– Она самая! – без заминки ответила Алка. – Это соседка Цибулькиной. Представляешь, ей какой-то анонимный гоблин позвонил и настучал на Зяму! Заявил, что Цибулькину убил ее близкий друг, художник-дизайнер, но имени не назвал, а тут я пришла в той же роли, вот тетя и обмишулилась.
– Подробности потом, – оборвала ее я. – У тебя там в кухне сковородка найдется? Живо поставь ее на огонь.
– Думаешь, самое время подкрепиться?
– Думаю, самое время делать ноги! Не болтай попусту, бегом на кухню и устрой там хорошее задымление, а я тут подниму панику.
– Хочешь, чтобы хозяйка вызвала пожарных? Думаешь, они приедут раньше, чем милиция? – оживилась подружка. – Кузнецова, ты голова! Отлично придумала, пожарным ведь и двери ломать разрешается, тут-то я и улизну под шум волны из брандспойта!
В трубке пошли гудки. Не сомневаясь, что дипломированный режиссер театрализованных представлений сумеет создать по моему сценарию впечатляющий спектакль, я быстрым шагом обошла дом и спряталась за какой-то древней голубятней так, чтобы видеть и двор, и окно Алкиной тюрьмы. Не прошло и минуты, как в квартире на пятом этаже громыхнуло, и из форточки повалил густой дым. Он имел пугающий черный цвет и осыпался густыми хлопьями копоти.
– Что она там запалила? – с веселым изумлением пробормотала я.
Похоже было, что в квартире на пятом этаже взорвалась смоловарня. Для полноты картины не хватало красиво падающего вниз асфальтоукладочного катка, покореженного взрывом.
– Пожар! – звонким голосом пионерской звеньевой выкрикнула в форточку Трошкина.
– Гори-и-им! – присев, истошно заорала бабка – любительница белья экологических цветов.
Дамочка в купальнике громко ахнула и вскочила с лавочки. Мобильник у нее был с собой, и она тут же приложила его к уху, но разговор провела уже на бегу. Похоже было, что энергичная женщина не собирается дожидаться приезда брандмейстеров в отдалении от очага возгорания. Зажав в кулаке мобильник на манер оружия пролетариата – булыжника, она во все лопатки припустила к подъезду. Я побежала за ней.
– Тебе же сказали, бестолочь германская, Зеленая в другой стороне! – сердито крикнула мне бабка-гринписовка, когда я пробегала мимо.
– Хенде хох! – рявкнула в ответ я, и так это у меня хорошо получилось, что старуха безропотно повиновалась.
Под тревожный колокольный звон загремевшего на асфальт эмалированного таза я ворвалась в прохладный темный подъезд и… Растянулась на лестнице, промахнувшись ногой мимо ступеньки.
К счастью, весть о пожаре не вызвала у жильцов дома массовой паники, самостийной эвакуации не случилось, и меня не затоптали спасающиеся бегством. Частый топот поспешающей на пятый этаж резвой утицы завершился стуком распахнутой двери, а после короткой паузы топот возобновился, но теперь он уже шел сверху вниз. Через полминуты на меня белокрылым ангелом спорхнула Трошкина, закутанная в занавеску по самые глаза, как закрепощенная женщина Востока. Я признала небесное создание по весело трепыхающимся кудрявым хвостикам и приветствовала словами:
– Упорхнула из клетки, птичка моя?
– Ага, – задыхаясь, ответила Алка. – А ты чего тут валяешься, как коврик для ног? Изображаешь заградительное сооружение?
– Затрудняю ожидаемым спецслужбам доступ к месту ЧП, – ворчливо ответила я, поднимаясь на ноги. – Ой, кажется, я ногу подвернула, наступать больно!
– Давай я тебе помогу! – Трошкина влезла мне под мышку, забросила одну мою руку себе на плечо и с неожиданной для такой мелкой девицы силой поволокла меня из подъезда.
Я старательно подпрыгивала на одной ножке, Алка топала вперед, как трудолюбивый вьючный ослик, и мы довольно быстро миновали бабку с тазом и широко разинутым ртом, опустевшую лавочку и древнюю голубятню. На ближайшей улице остановили частника и поехали домой, конспирации ради трижды поменяв в пути адрес пункта назначения. Из той же конспирации не стали разговаривать о случившемся в машине, но от полноты чувств обменивались широкими глупыми улыбками и пихали друг дружку в бока. От Трошкиной невыносимо воняло кострищем.
– Что за гадость ты там спалила, поджигательница? – спросила я ее уже в нашем дворе.
– Это была не гадость, а отличный гимнастический мяч! – гордо ответила Алка. – В квартире был здоровенный надувной шар, я положила его на раскаленную сковородку, и он так здорово лопнул – куда там тротиловому эквиваленту!
