— Ноги промокли, а другие ботинки у тебя в рюкзаке, — вяло пробормотала она. И вдруг нахмурилась: — А почему ты оттуда идешь? — Она потянула руку к голове, задела козырек и замерла.
— Где все? — Страх отпускал, и Юлю начинало легонько трясти — все-таки она здорово перепугалась. Одна, в горах, где за тысячи километров можно не встретить ни одного человека.
— Наверху. Палатки ставят.
Бочарникова подняла голову. За рядом кустов слышались тихие голоса. Да, они действительно сошли с тропы, и Юля с Иркой были здесь как раз в то время, когда все отдыхали, не в силах не то что говорить, но и двигаться. Вот почему они ничего не заметили!
— А мы мимо проскочили. — Ноги дрогнули, и Юля опустилась на корточки. — Не увидели вас… Там Ирка ждет. — Она неопределенно махнула рукой, чувствуя, как ей не хочется идти обратно, не хочется вновь оказаться одной среди молчаливых кедров.
— С вами же Инвер был! — Убедившись, что с ее головой все в порядке и никакой путаницы в том, что она ждала Бочарникову с одной стороны, а она заявилась с другой, нет, Катя снова поскучнела, улыбка ее поблекла.
— Он ушел вперед. — Судьба коварного Мустафаева, бросившего их на этой дурацкой тропе, Юлю не волновала.
— Палыч ругается, — вздохнула Ивашкина, готовая снова опустить голову на колени. — Говорит, что если мы и завтра так идти будем, он нас развернет.
— Вот и хорошо, — согласилась Юля то ли с решением руководителя, то ли с собственными мыслями. Честно говоря, она и сама была бы рада прервать поход. — Ты нас подожди здесь, я за Иркой сбегаю. Только не уходи, а то мы опять мимо пройдем.
Сгорбленная черная фигура неопределенно шевельнулась. Даже если бы Катя и хотела, идти ей было некуда, да и сил совершать лишние движения не осталось.
На этот раз они точно не проскочили бы мимо.
В лагере стоял шум на всю тайгу. На истошно-звенящей ноте верещала Федина. «Разойдись! Разойдись!» — орал Мишка. И в редкие секунды тишины слышался смех Даушкина.
— Что там? — спросила Юля у Ивашкиной, чувствуя, как неприятно заколотилось сердце, а в душе поднимается тревога. Она вытянулась в сторону криков, словно заранее пыталась узнать, какие дела творятся наверху.
Катя сидела на куске пенки, сжавшись, уткнув козырек кепки в колени. На шум она даже не подняла головы.
В груди Юли метнулось нехорошее предчувствие, что все это неспроста, что это как-то связано с ее дневником. И, забыв усталость, она побежала к лагерю.
— Куда? — утомленно отозвалась Ирка, но идти следом не стала. Сбросила рюкзак и тяжело опустила на него свой зад. — Не, ну, чего все сегодня бегают? — пожаловалась она скорчившейся Ивашкиной. — Ноги, они вообще-то для ходьбы, а не для бега.
Катя соглашаться с ней не спешила.
В высоких ветвях кустарника еще держался туман. Громкие крики гнали его прочь. За кустами открывалась узкая поляна, прикрытая с двух сторон высоким, раскидистым кедрачом. Две палатки уже стояли. Оранжевый тент полыхал среди зелени, высокая белая «Зима» смотрелась снежным сугробом. Третья, с зеленым тентом, лежала бесформенной грудой. Около нее копошились.
Высокий Мишка хватал кого-то, лежащего на земле, в бессильной попытке приподнять. Его постоянно отталкивали, и он был вынужден отступать. При этом Сережка, сидящий поблизости на своем рюкзаке, начинал хохотать, запрокидывая голову.
— Прекратите! Ну, прекратите вы! — негромко просила Оля, не отрывая ладоней от лица.
— А ну, отвали! — вновь кидался вперед Мишка.
