– Коды запуска ракет, ключ к тайне бессмертия, лекарство против мужского облысения?
В ответ он невесело улыбнулся.
– Стоп! Он работал в антикварной фирме. Любимый резец Микеланджело? Эскалибор? Тиара Марии-Антуанетты?
– Уже горячее.
– Привет, Этан, как вы сегодня?
Аш не сразу сообразил, что это она швейцару.
– Ничего, мисс Эмерсон. Занялись шопингом?
– Новое платье! – кивнув, просияла она.
– Носите на здоровье. Нам будет вас недоставать.
Этан открыл перед ними дверь и обменялся с Ашем кивками.
– Он работает здесь одиннадцать лет, – сообщила Лайла, когда они шли к лифту. – И знает все обо всех. Но никогда не сплетничает. Но откуда кто-то узнал, что это был любимый резец Микеланджело?
– Чего не знаю, того не знаю. Я и без того с трудом следую по лабиринту ваших мыслей.
– Вы расстроены.
Она провела ладонью по его руке.
– Я это вижу. Что-то плохое? Что вы нашли?
– Он умер за это. По-моему, вполне достаточно.
Больше не пытаясь утешить его, она приказала себе успокоиться и не нервничать.
Вынула ключи, когда открылась дверь лифта, и молчала, пока они шли к квартире.
Погладила Томаса, который ринулся ей навстречу с таким видом, будто пробыл с ней в разлуке много недель.
– Знаю-знаю, я отсутствовала дольше, чем собиралась. Но теперь я вернулась. Им бы стоило завести для него котенка, – заметила она, относя пакет с едой в кухню. – Бедняга не любит быть в одиночестве. Хотя котенок вырастет… И они начнут делить территорию… Нет, этот вариант не проходит.
Пытаясь загладить вину, она вытащила кошачье лакомство и, протягивая коту, что-то нежно проворковала.
– Ну, теперь скажете? – осторожно спросила она Аша.
– Покажу.
Свой пакет он поставил на стол в столовой. Убрал бумагу и вынул кожаную шкатулку.
– Какая чудесная, – прошептала Лайла. – Особенная. И то, что в ней, конечно же, тоже чудесное и особенное.
Она затаила дыхание. Аш поднял крышку.
– Удивительно! Что-то старинное. Такая затейливая штуковина не может не быть старинной. Это золото, настоящее золото?! Столько золота! А бриллианты – они настоящие? А сапфир?
– Это мы и узнаем. Мне нужен ваш компьютер.
– Валяйте!
Она махнула рукой, показывая, где у нее ноутбук.
– Можно я это вытащу?
– Разумеется.
Пока она возилась, Аш вбил в строку поисковика «яйцо, ангел, колесница».
– Умопомрачительно! Немыслимая работа! Тонкая и изящная!
Она подняла вещицу, как маленькую бомбу – осторожно, едва касаясь.
– Какое затейливое! Даже немного вызывающее, на мой взгляд. Но прекрасное. Изумительно, когда видишь такую работу. Золотой ангел тянет золотую колесницу, в которой лежит яйцо. А яйцо… Боже, вы только взгляните на этот блеск! Должно быть, настоящие драгоценные камни! Если это так…
И тут до нее дошло:
– Это Фаберже? Разве он… они… я не слишком в этом разбираюсь… Не русские ли ювелиры изготавливали такие яйца? Мне и в голову не приходило, что они могут быть такими изысканными. Это куда больше, чем просто игрушка.
– Фаберже, это он. И они, – рассеянно обронил Аш, вчитываясь в найденную статью.
– Коллекционеры их собирают, так? Или они находятся в музеях. По крайней мере старые. Они должны стоить тысячи, сотни тысяч.
– Больше.
– Миллион?
Он покачал головой, продолжая читать.
– Бросьте, кто заплатит больше миллиона за какое-то там яйцо, даже такое? О, оно открывается! А там… Аш, смотрите!
