Закат уже догорал – небесными малиново-багровыми углями. Банная дверь – очень светлая на фоне чёрных бревенчатых стен – была широко и гостеприимно распахнута. Через неё, тут же резво устремляясь в голубое безоблачное небо, выходили-вылетали, чуть заметно клубясь, шустрые потоки светло-серого дыма.
– Остатки угарной мути – на всякий случай – выпускаются, – пояснила Матрёна. – Вы, баре, заходите внутрь, не сомневайтесь, а я дверку прикрою…. Желаю лёгкого пара! И…утех сладостных! Русская банька – к ним очень располагает и способствует…
Предбанник оказался просторным, чистым и уютным. Маленькое квадратное окошко, оснащённое светло-жёлтой пластиной вермикулита[106], полноценного освещения – по причине позднего вечернего времени – не давало. Но справа от входной двери на массивном железном крюке, вбитом в толстое сосновое бревно, висела масляная лампа – высокий светло-жёлтый язычок пламени, накрытый сверху стеклянным конусообразным колпаком.
– Почти весь пол в предбаннике покрыт домоткаными полосатыми половичками, – сообщила Аля. – Прямоугольными, квадратными, треугольными. Цвета чередующихся полосок очень приятные такие, пастельных тонов – светло-розовые, сиреневые, фиолетовые, голубые, смутно-жёлтые. А стены обшиты гладко-струганными досками – судя по светло-оранжевым разводам – осиновыми…. Смотри-ка, потолок и прилегающие к нему части стен покрыты толстым слоем чёрной копоти. А, ведь, над срубом-избушкой, когда мы подходили, я заметила высокую кирпичную трубу. Видимо, иногда баню, всё же, топят и «по-чёрному». По желанию клиентов, ясное дело, за отдельную денежку…. Мебель предбанника особым разнообразием и оригинальностью не отличается: широкие деревянные скамьи по периметру, разномастные бронзовые и медные крючки, неряшливо закреплённые на стенах, несколько грубо-сколоченных табуретов, окружающих простенький деревянный столик, заставленный кувшинами, горшками, кружками, блюдечками и тарелочками. Видимо, и в девятнадцатом веке у русского народа было принято (то есть, принято и по сей день!), сопровождать жаркие банные процедуры лёгкой выпивкой-закуской…. Что ты так выжидающе уставился на меня? Ждешь, когда я начну показывать-демонстрировать развратный стриптиз? Не дождёшься, любимый! По крайней мере – сегодня. Вот, когда распишемся – по закону, с соблюдением всех норм и правил, тогда. Или же, когда обвенчаемся…. Кстати, отличная и нетривиальная идея! Почему бы нам с тобой не обвенчаться – прямо завтра? То бишь, в девятнадцатом веке? Наверняка, рядом с Петровкой отыщется действующая церквушка. На мой взгляд, очень почётно и всё такое прочее. Все подружки – потом, по завершению нашего экзотического «путешествия» – сдохнут от сильнейшей зависти.… А? Почему не слышу ответа?
– Готов – венчаться! – браво отрапортовал Гарик. – Сейчас вениками похлещемся слегка, пупками потрёмся от души, и вперёд…. Попа позовём. Хотя, я как-то к сексу втроём – не очень. Тем более – с православным священником…
– Шутник хренов! – резюмировала потенциальная невеста. – Давай, раздевайся и шуруй в банное отделение. Я, так и быть, отвернусь и не буду подглядывать. Надо – подглядывать? Хорошо, тогда буду…. Ну, иди уже, хватит тут красоваться! Я догоню…. Прихвати-ка с собой войлочную шапку. Вон, лежит на скамье. Я читала в толстой и умной книжке, что без шапки париться не стоит. Мол, можно запросто лишиться последних мозгов и остатков интеллекта…
Легкомысленно усмехнувшись и прихватив шапку-колпак, Гарик приоткрыл дверь, ведущую в банное отделение, то бишь, в мыльню-парильню. Здесь – к его удивлению – тоже было достаточно просторно, общая площадь помещения составляла более тридцати пяти квадратных метров, а высота потолка – на уровне трёх. Стены и пол – как и в предбаннике – были оббиты осиновыми досками. Чем был обшит потолок, было не разобрать – по причине толстого слоя сажи и копоти.