– Я слышала, – кивнула я. – А что так знатно дымило?
Трошкина хмыкнула:
– Оказывается, рваные резиновые клочья, хорошенько поджаренные на нерафинированном подсолнечном масле, создают стойкий эффект дымовой шашки!
– Не делись этим рецептом с нашим папулей! – тоже хмыкнув, попросила я. И, вспомнив папочку-кулинара, сразу же ощутила приступ голода: – Есть хочу! Я как раз в кафе шла, когда ты вызвала меня проводить спасательную операцию. Пойдем к нам обедать?
– К вам? – Трошкина критично осмотрела свой несвежий наряд, спонтанно дополненный чужой простыней, и чутко повела носом. – Нет, в таком виде я к вам не пойду. И потом, я не знаю, как теперь Зяме в глаза смотреть… – закручинилась она.
– Ладно, так и быть, в Зямины глаза я сама посмотрю, а потом расскажу тебе, как это было, – пообещала я, и на пятом этаже мы с подружкой расстались.
Против ожидания, аппетитные запахи домашней кухни в нашем доме не витали. В глубине квартиры лениво, как объевшийся дятел, тюкала печатная машинка. Скорость была совершенно нехарактерной для мамули, которая стучит по клавишам в темпе «престо».[7]
– Кто дома? – крикнула я, разуваясь.
– Дюшенька, зайди сюда! – отозвался из большой комнаты папуля. – Хорошо, что ты пришла, у меня для тебя кое-что есть!
– Действительно, хорошо, – согласилась я, думая, что папулино «кое-что» – это вкусный и питательный обед из трех блюд с десертом и прохладительным напитком.
Увы, папуля протянул мне не поднос с яствами, а сложенный вдвое тетрадный листок в клеточку. Еще надеясь, что это подробно расписанное меню вожделенного обеда, я развернула бумагу и не сдержала вздоха разочарования. Это был «Оччет о праделной работе», представленный Василием Кулешовым. Подписался Василиса Микулишна важно, как взрослый, но ошибок в его тексте сидело больше, чем колорадских жуков на картофельном кусте. Впрочем, я не стала сокрушаться о безграмотности подрастающего поколения пепси, потому как информацию Васька добыл просто бесценную. Вернее, не он один, а вместе с отрядом героических касперов, всех членов которого Василиса добросовестно назвал поименно.
Прочитав «оччет», я узнала, что позапозавчера вечером Машка Лазарева из четвертого подъезда, как обычно, вывела на прогулку своего пекинеса Гаврика. Следуя привычным путем на пустырь, девочка с собачкой разминулись с транспортным средством, которое обычно кроткий Гаврик яростно облаял и даже хотел атаковать, но ему помешал поводок. Благодаря этой странной вспышке пекинесовой ярости Машка запомнила и мотороллер с будкой, и его водителя. «У него тоже будка будь здоров!» – приписал от себя Васька.
Личность «будочника» прояснил Семка Тряпицын из пятой квартиры, опознавший собачника по прозвищу Вовка-живодер. «Здоровый такой хряк с жабьей мордой, – кратко описал внешность этого персонажа Василиса Микулишна. – Особая примета: нет переднего зуба».
– Красавчик, однако! – процедила я сквозь собственные вполне комплектные зубы, еще не понимая, зачем автор знакомит меня с этим малоприятным типом.
Следующее предложение все прояснило. «Левику Мхитарянцу из седьмого дома три дня назад папик на день варенья такой телескопище подарил – круть внеземная!» – с отчетливой завистью повествовал Василиса. По ночам Левик испытывал свою внеземную оптику на звездах, а в светлое время суток – на окнах красотки-восьмиклассницы с первого этажа нашего дома. Тем незабываемым вечером пикантных сцен с раздеванием он не созерцал, зато увидел жанровую картинку маслом, которую Василиса талантливо описал одним простым предложением: «Тот хряк с другим бугаем загрузили в кузов мотороллера большого пятнистого пса и мужика в белом костюме». К сожалению, номер мотороллера Левик не смог разглядеть даже в телескоп, потому что табличка была густо заляпана голубой эмалью. Установить личность мужика и собаки Васька предложил мне самостоятельно, что я и сделала без труда. Трудности у меня возникли лишь с осмыслением того очевидного факта, что капитана милиции Кулебякина умыкнули хряк с бугаем, разъезжающие по городу на собачьей перевозке.
– А я-то думала самолично шкуру с Дениса спустить! – зло сострила я, но тут же испугалась сказанного и мысленно попросила небеса не рассматривать мои неосторожные слова как заявку на исполнение.
По всему выходило, что я совершенно напрасно призывала громы и молнии на голову милого, «за здравие» которого теперь готова была горячо молиться.
– Отче наш! Спаси и помилуй! – устремив взор в потолок, попросила я.
