– Погоди, сынок, сейчас что-нибудь придумаем! – утешил капитана Петрович и пошел к реке – не столько думать, сколько искать на берегу простофилю, которого можно было бы потихоньку разуть в пользу Дениса.
В утренний час невнимательных ко всему, кроме самих себя, влюбленных у реки не было. Там и сям у воды сидели рыбаки в высоких сапогах, но они, в отличие от влюбленных, с одеждой и обувью не расставались.
– Не боись, сынок, сейчас что-нибудь сообразим! – успокоил расстроенного проволочкой Дениса предприимчивый старец и ушел в другую сторону – на дикий пляж.
Уже во второй половине дня Петрович вернулся с добычей – туристическим ковриком из пенки. Пока капитан соображал, каким образом кусок мягкого пластика может заменить ему обувь, старик острым ножом ловко выкроил из коврика пару затейливых фигур, которые свернул затем в изящные шлепанцы-вьетнамки. Шлепы получились отличные, очень красивые, легкие и мягкие, но прочность не входила в число их достоинств. Самодельные вьетнамки развалились после полуторачасового кросса по российскому бездорожью.
К этому моменту капитан остался на дороге один. Петрович сопроводил Дениса только до того места, где подобрал его, раненого, двумя днями ранее. Пожелав парню счастливого пути, старый викинг без шума и брызг нырнул в кукурузу, чтобы пополнить за колхозный счет свои иссякшие продовольственные запасы.
Оставшись в одиночестве, Денис сначала пустился в путь по проселку, потом решил срезать пару поворотов и зашагал напрямик по полям, потерял дорогу, долго ее искал, не встретил никого, кто помог бы ему советом, разбил шлепанцы, раздел чучело, стер ноги, вспотел, запылился, измазался в хваленой целебной глине и вышел на улицу элитного поселка Новый Рай злой и грязный, как черт. Остановился в густой тени недостроенного особняка, посмотрел налево, посмотрел направо – и замер в ошеломлении.
Слева, метрах в пяти от Дениса, стояла новая иномарка такого красивого изумрудного цвета, который был бы очень приятен взору утомленного странника, если бы он не насмотрелся уже до морской болезни на зеленое море кукурузы. Поэтому заглядываться на «Тойоту» капитан Кулебякин не стал. Несравненно больше его заинтересовала картина справа – живое жанровое полотно, достойное кисти художника Васнецова, весьма уважавшего сказочные сюжеты.
По ухабистой улице стройно, в ногу шагали четыре простоволосые девы, похожие на дородных русалок, вдоволь, до полной утраты речной свежести, повалявшихся на луговой траве и прибрежном песочке. Широкие трикотажные трусы и глухие, похожие на бронежилеты, полотняные бюстгальтеры русалок были запятнаны пылью и раздавленной зеленью, в космах речных дев запуталась разная ботва, но на чумазых лицах сверкали улыбки. Весело посмеиваясь, русалки оглядывались назад – на следующего за ними полуголого парня. Тот кряхтел и приседал под тяжестью тела, которое он взвалил на плечи, как мешок с мукой. Сходство с мешком, однако, ограничивалось полной неподвижностью ноши. Она имела пятнистую окраску и характерную конфигурацию длинного тела с четырьмя попарно расположенными лапами, саблевидным хвостом и вислоухой башкой. И все это пятнистое короткошерстное тело, от кончиков коричневых замшевых ушей до когтей задних лап, было капитану Кулебякину хорошо знакомо и очень дорого!
– Барклай! – взволнованно шепнул он пересохшими губами и сквозь шеренгу русалок бросился к четвероногому другу с протянутыми руками.
– Давай-давай, помоги мне, браток! – признательно молвил белокурый парень, в котором Денис при ближайшем рассмотрении узнал хорошего знакомого и – хотелось надеяться – будущего родственника.
Не успел капитан вслух порадоваться такой удивительной встрече, как мимо него с ветерком пронеслось еще одно знакомое, дорогое и даже любимое тело!
– Сюда его, на заднее сиденье кладите! – широко распахнув дверцу зеленой «Тойоты», распорядилась Инка. – Осторожно, не придавите хвост! Вот так.
Денис помог Зяме уложить спящего пса на задний диванчик щегольского автомобиля, бережно поправил сползающую лапу и отступил в сторонку, тихо радуясь, что в непрезентабельном наряде от пары люмпен-модельеров – бомжа Петровича и безымянного огородного пугала – он совершенно неузнаваем. Раскрывать свое инкогнито капитан Кулебякин не спешил. Сначала ему хотелось бы выяснить, чьими щедротами любимая девушка в его отсутствие обзавелась новым дорогим автомобилем!
О Барклае Денис уже не тревожился, знал, что Инка о нем позаботится, она собаку любит. Любит ли она хозяина этой собаки, вот в чем вопрос!
