– Дорогие амазонки, посвятите, пожалуйста, неучей-философов в премудрости славянского языка, – отдышавшись, попросил Глеб. – То есть, познакомьте с основными словами языка наших славных предков. Ну, с самыми ходовыми и употребляемыми – в бытовых разговорах – существительными, прилагательными, наречиями и глаголами. Чисто на всякий случай. Вдруг, да и пригодится когда-нибудь.
В самый разгар учебной лекции над их головами тревожно затрещали ветки, чуть погодя раздалось громкое и рассерженное цоканье.
– Ничего себе – белка! – восторженно ахнула Аля. – Раза в три крупнее наших, тех, которые жили (живут?) в лесах двадцать первого века. Хвост очень длинный и пушистый. А зубы-то какие, мамочки мои! Острые, треугольные…. Не удивлюсь, если эти симпатичные и милые зверьки – на данном этапе эволюции – являются плотоядными…
– Говори, пожалуйста, потише, – посоветовал Гарик, плавно поднимая с земли увесистый сук и тщательно прицеливаясь в наглого зверька. – Если здесь по деревьям прыгают гигантские зубастые белки, то в зарослях могут обнаружиться и всякие саблезубые волки – совместно с тиграми…. Всё, друзья, привал закончен. Двигаемся дальше.
Естественно, что он – в плане экзотических хищников – сглазил. Через некоторое время субтропический лес неожиданно расступился в стороны, и перед взорами путников открылась широкая прогалина, поросшая низкой пыльной травой. А по прогалине, пытаясь догнать светло-бежевую косулю, стремительно бежала, то есть, неслась кривыми зигзагами, большая пятнистая кошка.
– Это же гепард! – изумился Глеб. – Откуда он здесь взялся? Разве такое может быть?
– Вполне, – борясь с отдышкой, сообщила Екатерина. – Слово «пардус», как раз, и переводится – с древнеславянского языка – как «гепард». Если есть слово, то почему же не быть и – собственно – гепардам? Согласись, что это логично.
– Логика, конечно, железобетонная…. А ты, моя любовь кустодиевская, можешь свободно говорить-общаться по-славянски?
– Ну, не то, чтобы очень хорошо…. Но кое-что знаю. Просто мы с Алевтиной специализируемся именно по славянскому направлению. Так что, я не ощущаю себя «чужачкой» в данных Временах…
Косуля скрылась в густом кустарнике, а гепард-неудачник ловко запрыгнул на развилку разлапистого неизвестного дерева и затаился в его светло-фиолетовой листве.
– Хорошо спрятался, друг пятнистый! – одобрила Катя, с опаской посматривая в сторону приметного дерева. – Будем надеяться, что рязанские пардусы не охотятся на людей…. Вперёд, орлы! Но и по сторонам не забывайте посматривать. Никогда не стоит терять бдительности. Особенно, находясь на насквозь незнакомой территории…
Они осторожно шагали по прогалине.
– А трава-то скошена! – объявил Глеб. – Сено уже высушили и вывезли куда-то. Я в этом понимаю немного, как-никак всё детство и отрочество провёл в старинной поволжской деревушке – с бесконечно-поэтическим названием – Матызлей…. Что это ты, милая моя Катенька, так насмешливо хмыкаешь? Сельская пастораль – идеальная декорация для романтических любовных отношений. А из деревенских мужиков, как всем известно, получаются самые верные, преданные и идеальные мужья.
Когда до входа в пещеру оставалось метров сто пятьдесят, Гарик, шедший первым, остановился и, подавая другим пример, велел: – Тормозим, опускаемся на корточки и общаемся между собой только шёпотом.
– Что ты там высмотрел, каланча пожарная? – присаживаясь рядом, поинтересовалась Аля. – Неужели, наша славная пещерка занята очередными негостеприимными постояльцами?
– Пока не знаю. Просто там выстроены – двумя неровными рядами – какие-то странные высокие колодины, не более того…. Что-то мне это смутно напоминает…
– Наверняка, это пчелиные ульи, выдолбленные из липовых стволов, – вмешалась в разговор Катерина. – Древние славяне очень трепетно относились к пчелиному мёду. Сахара-то в те (в эти?) времена не знали…. Некоторые авторитетные источники утверждают, что вятичи занимались только сбором дикого лесного мёда. Но декан нашего факультета, например, допускает, что они могли – к определённому историческому моменту – и «одомашнить» этих полезных насекомых.
– Что дальше, волонтёры? – неуверенно вздыхая, спросил Глеб. – Идти – через пчелиные ульи – к пещере? Как скажете, конечно…. Но предупреждаю сразу, у меня – сильнейшая аллергия на пчелиные укусы. Помру, не дай Бог…. Что тогда будете делать с хладным и ужасно-распухшим трупом?