Ее природное любопытство и вечное стремление допытаться, «как это работает», просто вопили от восторга.
– В яйце маленькие часики! Часы ангела! Ладно, согласна на миллион, учитывая часы.
– Сюрприз. То, что в яйце, называют сюрпризом.
– Потрясающе! Я хочу еще его поразглядывать…
Пальцы невыносимо чесались при мысли о возможности понять, как все это сделано.
– Но как-то боязно… Миллион!
– Возможно, в двадцать раз больше.
– Что?!
Она чуть не отпрыгнула и спрятала руки за спину.
– Легко. Золотое яйцо с часами, – прочитал он вслух, – украшенное бриллиантами и сапфиром, в золотой двухколесной колеснице, которую везет золотой херувим. Сделано под руководством Петера Карла Фаберже для царя Александра Третьего в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Одно из императорских яиц. Одно из восьми утерянных императорских яиц.
– Утерянных?
– Согласно тому, что я читаю, всего яиц было около пятидесяти, сделанных Фаберже для царей Александра и Николая. Сорок два находятся в музеях или личных коллекциях. Восемь не найдены. Херувим с колесницей – один из восьми.
– Если оно настоящее…
– Это первое, что мы должны проверить.
Он постучал пальцем по конверту из оберточной бумаги.
– Здесь документы. Некоторые, по-видимому, на русском языке. Но то, что я сумел прочесть, удостоверяет подлинность этих предметов. Если только сами документы не подделка.
– И без документов яйцо слишком изысканное, чтобы быть подделкой. Если у кого-то такой талант, зачем заниматься подделками? Впрочем, все же люди этим занимаются. Не понимаю.
Она присела и приблизила глаза к диковинной вещице.
– Если это подделка, тот, кто соберется купить это, обязательно проверит подлинность. Я знаю, что иногда особенно искусные подделки проходят все испытания, но тут это вряд ли возможно. Если оно настоящее… вы не шутили насчет двадцати миллионов?
– Возможно, больше, судя по тому, что я читаю. Очень легко все выяснить.
– Как?
– Дядя Оливера. Его босс. Владелец и собственник «Олд Уорлд Энтикс». Если Винни не знает, то он знаком с людьми, которые знают.
Яйцо сверкало, переливалось, отражая эру роскоши. Не просто великое искусство, но история.
– Аш, нужно отнести его в музей.
– Ну да, войти в «Метрополитен» и сказать: «Эй, смотрите, что я нашел!»
– В полицию.
– Рано. Мне нужны ответы, а они их не дадут. Нужно узнать, откуда все это у Оливера. Была это сделка? Он украл все – или купил?
– А он мог его украсть?
– Ну разумеется, он не вламывался в чужой дом. Но если выманил у кого-то обманом? Лгал? Манипулировал? Он вполне на такое способен. Вот пишет, что у него был клиент. Он получил все от клиента – или собирался ему доставить?
– А вы все документы прочли? Может быть, есть какая-то… купчая?
– Ничего подобного, но я не прочитал еще всех бумаг из его квартиры. В банковском сейфе лежало около шестисот тысяч долларов наличными.
– Шестьсот тысяч?!
– Приблизительно, – ответил Аш так рассеянно, что Лайла молча уставилась на него.
– Сама по себе сумма таких размеров означала в случае с Оливером, что она была у него не очень долго. И у него были планы. Возможно, он не хотел или не мог сообщить об этих деньгах. А если ему заплатили, а он понял, что этого недостаточно, и попытался выжать из клиента еще денег…
– Если это стоит столько, сколько вы сказали, почему бы не заплатить больше? Зачем убивать двоих?
Он хотел было ей напомнить, что людей иногда убивают и за несколько бренных монет. Или просто потому, что хотят кого-то убить. Но не стал развивать этих тем.