Тут по моей спине прошелся ветерок: распахнулась входная дверь.
– Наш отче там, – сказал Зяма, заходя в квартиру.
Он указал на дверь, за которой лениво тюкал дятел, глазами, потому что руки у него были заняты.
– Я знаю, – коротко ответила я и с интересом посмотрела на плоскую квадратную коробку в руках брата. – А что это у тебя там? Уж не пицца ли?
– Она самая, – подтвердил Зяма, следуя в кухню. – Вот, пришлось сгонять за пиццей насущной, потому как наш с тобой отче спасать семью от голодной смерти сегодня не рвется. Кастрюльки пусты, в холодильнике шаром покати, а папуля пишет рекламацию на новый миксер, который не оправдал его ожиданий. Я понял, что спасение голодающих – дело рук самих голодающих, и принял меры.
– Золотые слова, Зяма! – вздохнула я, быстро выставляя на стол тарелки. – У меня для тебя плохие новости.
– Это неправильно, – невозмутимо отозвался братец, распаковывая пиццу. Голодный, он не интересовался ничем, кроме еды. – Должно быть две новости, одна плохая, другая хорошая.
Он проигнорировал тарелку и потащил кусок пирога из коробки прямиком в рот.
– Ладно, у меня для тебя две новости, одна хорошая, другая плохая, – я не стала спорить.
– Давай сначала плохую, – велел братец.
– Давай сначала пиццу! – возразила я, получив кусок, продолжила: – Плохая новость такая: у милиции есть информация, что Елену Яковлевну Цибулькину убил ее близкий друг, художник-дизайнер.
Зяма подавился пиццей и закашлялся. Я заботливо постучала его по спине и дождалась положенной реплики:
– А х-х-х…?
– А хорошая новость: в милиции думают, будто убийца – женщина.
– С чего это они так думают, интересно? – проглотив кусок, возмутился Зяма. – Я вроде выгляжу вполне мужественно!
– И даже в гей-парадах не участвуешь, – не удержавшись, съязвила я. – Не волнуйся, Зямка, твоя внешность тут ни при чем. Так вышло, что за тебя голову в петлю сунула Трошкина.
Я вкратце рассказала братишке об Алкиных утренних приключениях, и Зяма умилился:
– Трошкина – просто прелесть!
– Ты не в обиде на нее за вчерашнее? – осторожно спросила я.
– Я? В обиде? – Зяма удивился. – Скорее это она должна на меня обижаться! Я вчера ретировался в самый разгар событий, бежал, рыдая от смеха! Нехорошо, конечно, получилось, но ты просто не представляешь, какая хохма вышла!
– Если ты про гринпис, то я в курсе, – ухмыльнулась я. – Скажу Алке, что ты на нее не дуешься, а то бедняжка места себе не находит, видишь, какую самоотверженность проявляет. Вот из кого получилась бы настоящая жена декабриста!
– Ну, я-то в октябре родился! – быстро сказал Зяма, которому мысли о женитьбе претят так же, как и мне.
Было бы глупо говорить, что из Трошкиной вполне получилась бы и настоящая жена октябренка, поэтому я сменила тему, вернувшись к вопросу, требующему срочного решения.
– Зяма, рано или поздно недоразумение прояснится, станет известно, что Леночкин друг-дизайнер – это ты, и тебя арестуют! – напророчила я. – Ты хочешь в тюрьму?
Братец молча повертел пальцем у виска, замаслив мелированный завиток.
– Значит, пока мы не найдем настоящего убийцу, ты должен залечь на дно, – постановила я.
Тут мне вспомнился мясокомбинатский директор, буквально проделавший то же самое, но я не стала отвлекаться на скорбные думы. У меня уже вызрела дельная мысль.
– Пошли к Трошкиной, – подхватив из коробки последний кусок пиццы, скомандовала я.
16
У Трошкиной мы не засиделись. Я-то думала, Алка при виде добродушно ухмыляющегося Зямы возрадуется, просияет улыбкой и побежит, теряя тапки, ставить чайник, но вышло иначе. И в родном доме поесть не дали, и в гостях к столу не позвали! Я, правда, отведала Зяминой пиццы, но разве это еда? Так, легкий перекусон.
Углядев за моим плечом Зяму, Трошкина покраснела и затряслась, но не от смущения и радости, а от злости.
– Кузнецовы, вы спятили?! – гаркнула она. – Почему до сих пор не схоронились?
– Это что за глагол, подруга? – неприятно удивилась я. – Ты как будто торопишь нас в лучший из миров!
А Зяма вздохнул в притворной скорби и пожаловался:
– Ах, Аллочка, я-то думал, у нас с тобой еще в этой жизни будет много общего!