Со стороны леса громко хрустнула сухая ветка под чьей-то ногой, и басовитый голос поприветствовал:
– Благий[8] день, отроки и отроковицы!
На прогалину выбрался благостный бородатый мужичок, облачённый в странный тёмно-синий сюртук и льняные серые штаны, слегка вытянутые на коленках. На голове незнакомца красовался тёмный войлочный колпак, на ногах – короткие бесформенные сапоги непонятно-грязного цвета. Мужик, что-то беззаботно насвистывая себе под нос, вёл под уздцы облезлую лошадку, на худой спине которой – по бокам – были размещены два уродливых бочонка, стянутых широкими бронзовыми обручами.
– Всем стоять спокойно, – краем рта прошипела Екатерина, выходя вперёд. – На лица-морды навесили маски полной невозмутимости. Стоим и скромно молчим в тряпочку. Я буду говорить…. А вы, милые Глеб и Игорь, лучше – и вовсе – не раскрывайте ртов. Будем считать, что вы немые от рождения…
– Такой сюртук у славян именуется – «вотола», – шёпотом сообщила Аля.
Не доходя до волонтёров метров семь-восемь, мужичок остановился и, широко улыбнувшись, спросил у Кати:
– Кем будете, басая[9]? Бесермены[10]?
– Нет. Бехом[11] аманатами[12] у бесерменов.
– Ага, ага, аманаты…. Сами-то откель?
– Издалече, со Славутича[13], – Катя небрежно махнула рукой на запад. – Брань[14] была великая…
– Была, – согласился мужичок и, указывая на футболку Алевтины, поинтересовался: – Коприна[15]?
– Не, мухояр[16], – непринуждённо откликнулась Аля.
– Еда[17]? – насмешливо изумился мужик, после чего представился: – Меня Вьюгой кличут. Бортником[18] буду.
– Катя, Алевтина, Глеб, Игор, – сообщила в ответ Екатерина, поочерёдно тыкая пальцем в спутников.
– Как там, у бесерменов? – спросил Вьюга.
– Алчба[19]. Акрида[20] пришла. Ногут[21] не уродился. Беденство[22] и безживотие[23]…
– Ага, безживотие…. Алкаете[24], небось?
– Чуток, негли[25].
– Ходу к нырище[26]! Ходу! Дам брашно[27], – предложил новый знакомый и, лукаво посмотрев на Катерину, спросил: – А отроки-то, кажись, немко[28]?
– Немко.
– Негли, каженики[29]? Ха-ха-ха!
– Не, раченитные[30] обоялники[31]…
– Ха-ха-ха! Ай, да девка! Ай, да кощунка[32]!
Вьюга, ведя лошадку под уздцы, двинулся первым. Катя, оживлённо болтая, шагала с ним рядом.
– Почему ты такой насторожённый и хмурый? – обеспокоенно поглядывая на Гарика, шёпотом спросила Аля. – Дяденька нам попался компанейский и, судя по всему, простодушный. Сейчас накормит, напоит, приютит. Умоемся колодезной водой и отдохнём. Около пасеки дождёмся вечера и, наверняка, перенесёмся обратно, в двадцать первый век…. Интересно, а нет ли у пасечника факелов?
– Зачем это?
– Затем, что в тёмное и относительно-прохладное время суток, похоже, не бывает «пробоев» во Временных потоках. То есть, по ночам надо не спать, уподобляясь жирным и ленивым суркам, а, наоборот, старательно и максимально быстро шагать в сторону Деулино…. Правильно я говорю? Так чем ты, любимый мой верзила, так обеспокоен? Если, конечно, не секрет?
– Какие могут быть секреты от тебя? – меланхолично передёрнул плечами Гарик. – Просто, предчувствия одолевают всякие, в основном – нехорошие и пакостные. Во-первых, больно, уж, нагло пялится этот славянский бородач на твои ноги, выглядывающие из-под моей футболки. Она, конечно, длинная, но…. Сама, наверное, понимаешь…
– На мои безумно-стройные и аппетитно-загорелые ноги, – совершенно серьёзным голосом уточнила девушка. – Было бы очень странно, если этот дремучий вятич глядел бы на твои лапищи…. Ты, мил-дружок белобрысый, тоже частенько посматриваешь в ту же сторону, что и старенький пасечник. Причём, определённо, масляными глазёнками…
– Раз это так тебе неприятно, то я больше не буду, – обиделся Гарик. – Подумаешь…. Кстати, что это за каженики и обоялники такие?