– Возможно, они с самого начала планировали лишить его жизни, а может быть, он просто вывел из себя не того клиента. Я знаю одно: нужно удостовериться в подлинности этих сокровищ. Узнать, где Оливер их раздобыл и для кого.
– А потом?
Взгляд зеленых глаз был кинжально-острым.
– А потом кто-то заплатит за убийство брата и его женщины.
– Как только вы все распутаете, нужно идти в полицию! – жестко отвечала она.
Он слегка поколебался. В своем воображении он уже заставлял преступника платить за содеянное. Но, глядя Лайле в глаза, понял, что не сможет этого сделать. Он упадет в ее глазах, если начнет мстить сам!
Поразительно, как много ее мнение стало для него значить.
– Да, я пойду к копам.
– О’кей. Я приготовлю ланч.
– Вы собираетесь приготовить ланч?
– Нам нужно поесть и подумать.
Она снова осторожно подняла яйцо из гнездышка.
– Вы делаете это, потому что любили его. Иногда он был настоящим, как вы сказали, чирьем в заду, иногда позором, часто разочарованием. Но вы любили его и потому будете делать все, что можете, лишь бы узнать, почему это произошло. Да, вы скорбите, но в самой скорби кроется ярость. А это неправильное, нехорошее чувство.
Она положила руку поверх его руки, словно в желании усмирить эту скорбь.
– Конечно, естественно его испытывать и даже хотеть наказания для того, кто это сделал. Но вы не такой. Благородство вам не позволит вершить самосуд. Поэтому я очень хочу вам помочь – и предлагаю начать с ланча.
Она пошла на кухню и стала рыться в продуктах, разложить которые еще не успела.
– Почему вы не прикажете мне убираться вон, проваливать и держаться от вас подальше?
– Зачем?
– Потому что я принес в ваш дом…
– Не мой!
– …на место вашей работы, – поправился он, – предмет, потенциально стоящий миллионы и, несомненно, раздобытый нечестными средствами. То, во что замешан мой брат, побудило кого-то вломиться в квартиру вашей подруги, чтобы искать вас или информацию о вас, и вполне возможно, пока вы встречаетесь со мной, эта особа – вероятно, убийца – будет следить за вами.
– Вы забываете трагическую потерю туфель Джули!
– Лайла…
– Их нельзя не принимать в расчет, – возразила она, ставя на огонь кастрюльку, чтобы сварить пасту. Салат с пастой – это то, что им надо сейчас. Быстро и вкусно.
– И ответ прост: вы – не ваш брат.
– Странный ответ.
– Первая часть ответа, – уточнила она. – Может быть, Оливер мне бы понравился. А может быть, выводил бы меня из себя, потому что зря растратил такой потенциал, столько возможностей. А вы не тратите. И это вторая часть ответа. Вы не растрачиваете себя зря. И это для меня важно. Не тратить зря ничего: ни времени, ни способностей, ни возможностей. Вы будете стоять за него горой, хотя уверены, что он сделал не только нечто глупое и опасное, но и просто немыслимое. Но все равно будете стоять за него. Верность. Любовь, уважение, доверие? Все это имеет существенное значение, но ничто не значит без верности. И это все, что я об этом думаю.
Ее темные глаза были исполнены чувств.
– Так почему я должна вас выгнать?
– Потому что вы не знали его. А ваша жизнь немыслимо усложнилась.
– Я знаю вас. И жизнь состоит из сложностей. Да и если я вышибу вас, вы не станете меня писать.
– Но вы не хотели, чтобы я вас писал.
– Не хотела… И все еще не уверена, что хочу, но теперь меня разбирает любопытство.
– У меня сложился сюжет и второй картины.
– Видите, ничто не потрачено зря. И какой же этот второй сюжет?
– Вы лежите в беседке, на густой зеленой траве, на закате. Только что проснулись, и волосы ваши рассыпаны.
– Просыпаюсь – на закате?
– Да, как ночная фея.