— Олег Павлович, Олег Павлович! Мальчики дерутся! — истерично орала Настя.
Ее вопль тонул в хохоте Даушкина, в криках Царицына, в уханье и стонах.
— Вы чего? — Юля сбросила рюкзак.
Дрались Петька с Инвером. Крепкий Мустафаев подмял Ткаченко под себя и колотил его кулаком в бок. Придавленному к земле Петро оставалось только сучить ногами, пытаясь выбраться из-под тяжелого Инвера. Он отталкивал его от себя, но Мустафаев ловко уворачивался, вновь налегая на противника. При этом он еще ухитрялся отмахиваться от налетавшего на него сзади Царицына.
— Палыч где? — крикнула Юля.
— Ушел куда-то, — отозвался Сережка, скаля в улыбке зубы. — А эти, прикинь, из-за палатки подрались.
— Что у них с палаткой? — Юля успела задать вопрос, прежде чем сообразила, что шум мог подняться из-за пропавших оттяжек. А они лежали у нее в рюкзаке, в кармане. — Сделаю я вам палатку, — присела она рядом с сопящими мальчишками на корточки. — Веревки у меня есть. Пришью все!
Увидев ее, Инвер перестал махать кулаками и фыркнул.
— Только попробуй сказать, — прошипел Петро, получил еще один тычок и зашипел от боли.
— Нужен ты кому, — зло выдохнул Мустафаев, садясь на землю. Ткаченко перевернулся на бок, полежал так мгновение и с трудом поднялся.
— А если не нужен, то не лезь! — бросил он в сторону противника.
— Катись отсюда! — метнул в него горсть хвоинок Инвер. Желтые былинки дождем осыпались ему на колени. — Псих!
В душе у Юли заскреблась тревога. Неспроста все это было, ой, неспроста. Она вернулась к своему брошенному рюкзаку, повернула его, посмотрела на испачканный крокодилий бок. Волнение неприятными колючками шевелилось внутри.
С чего она решила, что это как-то связано с дневником? Мальчишки и сами могли подраться. Повода у них, что ли, не нашлось бы? Знают они друг друга давно, сколько уже вместе в туристический клуб ходят.
Иголка, воткнутая в катушку толстых белых ниток, лежала в косметичке вместе с лекарствами. В них пришлось долго копаться, скользкие блистеры с анальгином и но-шпой соскальзывали с колен. Не мешало бы еще найти наперсток. Материал толстый, просто так иголку в него не воткнешь. Нужно что-то твердое, желательно железное, чтобы было во что упереть иголку, протолкнуть ее… И тут Юле на глаза попался топор. Да, топор ей как раз подойдет.
Подстелив пенку, Бочарникова уселась около палатки, разложила перед собой веревки. Пришивать здесь было особенно и нечего. Ну, одну она зашьет, остальные придется как-то связывать.
— Чего у них было-то? — спросила Ирка, усаживаясь рядом с подругой.
— Все уже закончилось, — пожала плечами Юля.
— А дрались из-за чего? — ерзала на месте Харина.
— У них и спроси, — огрызнулась Юля. Надоело ей об этом думать. Все равно ничего непонятно. И тут же спохватилась: — Просто так подрались. Из-за того, что Инвер нас одних оставил, — неумело соврала она.
— Инвер? — Ирка мгновенно обо всем забыла — и об усталости, и о том, что хотела еще немного покемарить, пока готовился ужин. Несмотря на повышенную вредность, Мустафаев ей нравился.
Юля работала, не поднимая головы. Тревога заставляла ее колоть себе пальцы, ошибаться, спутывать нитку.