«Это странно, я был железобетонно уверен, что все бани в восемнадцатом-девятнадцатом веках были низенькими и крошечными», – отметился очередным замечанием надоедливый внутренний голос. – «А здесь – натуральные хоромы! Человек десять-двенадцать запросто разместятся. Даже в теннис можно – при сильном желании – играть. В настольный, понятное дело…».
Непривычно-длинная кирпично-каменная печь условно разделяла банное помещение на два профильных отделения – парильное и мытное. В парильном – у дальней стены – были обустроены просторные четырёхступенчатые полки (с ударением на последнем слоге), покрытые толстым слоем светло-серого войлока. На отдельно-стоящей просторной скамье размещались деревянные тазики-шайки с замоченными в них берёзовыми и дубовыми вениками, деревянное ведёрко с кипятком и медный черпачок на длинной ручке. Мытное же отделение было оборудовано практически по стандартам двадцать первого века – скамейки с деревянными и медными тазиками-ковшиками, разнообразные мочалки, на отдельной полочке размещались разноцветные куски мыла. В тело же самой печи был вмурован большой, литров на восемьдесят-девяносто, бронзовый котёл, в котором – под круглой деревянной крышкой – лениво и сонно побулькивала вода. В широкой печной трубе – со стороны парильного отделения – имелась металлическая дверца. Из щелей – между дверцей и кирпичами трубы – исходило ярко-алое свечение.
– Наверное, там находится каменка, куда и надо поддавать кипяток, – предположил Гарик. – Кстати, не смотря на то, что вода в бронзовом котле продолжает кипеть, особо повышенной влажности не ощущается. Очевидно, здесь предусмотрена хорошо-продуманная система вентиляции….
Он напялил на голову высокий войлочный колпак, медным ковшиком на очень длинной ручке зачерпнул светло-зелёной жидкости из тазика, стоящего на полу, примерился и, коротко размахнувшись, резко метнул – через распахнутую дверцу – жидкость на тёмно-малиновые камни. Через мгновение раздалось громкое и очень длинное: – «П-ф-ф-ф-ф-ф!», и всё вокруг заполнилось нестерпимо-горячим, туманно-прозрачным паром…
Тело болезненно обожгло, Гарик непроизвольно сгорбился, втянув голову в плечи и старательно прикрыв лицо ладонями.
«Словно бы весь организм – снаружи, раз и навсегда – сморщился и скукожился», – жалобно заныл внутренний голос. – «Жжёт везде и всюду, даже пятки, такое впечатление, горят. Бежать надо отсюда – срочно, без оглядки и со всех ног…».
Минуты через полторы жар немного ослаб, и Гарик – наконец-таки – смог отнять ладони от лица. Туманная дымка постепенно рассеивалась, приятно пахло мятой, земляникой, молоденькой берёзовой листвой и – совсем чуть-чуть – еловой хвоёй. Он взял из деревянного тазика пышный дубовый веник, залез на верхнюю ступеньку полка и с удовольствием начал хлестаться. Тело постепенно наполнялось умиротворённой негой, мышцы, прощаясь с накопившейся за день усталостью, приятно ныли-гудели, все неприятные и тревожные мысли, трусливо поджав облезлые хвосты, торопливо покидали голову…
Тихонько скрипнула входная дверь, и задорный девичий голосок известил:
– Я-то, дурочка наивная, надеялась, что меня здесь вожделенно ждут, мысленно штудируя «Камасутру». А он, увалень рязанский, нагнал дурацкой жары и дубовым веником изволит хлестаться, не обращая никакого внимания на юную – подчёркиваю, полностью обнажённую – красотку. Практически – Венеру! Да, романтические и пылкие рыцари перевелись окончательно, а мир, определённо, мельчает…
– Ничего и не мельчает! – возразил-заверил Гарик, отбрасывая веник далеко в сторону. – Сейчас, чертовка, я тебе это докажу…
Глава шестнадцатая Дружеские посиделки – в качестве короткого антракта
Часа через полтора, покончив со всеми запланированными и незапланированными процедурами, они расположились – по поводу отдыха-перекуса – на широкой скамье предбанника. Гарик облачился в светло-бежевое исподнее, оснащённое многочисленными ленточками-завязками, а Алевтина красовалась в белой льняной сорочке до колен, подчеркивающей все достоинства её стройной фигуры.