– Я фея…
Ее лицо осветилось радостью.
– Мне это нравится. А костюм?
– Изумруды.
Она перестала помешивать пасту и замерла.
– Изумруды?
– Изумруды, как капли волшебного моря, сверкающие на вашем теле – на шее, груди… Я собирался чуть-чуть подождать, прежде чем предложить вам вторую картину. Но теперь, думаю, стоит выложить карты на стол, пока у вас еще есть время передумать.
– Я могу передумать в любое время.
Он улыбнулся, подступил ближе.
– Я так не cчитаю. Теперь самое время подхватиться и убежать.
– Куда бежать-то? Я нам еду готовлю…
Он взял у нее вилку для пасты и помешал в кастрюльке.
– Теперь или никогда.
Она отступила.
– Мне нужен дуршлаг.
Он сжал ее руку и притянул к себе.
– Теперь.
Поцелуй был не тот, что на тротуаре, не легкое прикосновение губ, а долгое, чувственное, неспешное обладание с электрическими вспышками требовательности, потрясавшими ее до глубины естества.
Неужели ее ноги ослабели тогда, в его мастерской, когда он смотрел на нее? Теперь они просто растворились, оставив ее без всякой опоры, теряющей равновесие.
Если бы он не обнимал ее, она просто рухнула бы на пол.
Она держалась.
Он увидел ее всю до донышка, еще когда в первый раз заглянул ей в глаза, и этому не могли помешать ни потрясение, ни боль свежей раны. Он мгновенно распознал ее талант отдавать, дарить свое внутреннее сияние – но она могла и отнять его, это он тоже мгновенно про нее понял. И сейчас он забирал ее свет и позволял ему окутывать себя им, как жизнью.
– Необыкновенная, – пробормотал он, снова заглядывая ей в глаза, – ты словно просыпаешься в первый день бытия… Вот такую тебя я и буду писать…
– Поэтому вы меня поцеловали? Ради картины?
– Вероятно, это одна из причин. Не основная, но одна из…
Он откинул назад ее волосы.
Она молча сняла кастрюльку с огня.
– Вы спите со всеми женщинами, которых рисуете?
– Нет. Близость – в самой работе, и обычно чувственность – тоже. Но это работа. Я сразу же захотел, чтобы ты мне позировала, едва увидел тебя. Хотел спать с тобой… Когда я впервые пришел сюда, ты обняла меня перед уходом. Это был не чисто физический жест: я не так глуп.
Он уловил промелькнувшую на ее лице улыбку, но она тут же отвернулась и опрокинула кастрюльку над дуршлагом.
– Это было сочувствие. Я хотел его – и хотел тебя. Может быть, тогда я искал утешения. Сейчас – нет.
Нет, не утешения, мысленно согласилась она. И сама хотела того же. Их чувства опять совпадали.
– Меня всегда привлекали мужчины сильные. Сложные. И это всегда скверно кончалось.
– Почему?
– Почему скверно?
Она дернула плечом и выложила пасту в миску.
– Они от меня уставали.
Лайла добавила в пасту томаты-черри, блестящие черные оливки. Порезала пучок свежего базилика, добавила розмарин и перец.
– Меня нельзя назвать волнующей, я не слишком люблю сидеть дома, готовить и поддерживать огонь в очаге, а также терпеть не могу ежевечерних развлечений и тусовок. И то, и другое должно быть в меру, но во мне всегда было недостаточно одного или слишком много другого. Ну вот, можно есть. Я схитрю и воспользуюсь готовой заправкой.
– Зачем же придавать огласке этот безобидный штришок?
– Забудьте.
– Мне не нужна кухарка или хранительница очага. Или еженощные вечеринки. И в этот момент я считаю тебя самой волнующей женщиной, которую знаю.
Волнующей? Никто никогда еще не говорил ей такого.