– Я тебе потом всё объясню, в более спокойной обстановке…. А на мои стройные ножки можешь смотреть – сколько захочешь. Мне это очень приятно. Льстит, так сказать, девичьему самолюбию и внушает крепкие надежды на скорое вступление в законный брак. Или же, к примеру, на церковное венчание.… Так что, смотри и разглядывай, только, пожалуйста, не споткнись…
– Я тебе потом всё объясню, в более спокойной обстановке…. А на мои стройные ножки можешь смотреть – сколько захочешь. Мне это очень приятно. Льстит, так сказать, девичьему самолюбию и внушает крепкие надежды на скорое вступление в законный брак. Или же, к примеру, на церковное венчание.… Так что, смотри и разглядывай, только, пожалуйста, не споткнись…
«Во-вторых, простодушие пасечника – насквозь показное», – мысленно продолжил прерванную фразу Гарик. – «Он, хитрюга прожженная, явно что-то задумал. А если ещё не успел, то обязательно задумает в самое ближайшее время. Получается, что надо быть настороже…».
На знакомой круглой поляне располагалось полтора десятка толстых липовых колодин высотой со среднестатистического человека. Вход в пещеру был старательно замурован, а посередине этой тёмно-серой неровной кладки наблюдалась грубая и неказистая дверь, рядом с которой в земле была выкопана большая яма, наполненная розово-малиновыми углями.
«Эге, «угольная» яма, понятное дело, перекочевала сюда – сугубо естественным путём, без всяких «пробоев» – из приснопамятного Каменного века», – мысленно отметил Гарик. – «Зажигалок со спичками, ведь, нет по-прежнему. Как, наверное, и дельных кресал…. Что ещё? Холм, нависающий над поляной, почти не изменился и по-прежнему покрыт зарослями дикого орешника».
Чуть дальше располагались высокий шалаш, сработанный из гигантских, чуть голубоватых еловых лап, и некое подобие большого сарая под тёмной камышовой крышей. С другой стороны от пещёрной двери в землю был вкопан – массивными круглыми ножками – прямоугольный стол, грубо сколоченный из массивных дубовых плах. По периметру стола были расставлены толстые берёзовые чурки.
– Понятное дело, пасечник использует нашу пещеру в качестве естественного природного холодильника, – резюмировал Глеб. – Держит там необходимые запасы продовольствия и бочки с мёдом. Дверь же навесил на вход, оберегаясь от всякого шустрого зверья.
– Например, от наглых косолапых аркуд[33], – поддержала Аля. – Они, как известно, большие охотники до пчелиного мёда.
– От кого? А, кажется, понял…
– Кончаем болтать, соратники. Вы же – по легенде – являетесь немыми.
Вьюга, обернувшись, сообщил:
– Аз[34] веду клюсю[35] в одрину[36]. После трапезничаем.
Вернувшись через несколько минут, он, немного повозившись с запором, приоткрыл пещерную дверь и обратился к Глебу и Гарику.
– Ходу, отроки, в нырищу! Брашно там…
Пасечник вытащил из-за широкого коричневого пояса длинный факел (искусно переплетённые между собой тонкие сосновые корни, закреплённые на наспех оструганной палке), и сунул его конец в «угольную» яму. Не прошло и четверти минуты, как факел послушно загорелся ярким и почти бездымным пламенем. Вьюга, призывно махнув рукой, проследовал в подземное помещение.
В пещере был оборудован самый настоящий склад. На полу выстроились в ряд пузатые бочонки разных размеров, на высоких стеллажах размещались холщовые мешки и мешочки, плетёные корзинки, берестяные туеса, глиняные горшки, чугунки и разномастные медные сосуды-кастрюли.
– Ово[37] емати[38], – тыкал корявым пальцем пасечник. – Ово, ово…
Вскоре они вынесли на свежий воздух несколько корзинок, горшков, мисок и иных посудин. Рачительно затушив факел о землю, Вьюга плотно прикрыл пещерную дверь, чуть слышно звякнул тяжёлой щеколдой и скомандовал, указывая на стол:
– Ходу, отроки алкающие, ходу!
Когда всё принесённое было водружено на стол, гостеприимный хозяин стал давать краткие пояснения:
– Ово – благое сочиво[39]. Тут – единец[40]и ряп[41]…. Пити? В ендове[42] – сыта[43]. В братыне[44] – ольга[45], – неожиданно встал с чурбака и торопливым шагом направился к сараю, пообещав: – Аз борзо[46]…
– Что ещё за Ольга такая? – подозрительно нахмурился Глеб, когда пасечник отошёл подальше от стола. – Так зовут славянскую девицу, которая готовила данное пойло?
– «Ольгой» – славяне называют хмельной напиток живого брожения, слегка напоминающий пиво, – пояснила Катерина. – Очень коварная штука, если верить толстым монографиям. Мол, в голову коварно ударяет, мысли существенно путает…. Теперь вам, господа обоялники, надеюсь, понятно, почему все Ольги – в двадцать первом веке – такие легкомысленные и ветреные вертихвостки? Никогда не связывайтесь с ними, обходите – от греха подальше – стороной. Прав был незабвенный капитан Врунгель, мол: – «Как вы шхуну назовёте, так она и поплывёт…».