Тихо, не привлекая к себе внимания, капитан отступил в густую тень чужого замка и спрятался там в орешнике. Зяма, прихватив под руки по паре русалок, танцующей походкой хмельного гармониста двинулся в глубь поселка с многообещающим названием Новый Рай. Инка по-хозяйски села за руль «Тойоты», подождала, пока рядом сядет ее подружка, и мягко тронула машину с места. Зеленая иномарка лягушкой-поскакушкой запрыгала по ямам и ухабам прочь от беспокойного свиноямского парадиза. Вынужденно странствующий рыцарь эль капитано дон Кулебякин в алой майке с серпом и молотом, в полосатых кюлотах и соломенном шлеме с опущенным забралом смотрел вслед шикарному изумрудному экипажу и терзался лютой ревностью.
Собачники-сторожа-садовники Гена и Вовчик, позорно побитые в поединке «два на два» семейным дуэтом Ким-и-Ким, со стонами приплелись к своему участку и обессиленно уселись под забором передохнуть. Проигранную корейскую кампанию они не обсуждали, пристыженно помалкивали и избегали встречаться взглядами, но минут через пять Вова нарушил молчание важным вопросом:
– Выпить нечего?
Гена с сожалением покачал головой:
– Нечего.
Тогда Вова задал еще один, с виду совершенно невинный вопрос:
– Где тут эти… зефирномасляные?
– Растения, которые дурманят? – уточнил Ультяков, мгновенно угадав причину неожиданного интереса напарника к ботанике.
– А где венки? – задал Вова новый вопрос с дальним прицелом.
– Те, что на бабах были? Точно! Распотрошим их и возьмем за образец! – воодушевился Гена.
Майор Коваленко очнулся от продолжительного обморока без всякой медицинской помощи и как раз вовремя, чтобы принять телефонное сообщение о прибытии в поселок вызванного им подкрепления. Поспешая в обнимку с таджикским хурджином на встречу с товарищами по службе, бдительный майор заметил на пустоши двух подозрительных типов очень странного вида – в одних семейных трусах и с пышными снопами на головах. В буйной зелени оригинальных головных уборов алыми пятнами пламенели маки. Мужики, на голых плечах которых маками краснели свежие кровоподтеки, глубоко, со всхлипом, затягивались самокрутками. «Козьи ножки» напоминали букетики в бумажной обертке: из дымящих фунтиков тоже торчали маки.
– Чокнутые наркоманы! – тихо выругался майор. И на всякий случай громко позвал: – Кай! Кай!
– Хай, хай! – пролаял в ответ Гена Ультяков, давясь дымом в тщетном ожидании наркотического опьянения.
А придурковатый Вовчик добавил:
– Хайль Гитлер!
И первым получил в глаз от патриотично воспитанного представителя российских органов охраны правопорядка.
Милицейская машина увезла из поселка доблестного майора Коваленко, захваченный в бою хурджин с наркотой и пару подозреваемых в причастности к организованной наркоторговле.
20
В общем, все сложилось очень удачно. Конечно, суеты и шуму получилось многовато, но в результате мы и Барклая выручили, и Зяме отличное убежище нашли. Неожиданно, но очень кстати взял самоотвод бригадир малярно-штукатурных красавиц, и мой художественно образованный братец с готовностью вызвался занять вакансию.
– Под моим чутким руководством девушки поднимутся на новый, более высокий уровень мастерства! – хвастливо пообещал он не то самим девушкам, не то нам с Трошкиной.
Мне-то было без разницы, какие такие высоты будет штурмовать братишка в связке с Олей, Любой, Гелей и Валей, попарно или в группе, а вот Алка здорово огорчилась. Она не сомневалась, что восхождение к вершинам Зяма будет совершать без всякого альпинистского обмундирования, в голом виде.
– Но наверняка со страховкой! – заметила я, намекая на хохму с гринписом резинотехнического происхождения.
Трошкину это не слишком утешило, и я решила отвлечь ее от грустных переживаний чем-нибудь приятным.
– Сейчас, Алка, ты увидишь потрясающе красивый закат! – пообещала я, заложив на подъезде к Толстовскому мосту вираж с трассы на обочину.
– Сейчас? – подружка выразительно посмотрела на часы. – До окончания светового дня еще два часа!
– Мы скоротаем их за прогулкой по речному берегу, – не смутилась я. – Думаю, Барклаю будет полезно подышать свежим воздухом и размять лапы на травке.
– Мы скоротаем их за прогулкой по речному берегу, – не смутилась я. – Думаю, Барклаю будет полезно подышать свежим воздухом и размять лапы на травке.