Трошкина вроде бы устыдилась, перестала сверкать глазами, как фотокамера вспышкой, и прояснила туманный смысл своих речей:
– Вам спрятаться нужно, разве не понимаете? Небось, милиция по наводке Гоблина уже выдергивает, как редиски, всех художников из окружения Цибулькиной! Вот увидите, вас обоих загребут!
Я быстро прикинула: художник-дизайнер Зяма чин-чином отрекомендовался Леночкиным другом Илиаде Кристиди с ее Язоном, я сама играла ту же роль перед Цибулькиным, но ведь и Трошкина аналогичным образом самозванствовала перед соседкой! Поэтому я спокойно сказала ей:
– Не ори на нас, если что, тебя тоже повяжут!
– Если найдут! – хмыкнула в ответ подружка. – Я, как вы могли заметить, уже чемодан собрала. Скажу вам, как дизайнер дизайнерам: после пережитого потрясения – я имею в виду мой утренний дебют в роли поджигательницы – мне захотелось ненадолго отойти от детективных дел. Я отбываю на морской курорт, посижу там месячишко, авось за это время менты тут настоящего убийцу поймают!
Алка шагнула в сторону, открывая нам вид на большую старую дорожную сумку и маленькую новую (видимо, тоже дорожную) клетку для хомячка. В клетке помещался никакой не грызун, а птенец Желторотик, он же Дед. Очевидно, Трошкина не собиралась разбрасываться родственниками, решила взять чудесным образом обретенного Дедушку с собой на курорт. Заботливая!
– Дюха права, нас всех арестуют! – без тени печали заявил Зяма и тут же начал бесцеремонно напрашиваться в спутники Алке с ее пернатым предком. – Между прочим, я тоже хочу на морской курорт!
– Слушайте, дизайнеры! А вам обязательно надо на морской? – задумчиво спросила я, озаренная новой идеей. – Полевой курорт вам не годится?
– Военно-полевой? – с сомнением уточнила Трошкина.
– Может, и военно, – молвила я в ответ.
Желторотик в своей клетке прочирикал что-то, подозрительно похожее на армейскую побудку, а я сказала еще:
– Кажется, я знаю, как убить двух зайцев разом. Рота, за мной!
– Сначала скажи, кто эти два зайца, которые будут убиты? – от имени всей «роты» с подозрением спросила Алка, не спеша выполнять мое распоряжение.
Пришлось заверить ее, что под обреченными на смерть косыми я не имею в виду никого из присутствующих, и только после этого Трошкина подхватила свой багаж.
– Зяма, возьми у Алки чемодан! – велела я. – Алка, возьми ключи от гаража!
– Мы пустимся в бега на «Тойоте» Бронича? – проявил смекалку Зяма. – Чур, я за рулем!
Еще дома, когда я прочитала в Василисином «оччете» про заляпанные номера собачьей перевозки, я усомнилась в том, что они были испачканы эмалью. Да не позволили бы наши бравые гаишники раскатывать по краевому центру транспортному средству с номерами, замызганными несмывающейся краской! Лето в южном городе – высокий сезон по ДТП, в этот период дорожные инспектора у нас так придирчивы, что водитель скорее лицо не умоет, чем номера оставит грязными. Можно было предположить, что бугай с хряком сами не заметили, как испачкались, иначе перед первым же постом ГАИ привели бы свой транспорт в порядок. Значит, номера господа живодеры ненароком извазюкали уже в пути. А где в округе можно мимоходом обляпаться серо-голубой грязюкой, похожей на матовую эмаль? Конечно, на Свинячьих Ямах!
Этим поэтичным названием жители пригородного колхоза «Ленинский путь» много лет назад окрестили лужи голубой глины, с незапамятных пор имевшиеся на землях хозяйства. В советские времена грязевые озерца не привлекали внимания широкой публики. И то сказать, зачем властям было афишировать их существование? Если вдуматься, то жидкие грязи, бодро пукающие и весело пузырящиеся не где-то, а на землях «Ленинского пути», компрометировали вождя мирового пролетариата. Словно это именно он, шествуя в светлое будущее, оставил на дороге за собой кучки и лужи!
До перестройки живой интерес к голубой глине проявляли только колхозные свиньи, которым очень нравилось принимать грязевые ванны. В новейшие времена Свинячьими Ямами заинтересовались местные косметологи, а один предприимчивый депутат даже построил свою избирательную кампанию на идее создания нового курорта европейского уровня – Свиноямского Международного СПА-центра. Изобретательного политика вдохновенно пиарило мое родное агентство «МБС», я сама в дружеской компании Максима Смеловского записывала для телевидения депутатское интервью на фоне возлежащих в грязи кабанчиков и прекрасно помнила, какие кляксы остались на заднице студийной машины после переездов через грязевые канавки: серо-голубые, матовые, похожие на пятна засохшей краски!