– Предлагаю, все-таки, попробовать-отведать местные яства и напитки! – объявила Аля. – Очень интересно, а что нам предложат в славном девятнадцатом веке? Чем, спрашивается, удивят?
Первым делом, Гарик, мучимый сильнейшей жаждой, взялся обеими ладонями за высокий стеклянный кувшин (наверное, литра на два с половиной), поднёс его ко рту и принялся жадно пить, чувствуя, как подрагивает – нежно и радостно – собственный кадык.
«Отличный напиток! Прямо-таки, божественный! Незабываемый нектар небесный!», – искренне одобрил внутренний голос. – «Только, вот, что это такое, а? Как называется? Ощущается характерный привкус ржаного хлеба, наличествуют следы недавнего брожения, присутствует приятная горчинка и…. И, скорее всего, здесь не обошлось без фасоли! Не обошлось без фасоли? Ну, да, очень похоже на то…. Короче говоря, мы имеем дело с эдаким гибридом элементарной деревенской бражки и пива живого брожения. Тем не менее, вещь качественная и, однозначно, классная! И заметный алкогольный градус ощутимо присутствует…».
Он поставил наполовину опустевший кувшин на прежнее место и, почувствовав, что очень сильно проголодался, внимательно оглядел стол. Ничего экзотического, непривычного и удивительного там не наблюдалось – вяленая и копчёная рыба, куски варёного и жареного мяса, светло-жёлтый и белый сыр, крупно-нарезанные ломти ржаного хлеба.
– Всё, как и у нас, в двадцать первом веке, – Аля пристроила на хлебный ломоть плоский кусок мяса, покрытый аппетитной янтарно-коричневой корочкой. – Правда, всякие колбасы-ветчины-буженины отсутствуют. Ничего, нам, «путешественникам во Времени», не привыкать! И летучих мышек доводилось пробовать, и шашлыками из парной мамонтятины баловаться…. Ух, ты! Смотри, какие здоровущие тараканы ползут по стене! Натуральные рыжие зверюги! – восхищённо присвистнула.
Гарик, зажав уши ладонями, болезненно охнул.
– Что такое милый? – забеспокоилась Аля.
– Не знаю…. По ушам что-то больно ударило, то есть, резануло. Даже кровь пошла из левого уха…
– И рыжие тараканы все попадали со стены. Лежат на полу и отчаянно дёргают – в предсмертной агонии – длинными лапками и усами…. Это, что же, получается? Они умирают он моего свиста? То есть, ко мне «перешло» умение покойного Соловья Разбойника? Однако, дела…. Может, свистнуть ещё разочек?
– Спасибо, не надо! – торопливо отреагировал Гарик. – Мне, знаешь ли, хватило и одного раза. А ты сама ничего не почувствовала?
– Барабанные перепонки слегка зачесались, возникло чувство определённого дискомфорта, но не более того, – в Алиных огромных глазах плескался нешуточный азарт. – Завтра надо будет немного поэкспериментировать – на данную тематику.
– И что планируется конкретно, моя беспокойная наяда?