– Всему виной ситуация. Напряженная ситуация, порождающая волнение и беспокойство. Возможно, даже приводящая к язве, хотя теперь доктора считают, что причина не в этом. И все же просто позор тратить зря это волнение и напряжение.
Перемешав салат, она открыла хлебницу.
– О, всего одна булочка.
Она взяла пальцами бездрожжевую булку.
– Напополам?
– Конечно!
– Я хотела попросить вас об одном одолжении. Дайте мне немного времени обдумать все это, перед тем как нырнуть. Потому что обычно я ныряю очертя голову и оказываюсь на чересчур большой глубине. Прибавьте сюда обстоятельства – ваш брат, сказочное яйцо, необходимость решить, что со всем этим делать… Я попытаюсь делать шажки помельче, а не нырять сразу.
– Как далеко ты зашла в воду?
– Вода была чуть выше колен, когда вы стали меня рисовать. Теперь доходит до бедер.
– О’кей.
Ее ответ, неординарный, простой, искренний, поразил его чувственностью большей, чем у черного шелка. Ему хотелось коснуться ее. Но он довольствовался тем, что стал играть кончиками ее волос, довольный, что она оставила их распущенными.
– Хотите поесть на террасе? И пока что оставить ситуацию в комнате?
– Превосходная идея. Давайте именно так и сделаем.
«Однако оставлять ситуацию надолго они не могли», – думала она, ибо ситуация имела значительный вес. Но она наслаждалась солнцем, вкусной едой и загадкой человека, ее хотевшего.
С другими мужчинами… были спринтерские забеги, иногда дело кончалось одной ночью. Марафона она не знала. Впрочем, вся ее жизнь была серией коротких забегов. Пока что постоянство не посещало ее, поскольку она решила, что желание постоянства заранее обречено на провал.
Она считала, что построила свою жизнь на основе временности, весьма интересной и продуктивной.
Но отношения с Ашем могут стать точно такими же.
– Если бы нас познакомила Джули на вашей выставке, все это не казалось бы таким странным. Но тогда это, возможно, не было бы таким интересным.
– Ошибаешься.
– Приятно слышать. Но мы познакомились не на выставке.
Она бросила взгляд на окно, все еще закрытое наглухо.
– Слишком много всего в вашей жизни, Аш!
– С каждым часом все больше. Ты не выкинула меня, когда был шанс, так что и с тобой будет то же самое.
– О, я привыкла. Через пару дней у меня будет вид на реку, маленький песик, орхидеи, за которыми нужно ухаживать, и в личном распоряжении тренажерный зал, который либо испугает меня, либо подвигнет на упражнения. Нужно дописывать книгу, вести блог, купить подарок маме на день рождения – думаю, лучше всего лимонное деревце, потому что представляете, как это круто – растить на Аляске собственные лимоны? А еще у меня есть то, что может оказаться краденым императорским яйцом, стоящим больше, чем я могу себе представить, легкое беспокойство по тому поводу, что киллер может следить за мной, и загадка потенциально классного секса с мужчиной, которого я встретила, потому что он потерял брата. Это требует немалой изворотливости. Поэтому мне придется быть ловкой.
– Ты забыла сеансы в моей мастерской.
– Потому что это пугает меня больше, чем личный тренажерный зал или секс.
– Секс так отпугивает тебя?
– Раздеться в первый раз перед мужчиной – это безумно страшно.
– Я буду тебя отвлекать.
– И это плюс.
Она нарисовала маленькое сердечко на запотевшем боку стакана с лимонной водой.
– Что будем делать с яйцом?
Ну вот, ситуация вернулась.
Он вздохнул.
– Я покажу его дяде Оливера. Тому, на которого он работал. Если Винни не сам проверит подлинность, найдет того, кто это сможет.
– Прекрасная мысль. Но оно так или иначе достаточно ценное. Либо цена разумная, если учесть поразительную работу, либо пугающая. А когда он оценит яйцо, что вы собираетесь делать дальше?