Барклай на заднем сиденье уже не валялся кулем. Он ворочался и повизгивал – просыпался. Хмурая Трошкина высказалась в том духе, что отощавшему бассету больше, чем прогулка на свежем воздухе, был бы полезен плотный ужин из трех мясных блюд с бульоном вместо компота и сахарной косточкой на десерт. Мысленно я с ней согласилась и даже добавила про себя, что плотно покушать не помешало бы и некоторым двуногим – мне, например, но вслух сказала совсем другое:
– Не все же о жратве думать, надо когда-то и духовную пищу потреблять! Хватит ныть, вылезай из машины и тренируй свое чувство прекрасного.
Пристыженная Алка катапультировалась из кресла, пошла любоваться пейзажем и вскоре так увлеклась тренировкой, что начала громко сожалеть об отсутствии у нас средств для длительной фиксации прекрасных мгновений.
– Как жаль, что у нас с собой нет фотоаппарата! – сокрушалась она.
– У нас нет, а у Бронича есть! – обрадовала ее я. – Открой бардачок, я видела, там какая-то «мыльница» валяется.
– Да это не «мыльница», это цифровик! – с уважением сказала подружка, пошарив в бардачке «Тойоты». – Кстати, Бронич и бумажник свой тут оставил!
– Тем лучше! – сказала я, имея в виду не бумажник, а цифровик. – Дай сюда! Сейчас я буду щелкать тебя на фоне природных красот.
Какую женщину не взбодрит хорошая фотосессия? Я сделала серию снимков: «Трошкина на мосту», «Трошкина под мостом», «Трошкина, стоящая в ивняке», «Трошкина, сидящая на коряге», «Трошкина, драматически заламывающая руки на обрыве» и «Трошкина, устремившая нетерпеливый взор в сторону заката, огорчительно медлящего с проявлением». Хотелось еще снять Трошкину, робко пробующую ногой речную водицу, Алка уже даже разулась и подол задрала, приготовившись шагнуть в воду, но тут фотоаппарат доложил об отсутствии у него свободной памяти.
– И о чем только Бронич думал! Взял хороший цифровой аппарат и не прикупил к нему склерозу! – возмутилась я, вытряхнув на ладонь карточку памяти. – Тут всего шестнадцать мегабайт! Конечно, больше дюжины снимков не затолкаешь!
– Мы вроде только шесть кадров сделали? – припомнила подружка.
– Значит, еще шесть сделали до нас, – рассудила я. – Давай посмотрим, может, это какие-нибудь малоценные фотки, которыми можно пожертвовать ради наших высокохудожественных.
– Не думаю, что это прилично! – заволновалась хорошая девочка Трошкина.
А я нахально полезла смотреть чужие фотки. И вскоре поняла: права Алка, приличиями тут и не пахнет!
То есть на первый взгляд ничем таким особенным снимки не отличались. Это были довольно банальные парадно-выходные фотки из серии «Старик и море». Море было синего цвета, но называлось Черным, о чем свидетельствовала попавшая в кадр надпись на большом спасательном круге – «Черноморец». А стариком был наш дорогой и любимый шеф, Михаил Брониславич Савицкий собственной пузатой и плешивой персоной. На первом снимке он выглядывал из дырки того самого спасательного круга, на втором страстно обнимал искусственную пальму с сидящей на ней обезьяной. На третьем обезьяны не было, а Бронич был, и страстно обнимал он не пальму, а грудастую шатенку с такой пышной копной африканских косичек, что она вполне заменяла собой раскидистую пальмовую крону.
– О-ля-ля! Те же и Бронич! – насмешливо протянула я и передала фотоаппарат Алке. – Трошкина, ты знаешь, кто эта красотка?
– Конечно, знаю: это обезьянка породы «зеленая мартышка»! – с апломбом сказала бывшая отличница-медалистка, случайно нажав на кнопочку и взглянув не туда. – Симпатичная!
– Сама ты мартышка! Сюда смотри! – Я вывела на дисплей нужный снимок. – Я тебя вот про эту фифу спрашиваю! Знаешь, кто это?
– Нет, но она кажется мне гораздо менее симпатичной, чем зеленая мартышка! – заявила подружка.
– Правильно кажется, – кивнула я. – Женская интуиция тебя не подвела, эта краля с веревочной щеткой на голове – твоя соперница, правда, бывшая.
– Неужто Леночка Цибулькина? – Трошкина впилась взглядом в картинку на экране фотоаппарата. – Фу, какая вульгарная! Задница оттопыренная, как лошадиный круп, талия осиная, а сиськи, как у нахохлившегося голубя!
– Как тебе поставили пятерку по зоологии? Сиськи у голубя! – фыркнула я, заодно постаравшись ссутулиться, чтобы хоть на время сделать менее выдающимся свой собственный бюст – раз уж субтильная подружка так явно комплексует по этому поводу. – Да, это Леночка Цибулькина, царство ей небесное, я видела фотки в рамочках у нее дома.