— Нашли работника! — Олег Павлович появился около разоренного лагеря, высоким знаком вопроса постоял, наблюдая за Юлиной работой. — Возьми ножницы, — посоветовал он. — Топором неудобно. — Потом он оглядел притихших подопечных, заметил ссадину на лице у Петро, перепачканный в смоле рукав куртки у Мишки и по тому, как Инвер демонстративно отворачивался от Ткаченко, понял, что без драки не обошлось. И хоть было уже поздно что-то исправлять, привычно стал разводить своих подопечных по разным заданиям. — Царицын, Даушкин, за дровами. Мустафаев, отвечаешь за костер. Ткаченко, собирай продукты на ужин, сегодня у нас гречка с тушенкой.
— Почему опять я с костром? — недовольно протянул Инвер. — Всем отдыхать, а я?
— По кочану! И по кочерыжке! — сорвался Палыч. — Еще раз девочек одних оставишь, тут же отправишься в обратную сторону без сопровождения! Юля, Ира, где вы были так долго?
Юля вскинула глаза и тут же поняла, куда ходил Олег Павлович. Он искал их. Ходил по тропе сначала в обратную сторону, потом, увидев их следы, прошел вперед. Ботинки у него были перепачканы, одно колено мокрое. Видимо, дальше дорога становилась совсем разбитой.
— Мы не увидели, где вы остановились, — пробормотала Бочарникова, чувствуя, как у нее в душе рождается неожиданная жалость к руководителю. Компания у них подобралась непростая.
— Понятно. — Олег Павлович морщился, словно у него что-то болело. — Ткаченко, что у тебя с лицом?
— Я упал, — хмуро отозвался Петро, старательно отворачиваясь.
— Иди тогда за водой. — Олег Павлович достал из своего рюкзака два котелка. — Спустишься ниже тропы, найдешь ручей. Поднимись вверх по течению, там подход удобней.
Петро, мрачно глядя себе под ноги, побрел вниз. Ирка ткнула Юлю в бок.
— Иди за ним! — зашептала она на весь лагерь.
— Зачем? — спросила Юля. Она опять уколола палец. Было больно и обидно. И правда, чего она мучается?
— Поговори хотя бы! — теребила ее Ира. — А то третий день на него смотришь и молчишь.
— Не пойду я никуда. — Юля еще ниже склонилась над работой.
— Такой случай! — не сдавалась Ирка. — Когда он еще будет один?
— Не пойду! — Юля сдвинула колени, словно ее собирались тащить за Ткаченко силой.
— Что это ты здесь сидишь? — Федина опустилась рядом на разбросанную палатку.
— А где я должна сидеть? — Не завершив второй строчки, Юля стала закреплять нитку. Надоело ей изображать из себя белошвейку. — Харина, шла бы ты стелить пенки в палатку! — прогнала она подругу. Она догадывалась, о чем хочет говорить Настя, поэтому этот разговор лучше всего было вести без свидетелей.
— Петька знает, что ты его любишь? — склонилась Федина.
Иголка больно вошла в палец, но Юля уже не чувствовала этого.
— Это ты взяла дневник? — Бочарникова пристально смотрела на обидчицу.
— Значит, есть еще и дневник? — лукаво улыбнулась Настя.
— Отдай! — Юля перегнулась через колени, хватая Настю за руку. — Воровка!
— Ненормальная! — дернулась в сильном захвате Федина. — Нет у меня ничего!
— Отдай! — клонилась вперед Юля. Топор соскользнул с колен и острым углом задел Настю по ноге. Федина взвыла, хватаясь за голень.
— Девчонки сцепились! — Сережка не успел поменять наблюдательный пункт. Ему надо было лишь немного повернуться, чтобы снова стать зрителем в партере. — Давай! Зажигай! Уважаемая публика! — Он сложил руки раструбом. — Сегодня на арене разъяренные тигры.
— У вас-то что произошло? — обреченно всплеснул руками Палыч, выбравшись на шум из палатки.
— Придурочная! — выла Настя. Она закатала штанину и теперь всем показывала набухающую кровью ранку на ноге. — Влюбилась, а теперь на людей с топорами кидается!
Юля поджала губы, перекинула тент, примерила оттяжку к следующему уголку и, еще ниже склонившись над работой, воткнула иголку в ткань.
