«Чего это он? – приятно удивился мой внутренний голос».
– По-моему, он испугался моего удостоверения, – задумчиво сказала я.
«Еще бы! В закрытом виде оно похоже на милицейское!» – хихикнул жизнерадостный внутренний.
Я кивнула. Нам с Денисом как-то уже случалось перепутать свои краснокожие документы. Мне-то ничего, а капитана Кулебякина незнакомый бдительный дежурный по рекламному удостоверению с женской фотографией на работу в ГУВД не пускал!
«А с чего бы этому типу бояться милиции? – вернул меня к действительности внутренний голос. – Может, у него рыльце в пушку?»
Я не успела рассмотреть, была ли на темной физиономии пугливого аборигена какая-нибудь растительность, но замечание внутреннего показалось мне дельным. Если парень бежит от правоохранительных органов – значит, у него совесть нечиста. А криминальные личности, как известно, имеют обыкновение группироваться и сбиваться в банды. То есть там, где один преступник, могут и другие обнаружиться! Мне немедленно захотелось осмотреть подозрительный объект со всей возможной тщательностью.
«Одной тебе не справиться! – заявил внутренний. – Вызывай подкрепление!»
Я достала телефон и позвонила Зяме, не особенно надеясь, что он отзовется. Когда братец чем-то занят, он частенько отключает мобильник. А уж если он занят не чем-то, а любовью, то отрубает телефон в обязательном порядке.
Против ожидания, Зяма ответил без промедления.
– Эй, там, в засадном полку! Чем занимаетесь? – спросила я.
– Не поверишь! Играем в буриме! – хмыкнул братец. И тут же пожаловался: – Я никак не могу подобрать рифму к слову «Шахерезада»!
– Это Трошкина тебе такое задание дала? – засмеялась я. – Вот хитрюга, хочет на чужом горбу в рай въехать!
– Нет, в рай она не захотела! – томно, с прозрачным намеком посетовал Зяма.
Слышно было, как протестующе залопотала Алка.
– Короче, поэты-песенники, дуйте сюда! – скомандовала я. – Я нашла очень подозрительный дом, надо бы заняться им вплотную.
17
На генеральном плане застройки города названия Свинячьи Ямы не было вовсе. По проекту на месте природного курорта мелких парнокопытных вырастал ВИП-поселок, красиво и романтично поименованный «Новый Рай». Отцы города, из коих не один собирался перебраться в данные райские кущи в ближнем пригороде еще при жизни, воображали, что на зыбкой грязевой почве возникнет тихое, мирное, в высшей степени комфортное поселение – оазис в пустыне, современный аналог библейского Эдема. Новый свиноямский рай действительно был местечком уединенным, но на этом его сходство с благодатным островом в штормящем море, увы, не заканчивалось. Подобно многим другим более или менее благодатным морским островам вроде Крита, Тортуги или Соловков, Новый Рай жил неспокойно, в условиях религиозной, политической и национальной розни. В отсутствие настоящих хозяев в особняках заправляли временщики, разбившиеся на враждующие кланы.
Самым большим и шумным был клан турецких рабочих строительных специальностей. Турецкоподданные строили «под ключ» многоэтажные особняки с балкончиками, арками и внутренними двориками в мавританском стиле, а между делом активно и назойливо заигрывали с украинскими девчатами. Те небольшой, но хорошо организованной группой из четырех бой-баб и одного вечно пьяного мужика-бригадира штукатурили и малярили в домах европейского образца. Бригадир Петро был похож на Тараса Бульбу и имел такой же, как у гоголевского героя, взрывной характер. Природную вспыльчивость он из соображений общественной безопасности самоотверженно заливал самогоном, который производил лично, отдавая этому занятию большую часть своего времени и львиную долю общего продовольственного запаса. Сахара и фруктов украинская бригада не едала. Тоскуя по сладкому, боевая четверка малярш-штукатурш совершала ночные набеги на колхозную бахчу. Сторож винил в пропаже арбузов и дынь сладострастных жителей субтропиков, грозил туркам берданкой и обещал при случае «извести басурман под корень». Те пренебрежительно называли сторожа нехорошими словами, а дивчин без разбору звали Наташами. Украинки, среди которых ни одной Натальи не было, обижались, называли турок черномазыми и заигрывания их высокомерно игнорировали, предпочитая тесно общаться со строителями-молдаванами. Те хотя и были ненамного белее турок, но имели общее с украинками светлое прошлое, так как происходили из некогда братской советской республики. Веселые молдаване после трудового дня ходили с дивчинами в степь, пили там дешевое красное вино и ломали колхозную кукурузу, к которой питали непреодолимую слабость на генетическом уровне. Сторож кукурузного поля, обнаруживая потравы, злобился и предлагал сторожу бахчи заключить альянс, чтобы с табельными берданками наперевес извести под корень не только басурман, но вообще всех смуглых брюнетов, разговаривающих по-русски с акцентом. Помимо турок и молдаван, под это определение попадали также нелегальные таджики, занятые в поселке на земляных работах, и обрусевшие корейцы, чьи частнособственные огороды вклинивались в угодья колхоза. Таджики ни с кем не конфликтовали и не объединялись, старались вообще лишний раз не высовываться за ворота, а корейцы на деловой почве активно дружили с украинками, которые покупали у них арбузы, когда их не удавалось умыкнуть с колхозной бахчи, и с русскими парнями Геной и Вовой, снабжающими их свежей собачатиной. Сердобольные украинские дивчины гнусных собачников ненавидели, о чем сообщали во всеуслышание в выражениях, далеких от парламентских. Гена и Вова в ответ хамили, посылая хохлушек по такому адресу, где их давно и нетерпеливо ждали сексуально озабоченные турки. Военно-политическая ситуация на райском острове была напряженной, вооруженный нейтралитет в любой момент мог превратиться в прямое столкновение.