– Ничего особенного, не надо так волноваться и мандражировать. Можно подумать, что ты, бесстрашный и заслуженный былинный герой, пошло испугался…. После завтрака мы отправимся, прихватив с собой ушные беруши, на ознакомительную прогулку по местным природным достопримечательностям и ландшафтам. Отойдём подальше от поместья и отыщем в лесу заповедную полянку, на которой обитает различная живность. Ну, всякие там птички, мышки, жуки, гусеницы и муравьи…. Вообще-то, желательно было бы поработать и с более крупными объектами, например, с козами и баранами. Ничего, начнём, что называется, с малого…
В дверь вежливо постучали, и голос Глеба поинтересовался:
– Можно войти? Вы там, случайно, не голые?
– Заглядывай, российский помещик Петров, заглядывай, – разрешила Аля. – Как там у тебя дела? Спрятали бесценные семейные сокровища и дорогущие реликвии?
– Спрятали, заперли пещерную дверь, всё тщательно и старательно замаскировали. Ещё и на здешнее кладбище заглянули, поклонились «родительским» могилкам, – устало улыбнулся вошедший Глеб, ставя на столешницу – среди кувшинов и тарелок – два масляных фонаря под высокими стеклянными колпаками. – А как мне обрадовалась «кормилица» – и словами не передать. Думал, что до смерти задушит в жарких и крепких объятиях…. Вы, стало быть, уже завершили все банно-гигиенические процедуры? Молодцы, одобряю…. Тогда поимейте совесть и дайте помыться другим! Ночь уже на дворе. То бишь, облачайтесь в старую одёжку, берите один из фонарей и выметайтесь. Новые костюмы подберём уже завтра с утра, без суеты и спешки.
– И куда выметаться-то?
– В гостиную-столовую, естественно. Куда же ещё? Сейчас Матрёна, как раз, накрывает на стол. А я помоюсь наскоро, минут за десять-пятнадцать, и тоже подойду. Посидим, покушаем, выпьем, поболтаем, послушаем свежие новости. Там прибыл Иван Иванович Белкин, эсквайр. Следует из Рязани в родовое поместье, попросился на ночлег. Обещал рассказать всякого интересного, поделиться последними новостями и сплетнями.
– Покушаем и выпьем? – насторожённо нахмурившись, уточнил Гарик. – Так мы, вроде, уже того…. Типа – налопались от души…. Опять же, возникает важный и закономерный вопрос. А когда мы, собственно, отправимся-вернёмся к нашей пещере? Хотелось бы, всё же, дождаться очередного «пробоя» и проследовать во Времени дальше, то бишь, к конечной станции «Двадцать первый век»…
– Ты куда-то спешишь-торопишься? – недовольно поморщился Глеб. – Почему бы нам не погостить в девятнадцатом веке пару-тройку суток? Почему бы не осмотреться немного, не насладиться, так сказать, незабываемым духом легендарных гусарских времён? Тем более что сейчас всё небо заволокло плотными серыми тучами. Платон Ильич говорит, что солнышка ждать – в ближайшее время – не приходится. А, как я успел заметить, все «пробои» во Времени происходили сугубо в солнечную погоду. Причём, этому есть и научное (околонаучное?) объяснение. Ведь, именно «солнечные бури» и вызывают аномальные изменения в магнитном поле нашей древней планеты. По крайней мере, что-то такое говорил-вещал мудрый профессор Пал Палыч…. Утверждаешь, что вы уже наелись? Нет, уважаемые соратники, так не пойдёт! Нельзя обижать Матрёну, она старалась от души, готовила, накрыла праздничный стол. Извольте кушать и пить от пуза! Русское хлебосольное гостеприимство и всё такое прочее…. Да, о моём покойном «батюшке» за столом не упоминаем. Для этого есть «девять дней», «сороковины», «годовщина» и «родительский день». Короче говоря, лично мне здесь, в первой четверти девятнадцатого века – определённо – нравится. Вот, как-то так оно!