— Сама заткнись! — накинулась на Федину прибежавшая на шум Ирка. — Первая полезла! Никто тебя не трогал.
Секунду она ждала, что подруга что-нибудь добавит, но Бочарникова молчала. Словно все это к ней не имело никакого отношения.
— Дура лохматая, — добавила Харина в сторону Насти.
— На себя посмотри! — пошла в ее сторону Федина, забыв о своей ране. — Ты чего из себя тут возомнила? — Она пнула ногой полог, и он соскользнул на землю. — Расселась как у себя дома! Ждешь, что спасибо скажут? Ты тут на фиг со своей благотворительностью никому не уперлась!
— Ты что сказала? — пошла на нее грудью вперед Ирка. И они непременно сцепились бы, но тут Палыч решительно пошел в их сторону.
— Хватит орать! — приказал он, и девчонки словно опомнились. — Что вы сегодня как с цепи сорвались? Кругом тайга, а они кричат как в городе! Здесь нельзя шуметь. Алтайские духи шума не любят.
Его слова сразу заставили всех вспомнить, кто они и где находятся.
— Ладно, принцесса! — Настя медленно расправила штанину. — Я тебя предупредила. К Ткаченко близко не подходи. Занят он, понятно? А дневничок мы твой найдем и с удовольствием почитаем. Я даже знаю, у кого он.
— Глаза не сломай! — кинула ей в спину Ирка, но Федина ушла, не оборачиваясь. — Ненормальная! — Харина села рядом с подругой. Она хотела, чтобы Юля ее поддержала, что-то сказала, но Бочарникова опять молчала — безостановочно перебирала обрывки завязок, смотрела перед собой и ничего не говорила.
— Да ну тебя! — рассердилась Харина, вскакивая.
А Юля тем временем думала о том, что Настя обо всем этом могла узнать, например, от Инвера или от Лебедевой. Но главное — Ткаченко тоже все знал, и это было самое страшное. Знал — именно поэтому они и подрались с Мустафаевым. Не зря она волновалась — все из-за этого дурацкого дневника! Надо было его срочно искать, иначе он выплывет, и тогда уже слухи и сплетни станут страшной правдой.
Юля смахнула некстати набежавшие слезы, сбросила с колен тент. Ей навстречу от тропы с полными карманами воды поднимался Петро. На его щеке багровел синяк. Ткаченко прихрамывал и через шаг кривился, как от зубной боли. По Юле он мазнул взглядом, тут же снова опустил глаза вниз.
Все знает и поэтому не хочет с ней разговаривать? Или ему про нее соврали, и теперь он даже смотреть в ее сторону не хочет?
Вечер прошел в напряженном молчании — то ли дождь всех утомил, то ли предупреждение о духах подействовало. Юля вглядывалась в каждое лицо, пытаясь понять, откуда ждать следующий удар. Федина копила злобу. Она демонстративно ушла из их палатки в белую к Палычу. Катя спала. Мальчишки дружным рядком сидели на бревне и на тонких палочках над костром жарили хлеб. Харина с грустью изучала пустую миску — еды ей, как всегда, было мало. Ольга сонными глазами смотрела на огонь. Царицын хмуро глянул наверх.
— И почему здесь такие неяркие звезды? — ворчливо произнес он.
Все машинально задрали головы. После костра и подавно ничего видно не было.
— Чего-то вообще ничего нет, — снова сообщил о своих наблюдениях Мишка.
— Ага, фигня какая-то, — поддакнул Сережка, собираясь рассмеяться, но тишина тайги и здесь взяла свое: посмотрев по сторонам, он промолчал.
— Ну, почему же? — Олег Павлович утомленно моргал. — Вон три звезды видите? — Он ткнул пальцем куда-то в небо, так что все снова начали вглядываться, а Царицын от старания свалился с бревна. — Это созвездия Лебедя, Орла и…
— И Щуки, — хохотнул Сережка.