Искрой, из которой возгорелось пламя войны, стало прибытие в поселок группы лиц ярко выраженной славянской наружности.
Изумительно фигуристую блондинку, изящную синеглазую шатенку и светловолосого кудрявого парня Селим заметил совершенно случайно. Он как раз оседлал гребень высокого забора, чтобы разложить на просушку на горячих кирпичах спальные принадлежности семьи – полосатые ватные матрасы и старые армейские одеяла. Селим равнодушно глянул на улицу и тут увидел эту троицу, причем высокого плечистого парня он сверху тоже принял за женщину, так как навидался уже в окрестных полях могучих русских баб с тяпками. К тому же волосы у парня были до плеч, да и одет он был не по-мужски, в кремовые бриджи и розовую рубашку с кружевами.
Троица, хоронясь под стеночкой, проплыла под Селимом, и горячий турецкий парень не упустил возможность заглянуть в глубокое декольте блондинки. От увиденного у него закружилась голова и сладко заныло в животе. Неслышно цокнув языком, потомок башибузуков бесшумно спрыгнул со стены во двор и побежал докладывать о появлении трех новых незнакомых наташ старшему брату Султану.
– Красивые! – поделился он впечатлением. – Очень мне понравились!
– Молодец, что не стал сразу знакомиться! – похвалил его многоопытный брат. – Здесь, в России, наташи капризные, к ним нужно знать подход.
Селим тут же поинтересовался, знает ли этот подход Султан, и обрадовался, получив утвердительный ответ. Однако он все-таки напомнил Султану, что четыре наташи-штукатурши на все Султановы подходы до сих пор отвечали только бранными словами.
– Это были неправильные подходы! – самокритично признал старший брат. – Но теперь я знаю, как надо! Я звонил своему другу Эльшану, он работает в отеле в Ай-Напе и все-все знает про наташ. Оказывается, русские женщины не любят горячих и необузданных мужчин. Им нравятся благородные принцы.
Селим почтительно спросил, кто такие эти принцы, которые нравятся наташам, которые все поголовно нравятся ему самому.
– Это хладнокровные воины на белых конях, – ответил Султан.
Селим указал брату на отсутствие у них коней, как белых, так и любых других мастей. Султан заверил его, что сами кони в любовных делах активной роли не играют, они нужны только для бутафории. Чтобы капризная русская наташа с первого взгляда распознала в парне принца. А еще у благородного кавалера должны быть соответствующие манеры. Он должен ухаживать за своей наташей не хуже, чем за любимым конем, говорить ей приятные слова, дарить цветы и защищать от посягательств посторонних принцев, не знающих правильного подхода.
– Тогда бежим скорее, пока этих новых наташ не увидел еще кто-нибудь! – вскричал обнадеженный Селим.
Цветы они сорвали в чужом огороде, а слова, приятные слуху капризных русских наташ, вдохновенно придумывали по дороге.
– Здесь! – сказала я, приведя свой маленький отряд к неокрашенным, в пятнах ржавчины, железным воротам.
– Тогда бежим скорее, пока этих новых наташ не увидел еще кто-нибудь! – вскричал обнадеженный Селим.
Цветы они сорвали в чужом огороде, а слова, приятные слуху капризных русских наташ, вдохновенно придумывали по дороге.
– Здесь! – сказала я, приведя свой маленький отряд к неокрашенным, в пятнах ржавчины, железным воротам.