– И мне – нравится! – неожиданно поддержала Глеба Алевтина. – Поживём несколько суток в Петровке, дожидаясь, когда сплошные тучи рассеются и уйдут. Отыщем действующую церковь, обвенчаемся – с соблюдением всех православных правил и традиций…. Если, конечно, кое-кто, испугавшись тяжёлой супружеской доли, не передумал. А если передумал, то придётся его, мерзавца белобрысого, пристрелить – как внезапно-взбесившегося бусого пса…. Ты, Петров, раздевайся и следуй в мыльню-парильню, я глаза прикрою. Вот, уже зажмурила. Встретимся, высокопарно выражаясь, уже на дружеской пирушке…
На улице, действительно, было очень темно – луна и звёзды стыдливо прятались за плотными тучами-облаками. Кроме того, значимо похолодало, с неба надоедливо моросил меленький и противный дождик.
– Интересно, а какая погода сейчас – в нашем 2010-ом году? – задумчиво спросила Аля. – Хотя, конечно, вопрос звучит несколько глуповато. Этот термин «сейчас», судя по всему и с философской точки зрения, имеет некое хитрое двойное дно…. Ты, кстати, заметил, что наш Глебчик слегка изменился? То есть, ведёт себя…чуть неадекватно? И подними, пожалуйста, масляную лампу повыше, чтобы не навернуться ненароком.
– Да, с Глебом, определённо, что-то произошло, – подтвердил Гарик. – Суетится много, говорит как-то…, м-м-м…
– Как?
– Радостно, беззаботно и очень торопливо. Будто бы слова иногда опережают мысли. Вернее…. Похоже, что он одновременно думает о нескольких вещах сразу. То есть, и о сиюминутной бытовой реальности, данной нам в ощущениях, и о чём-то глобальном.
– Словно бы пытается решить некий заковыристый ребус, – дополнила Аля. – Или же навороченную и сложную шараду…
В столовой-гостиной было, не смотря на приоткрытые окна, очень жарко и душно, но, благодаря двум десяткам зажжённых восковых свечей, достаточно светло.
– Проходите, проходите, гости дорогие! – обрадовалась нарядная и раскрасневшаяся Матрёна. – С лёгким паром вас, Игорь Николаевич! С лёгким паром, Алевтина Ивановна! Рассаживайтесь…. Знакомьтесь, это помещик Белкин Иван Иванович, письмоводитель[107] в отставке, наш дальний и добрый сосед. До его поместья – напрямки – будет порядка тридцати пяти вёрст.
– Очень рад! – почтительно привстав из-за стола, сообщил Белкин – мужчина тщедушный и худенький, облачённый в классический «канцелярский» тёмно-коричневый сюртук. – Рад, в первую очередь, пообщаться с образованными и умными людьми, прожившими много лет в просвещенных Европах. Прямо-таки, счастлив!
Обменявшись с Иваном Ивановичем крепким рукопожатием, Гарик вежливо помог Алевтине устроиться на одном из венских стульев, после чего и сам присел на краюшек стула соседнего.
«Эге, а столов-то нынче стало два!», – отметил наблюдательный внутренний голос. – «Один, за которым мы расположились, прямоугольный и просторный, застелен нарядной скатертью, расшитой весёлыми цветными петушками, и плотно заставлен разнообразной столовой посудой, винными бутылками, кувшинами и фужерами. Запахи-то какие! Воистину – Божественные…. Другой же столик – квадратный и низенький, да и сервирован значительно скромнее. Очевидно, он предназначен для управляющего Платона и его двоюродной сестры Матрёны. Они, конечно и бесспорно, люди уважаемые, и не имеют никакого отношения к крепостному быдлу. Но, всё же, видимо, немного не дотягивают до полноценного барского сословия. И стулья у них обыкновенные, а совсем и не венские…».
– Извините, что в комнате так жарко! – продолжала щебетать и суетиться Матрёна. – В ожидании приезда нашего дорогого Глеба Сергеевича началась бестолковая и глупая суета, вот, глупые дворовые девки и проявили излишнее усердие – печку в столовой протопили на всякий случай. Ничего, сейчас проветрится…