«Пожалуй, я – на всякий пожарный случай – воздержусь от употребления этого алкогольного славянского напитка. Спутанные и запутанные мысли нам сейчас совершенно ни к чему», – решил про себя Гарик. – «Тем более что Вьюга, находясь в пещере, пивную братыну добрую минуту закрывал – от нас с Глебом – своей широченной спиной…».
Глава восьмая Слуги Сварога и первая кровь
Катя и Алевтина, с минуту пошептавшись между собой, направились к ближайшим кустикам.
– Видимо, отошли по естественным надобностям, – хмыкнул Глеб и, робко отмахиваясь от кружащих над ним пчел, принялся ворчать: – Неуютно здесь как-то. Летают, гады, и летают. Одна, вторая, третья…. Как бы кусаться не начали, так их растак…
Вернулись девчонки.
– Там, за кустарником, проходит широкая дорога! – объявила Аля. – Причём, наезженная, с ярко-выраженными колеями. Видимо, местные славяне уже хорошо знают, что такое «колесо»…
Через минуту-другую подошёл пасечник, несший на левом плече войлочную кошму, свёрнутую в толстый рулон, а в правой руке – большую плетёную корзину. Он расстелил кошму – в десяти метрах от «столовой» – на невысокой траве и, пристроив корзину на берёзовом чурбаке, извлёк из неё и расставил на плахах стола деревянные миски-тарелки и глиняные кружки, а рядом с тарелками разместил светло-жёлтые, очень симпатичные и эстетичные деревянные ложки. Покончив с сервировкой стола и с пониманием понаблюдав за тем, как Глеб неуклюже отмахивается от надоедливых пчёл, Вьюга достал из кармана вотолы крохотный керамический свисток и несколько раз дунул в него. Раздалось едва слышное потрескивание-шипение, и через секунду-другую рассерженные насекомые, раздосадовано жужжа, разлетелись в разные стороны.
Еда была разложена по тарелкам и мискам, глиняные кружки наполнены до краёв.
«Себе пасечник налил из ендовы сыты, а всем остальным – ольги из братыны», – отметил про себя Гарик. – «Это – явно – неспроста. Очень подозрительный и мутный тип. Про таких мужиков говорят, мол: – «Палец в рот не клади, непременно откусит…». А улыбка у него – слащавая и лицемерная сверх всякой меры. Таких сладких деятелей надо ещё в раннем детстве убивать, не ведая пощады. Из пацанской рогатки, понятное дело…».
Неожиданно с севера-востока прилетел долгий и угрожающе-басовитый раскат грома, где-то у самой линии горизонта полыхнули – на краткий миг – жёлто-золотистые всполохи кривых молний. Пользуясь тем обстоятельством, что все остальные едоки непроизвольно повернули головы в ту сторону, Гарик ловко выплеснул примерно пять шестых содержимого своей кружки под стол.
«А почему не всё вылил, деятель недалёкий и легкомысленный? Что, интересно, задумал на этот раз?», – возмутился вредный внутренний голос. – «Ах, любопытно стало? Очень, уж, хочется попробовать славянского пивка? Мол, пиво – твой любимый напиток? Типа – Божественный нектар? Тьфу, на тебя, братец! Детство голоштанное и бездумное играет в одном месте, не иначе. Удивляюсь я, право слово, такому половинчатому и несерьёзному подходу…».
Недоверчиво покачав головой, Вьюга предположил:
– Аз мнити[47], тутнева[48] вода ходить стороной, – помявшись пару секунд, предложил: – Ну, други и сообедники[49], за добрую брячину[50]!
Браво выцедив содержимое кружки до дна, Аля, аккуратно обтерев губы тыльной стороной ладони, одобрительно известила:
– Красно и хмельно! Благая ольга! Аки[51] отепла[52]…
В начале трапезы девушки обменивались с Вьюгой короткими весёлыми шутками (то бишь, взаимными дружескими подколами), но постепенно все разговоры смолкли, а им на смену пришла сытая и ленивая икота, сопровождаемая сладкими и затяжными зевками.
– Спати[53]? – добродушно улыбнулся Вьюга и, махнув рукой в сторону расстеленной кошмы, предложил: – Ходу, отроки!
– Добре, старинушка, – согласилась с пасечником Катя и, томно вздохнув, обратилась к Глебу: – Дроля[54], елико[55] – спати!
Глеб, понятливо замычав, неуверенно поднялся на ноги и помог Катерине выбраться из-за стола. Слегка покачиваясь, сладкая парочка направилась к кошме. Видя, что Аля уже дремлет, расслабленно подперев щёку ладошкой, Гарик, приветливо подмигнув Вьюге, неуклюже (якобы) подхватил девушку на руки и, притворно спотыкаясь, пошёл следом за товарищами по путешествию…