– Царство ей небесное! – с напускной кротостью повторила Алка. И тут же ощерилась хищной улыбкой: – Вот, одна Зямина подруга уже совершила подъем к высотам без возможности обратного спуска!
По голосу чувствовалось, что Трошкина с удовольствием приветствовала бы безвозвратный уход на небеса всех Зяминых возлюбленных альпинисток-скалолазок. Я не стала развивать эту тему и с интересом просмотрела другие снимки из чужой фотосессии. На четвертой картинке Леночка Цибулькина была запечатлена в ресторане, за столиком, в вечернем платье и с бокалом в руке. На пятом – топлес на деревянной скамье сауны, на шестом – в чем мать родила на просторном двуспальном ложе. Причем в последнем случае в кадр попали и мужские брюки, небрежно брошенные на спинку кровати.
– Да, познавательные фотографии, – сказала я, не решившись уничтожить ни одну из них. – Иллюстрированная хроника морального падения!
– По крайней мере, теперь я понимаю, почему шеф дал поручение забрать от офиса его «Тойоту» не собственной любящей супруге, а тебе, – сказала Алка. – Видно, вовремя вспомнил про нашпигованный компрометирующими фотками фотоаппарат в бардачке! Думаю, знакомство с этими снимками могло развеять святую веру наивной Ангелины Павловны в непорочности морального облика ее супруга!
– Вот интересно, что бы она тогда сделала? Убила его? Или ее? Или их обоих? – принялась гадать я.
За интересным разговором мы ушли от реки. Трошкину тема мужских преступлений и женских наказаний так увлекла, что она даже забыла обуться, поднялась на обрыв босиком, с босоножками в руках. Подошла к машине, взглянула на нее с необоснованной неприязнью, заявила:
– Небось, Бронич и эту крутую тачку купил для того, чтобы свою вульгарную фифу катать! – и попыталась пнуть ни в чем не повинную «Тойоту» в заднее колесо.
Промахнулась, задела большим пальцем торчащий из земли камень, взвыла и запрыгала на одной ножке.
– Разбила палец, да? – посочувствовала я. – Эх, жаль, я весь пластырь на перископ извела, сейчас бы пригодился!
– Не волнуйся, пластырь и у меня есть, – кривясь, ответила Алка и полезла в свою сумку. – Он сейчас у всех есть, его нынче в аптеках на сдачу дают. Народ массово мозолит себе ноги новой летней обувью, поэтому лейкопластырь – самый ходовой аптечный товар.
Сочувственно глядя, как подружка обматывает палец клейкой бежевой полоской, я не придумала ничего лучшего, как сказать:
– Не ты первая, Максим Смеловский на днях тоже разбил ногу об этот коварный риф и охромел.
– Не могу сказать, что это сильно меня утешает! – прошипела Трошкина. – Хромоногий Макс Смеловский – не та компания, которая кажется мне приятной!
– Вредная ты, – добродушно попеняла я подружке. – Компания ей не нравится! На Деда своего пернатого посмотри, как он с собакой весело щебечет!
Братья наши меньшие – пес на заднем сиденье и птенец в клетке на спинке диванчика – голосили кто во что горазд: Дед-Желторотик скрипуче чирикал, очнувшийся Барклай гулко гавкал.
– Они просто есть хотят, – устало сказала Алка. – К черту необыкновенно красивый закат, поехали домой, зверье свое кормить.
Телефонный звонок застал нас на полпути к дому.
– Инночка, это я, – успел сказать Бронич.
– Шеф! – восторженно заорала я. – Михаил Брониславич, как я рада вас слышать! Вы откуда звоните?
– Из дома. Я…
– Вас выпустили? – радостно горланила я. – Что, нашли настоящего убийцу?
– Пока не нашли, но…
– Вы о машине своей не беспокойтесь, она в целости и сохранности в гараже стоит! Я даже помыла ее! – приврала я, слегка опережая события. – Куда вам ее пригнать?
Договорились, что я приведу «Тойоту» туда, откуда взяла – на стоянку возле работы. Закончив разговор с шефом, я тут же позвонила Зяме и совсем другим – не радостным, а обеспокоенным голосом сказала братцу:
– Зямка, слушай последние новости. Бронича менты отпустили, а вместо него пока никого не посадили, так что сиди тихо и не высовывайся, чтобы не угодить на вакантное место за решеткой.
– Я запрусь в доме, – пообещал Зяма, по тону которого нельзя было с уверенностью сказать, что он вполне прочувствовал грозящую опасность. – Тут есть одна вполне законченная комната, девочки разрешили мне в ней обосноваться. Там я и запрусь.