но если твой кумир не Путин, ты безусловный тунеядец, ты втайне думаешь о путче и с хомяками фанфаронишь. И все же Рюрикович лучше, чем, например, Виссарионыч. Сегодня видно безо всяких: беда у путинской эскадры – резервы питерских иссякли, в расход пошли другие кадры! Не надо быть великим кормчим, чтоб сделать вывод обалдело: период питерский закончен, пошел тагильский, тоже дело. Пора во власть Уралу влиться, а то одни и те же лица: была культурная столица, пришла вагонная столица… Иной расклад у нас неведом, и раз пошла такая мода – во власть полезет за полпредом толпа с «Уралвагонзавода»: их труд нелегок, слово метко, их гордый нрав не терпит спора – но это лучше, чем разведка, и много лучше, чем контора.