— Лиры, — Юля с вызовом посмотрела на Даушкина, но ему было все равно, как и что там на небе называется.
— Да хоть балалайка, — устало согласился он.
— Это летний треугольник, самые яркие звезды в созвездиях! — добавила Юля, но никого это снова не впечатлило.
— Правильно, — один Палыч смотрел на нее с любопытством.
— Подумаешь, самые яркие… — недовольно протянул Инвер. — Большую Медведицу и я покажу. Чего тут такого?
Это был вызов! Юля окинула взглядом небо, и, словно специально делая ей удобней, костер треснул и угас, оставив вместо огня переливающиеся уголья.
— Звезду большую видишь? — она ткнула пальцем в небо. — Последнюю звезду в ручке ковша Большой Медведицы видишь? Веди дальше прямую линию и чуть опускайся вниз. Вон та яркая точка. Это Арктур, альфа Волопаса.
— А там что за червяк? — Мишка как свалился с бревна, так и лежал на спине — ему сейчас было удобней всех смотреть.
— Кассиопея, наверное, — зевнул Палыч.
— Опять баба, — возмутился Царицын. — Лучше мой знак покажи, я — Овен.
— Этого созвездия сейчас не видно, оно осенью будет. В октябре.
— Ну, чего за фигня! Как чего нужно, так не видно! А чего тут видно?
— Вон там над горизонтом… — Юля показала вдаль, где сходились две горы и куда совсем недавно укатилось солнце. В распадке висела одинокая звездочка. — Это Спика, альфа Девы. Но она скоро уйдет вслед за солнцем. Деву хорошо в марте смотреть.
— А кроме баб, там кто-нибудь есть? — уныло вздохнул Царицын, и все вокруг засмеялись. — Не, давайте что-нибудь взрослое, Льва там или Гончего. Не, лучше Льва — у нас Ткач — Лев. Чего молчишь, Петро? — Он толкнул приятеля, тот безвольно качнулся, задел Мустафаева, Инвер отпихнул его обратно.
Они стали толкаться, и Юля заторопилась.
— Олег Павлович! — намеренно громко попросила она. — Дайте мне, пожалуйста, вашу руку.
— И сердце, — хохотнул Сережка.
— Ой, а потом мне! — оживилась Ирка, откладывая миску.
— И мне! — Над бревном показалась лохматая Мишкина голова. — А чего дают?
Но ему никто не ответил, потому что все придвинулись к костру, наблюдая за тем, что делает Юля. Она покрутила кисть левой руки Олега Павловича туда-сюда, так что он сконфуженно закхмекал.
— А вы будете долго жить, — наконец произнесла она. — Видите, какие у вас короткие и толстые ногти. Еще вы, наверное, спорите часто.
— Случается, — заулыбался Олег Павлович.
— А еще вы очень влюбчивы, — Юля быстро вскинула глаза. — Ну, то есть… — не подобрала другого слова и опять развернула ладонь руководителя к себе. — Не попадаете ни под чье влияние, — бормотала она. — Кисть овальная, видите? Смотрите, какой у вас большой палец, верхний и средний суставы одинаковые — значит, воля и ум у вас в равной мере развиты.
— По-твоему выходит, что я совсем идеальный человек, — Олег Павлович попытался вытянуть свою ладонь из Юлиных пальцев, но она не отпускала.
— Линия жизни у вас короткая, — не слушала возражений Бочарникова, разглядывая теперь саму ладонь.
— Что же я, скоро умру? — усмехнулся Олег Павлович. — А говорила, что все с жизнью у меня хорошо.
— Нет, вы проживете долго, если будете беречь силы. И сердце, — добавила она, заметив нехороший знак, но тут же ушла от него, развернув ладонь руководителя ребром. — А еще у вас будет одна сильная любовь и два увлечения. И дети у вас будут. Два мальчика. — Здесь Юля окончательно стушевалась, и Олег Павлович с облегчением сунул свою руку в карман.