– А где дом? – спросила малорослая Трошкина, не увидев за высоким забором постройки.
– В проекте. На участке пока только ямы, канавы, кособокие фанерные халупы и деревянный вагончик на колесах.
– А где паровоз к нему? – спросил Зяма.
Я посмотрела на братца так, что он поспешил хлопнуть себя по губам и покаяться:
– Все, больше не шучу!
– Шутки в сторону, – строго сказала я. – Давайте думать, как нам проникнуть за стену.
Я посмотрела на Трошкину, потому что разумного совета ожидала только от нее. Алка сосредоточенно рассмотрела ворота, потрогала тонким пальчиком амбарный замок. Я терпеливо ждала.
– Замок-то ржавый, язычок не отодвигается! – сказала подружка, встретив мой вопросительный взгляд. – Такое впечатление, что его отродясь не открывали. Ты говоришь, внутри уже ведутся строительные работы и стоит вагончик? Интересно, как он заехал во двор? Может, где-то есть другие ворота или монументальный забор поставлен только по фасаду?
– Предлагаю зайти с тыла! – сказал Зяма и без промедления двинулся в путь, потому что фасадные заборы на улице образовывали одну непрерывную линию длиной в квартал.
Мы с Алкой догнали его, все вместе обошли «кубик» и увидели, что со стороны полей-огородов интересующий нас участок огорожен не забором, а помятой стальной сеткой. В ней имелся трехметровый разрыв, небрежно «заштопанный» веревкой. Пролезть сквозь редкие стежки капронового шнура было совсем не трудно, что мы и сделали. Поблизости высились кучи гравия и песка, мы спрятались за одним барханом и стали наблюдать.
Саид пронесся мимо костра, едва не сбив пристроенный над огнем котел. Мимоходом заглянул в него, наметанным глазом отметил, что рис уже готов, можно кушать, но тут же отогнал неуместные мысли подальше. Какая теперь еда, уходить надо, да побыстрее!
Мехти сидел на корточках под сырой стеночкой недавно залитого бетонного фундамента. Он курил травку и дремотно жмурился. Сладкий дымок незаметно таял в горячем воздухе, напоенном духмяными ароматами степных трав, яростно палило жаркое, почти как дома, солнце. Саид пролетел мимо довольного жизнью курильщика, как самум.[8] Удивленный такой прытью, Мехти широко открыл глаза и по-своему спросил Саида, что опять случилось.
С Саидом много чего случалось, по большей части – нехорошего. Зимой, когда он только приехал на Кубань, его свалил грипп, и в отсутствии медицинской помощи парень едва не загнулся. Потом, когда он уже начал работать, как все, ему на ногу упал фундаментный блок и сломал большой палец. А на прошлой неделе Саида придавило досками опалубки, после чего решено было не подпускать больше бедолагу к строительным работам. Саиду определили место у очага, и он стал готовить плов с рисом-сечкой и варить шорпу с тушенкой. Увидев Саида, несущегося, как сайгак, Мехти подумал, что раззява перевернул на себя котел и обжегся. Однако Саид опроверг эту версию, ответив на вопрос одним коротким русским словом:
– Милиция!
– Милиция?! – враз сбросив с себя блаженное оцепенение, повторил Мехти и вдавил недокуренную сигаретку в сырой бетон, а потом еще загладил образовавшуюся дырку пальцем, чтобы и следа не осталось.
Трудные слова «милиция», «регистрация» и «депортация» нелегальные таджики узнавали и запоминали раньше и крепче, чем простые русские ругательства. При известии о появлении милиции диаспору охватила тихая паника, сопровождавшаяся, однако, продуманными и грамотными действиями. Таджики срочно увязывали узлы, торопясь незаметно от страшной милиции отступить на заранее подготовленные позиции. В ближайшей лесополосе на этот случай давно были сооружены укромные шалаши, снабженные даже минимальной утварью. Пересидеть денек-другой в лесном убежище Саиду и его товарищам было бы нетрудно, они и на стройке обходились самыми минимальными удобствами, и в родной Средней Азии уровень комфорта имели гораздо ниже среднего. Самую большую проблему представлял пакет с некоей травой, имеющей обыкновение в естественных условиях пышно цвести алым цветом. Опийный мак Мехти с великими предосторожностями привез с родины отчасти для собственного потребления, но в основном на продажу. Отдавать сухой паек наркоманов милиции он не планировал.
– Не ждите меня! – по-своему сказал Мехти Саиду.
Тот, как осликов, навьючивал тюками старый велосипед и пристыкованную к нему тележку с высокими деревянными бортами.
Накрыв голову и плечи потрепанным полосатым покрывалом, Мехти прижал к животу большую непромокаемую сумку-хурджин из буйволиной кожи и через собачий лаз под сеткой ограды ушел в чужой двор, а из него – в корейский огород.
– Кузнецова, смотри! Не это ли тот самый мотороллер с будкой? – Трошкина подтолкнула меня острым локтем.
Мимо песчаного холма, за которым мы залегли, быстро проследовала группа товарищей из некогда братского Таджикистана – с дюжину смуглолицых мужчин в распахнутых полосатых халатах, под которыми виднелись дешевые китайские шорты.
– Похоже, драпают басмачи! – прошелестел Зяма из густого ковыля, где он спрятался, потому что песчаного бруствера на троих не хватило.
Басмачи тащили пухлые ковровые сумки и опасливо оглядывались. В центре плотной группы с тоскливым скрипом влеклось транспортное средство, которое за пешими путниками разглядеть целиком было невозможно. Алка не зря насторожилась, транспорт вполне мог оказаться мотороллером с будкой: колеса у него определенно были, и деревянный кузов тоже.
– А тарахтения не слышно, потому что они мотор не включили! – предположил Зяма.
Я задумалась. По отчету, который представили мамулины касперы, у меня сложилось впечатление, что похитители Дениса и Барклая принадлежат к европейской расе. Впрочем, я не была в этом абсолютно уверена. Мерзавцы и придурки, как совершенно справедливо заметила недавно наша мамуля, встречаются в любом народе.
Я еще думала, не увязаться ли нам потихоньку за азиатскими кочевниками, когда в стороне от пути основного каравана послышался характерный шум сотрясаемой металлической сетки.
– Там еще один воин пустыни! – доложил из ковыля Зяма. – Лезет под забор, тянет не то замшевую подушку, не то звериную тушу… Боже, да уж не собаку ли?! Так, девочки, хорош отлеживаться, пора действовать!
Порывистый братец уже выскочил из сорняков, и я приняла решение:
– Разделимся! Зяма, ты дуй за одиночкой и постарайся рассмотреть, кого он тащит, а мы с Алкой за отрядом пойдем, в будку на колесах заглянем.
– Есть, товарищ Сухов! – согласно тряхнул мелированными кудрями неисправимый балагур.
– Да замаскируйся как-нибудь, чтобы не бросаться в глаза! – досадливо сказала я. – Ты же прятаться должен, помни об этом!
– Гюльчатай, закрой личико! – в тему сострила Трошкина.
Одинокий воин пустыни, хоть и был отягощен поклажей, двигался ходко и почти бесшумно ступал по россыпям керамзита узкими ступнями в мягких чувяках. Зяма в щегольских летних мокасинах с подошвой из перемежающихся полосками кожи каучуковых квадратиков скакал по твердым коричневым шарикам гораздо медленнее, мужественно глотая стоны и ругательства. Мокасины протестующе скрипели, предупреждая, что долго так не выдержат. Итальянские производители модельной обуви не предполагали, что их продукция будет эксплуатироваться в режиме бега по сильно пересеченной местности. Чтобы отступающий воин пустыни не услышал звуков, производимых преследователем, Зяма немного поотстал, но при этом очень боялся упустить бегущего из виду. Поэтому тратить время на то, чтобы замаскироваться, как велели Дюха и Алка, он не стал. Замаскировался прямо на бегу! Сдернул с веревки в чужом дворе пару капроновых чулок да и натянул их на голову, как это делают классические грабители в американских боевиках.
Чулки, свистнутые Зямой, оказались разной длины и разного цвета: тот, что покороче, был синим, а тот, что подлиннее, оранжевым. Длинный чулок был целым, а у короткого вместо носка была дырка. Классический грабитель из американского боевика вряд ли сумел бы толково использовать такие необычные средства маскировки, но русский художник-дизайнер ничуть не затруднился. Первым делом Зяма натянул на лицо и шею короткий синий чулок и уже в этом состоянии сделался мало похож на самого себя. Разгоревшееся румянцем славянское лицо с широкими скулами и греческим носом, будучи затянутым в синий капрон, утратило выраженные признаки принадлежности к человеческой расе. Зяму в получившемся гуманоиде выдавала только пышная кудрявая шевелюра, торчащая над фиолетовой мордой на манер растрепанной свекольной ботвы. Волосы Зяма спрятал под второй чулок, из него получилась чудесная тугая шапочка вроде плавательной, только гораздо красивее, потому что редкий пловец мог бы похвастать шапочкой с длинной рыжей косой, свисающей с макушки.