– Ну-ну, посмотрим, чью сторону займет суд. В современной Европе, я слышал, сейчас ни один суд Россию поддерживать не рискнет. Его тогда собственное правительство живьем съест. Это пора уже знать всем русским. Европа вас справедливо не любит и никогда на вашу сторону не встанет. Вы принимаете законы, которые в Европе считаются варварскими. И замахиваетесь на святые для европейцев понятия…
– Это уже разговор не о суде над работорговцами, тем не менее я вас понимаю прекрасно и отвечу. Мы тоже не очень считаемся с европейцами. И однозначно не допустим подобного у себя. У нас качество ума другое, и качество нравственности, слава богу, не европейское. В России нравственность всегда ставилась выше лживых прав и таких же лживых свобод. Но любые решения суда – это из другой оперы. И про международный суд я заговорил только потому, что вас, вероятно, не устроит суд нашей страны, так же, как нас не устроит ваш суд. Мы оба будем считать национальный суд не объективным. Но не станем спорить о том, чего не знаем. Правительства до этого суда, как известно, не дотянутся. Суд международный, а какое решение он примет, это суду решать, а не вам и не мне. Но дело можно решить мирно, не доводя до суда, и хлопот будет меньше, если, конечно, достигнем взаимного согласия. Без этого согласия – никак.
– Говори… – старший офицер воспользовался тем, что младший сержант Кудеяров ослабил хватку, вытащил из кармана платок и вытер, наконец-то, под носом кровь.
– У вас уже год работают три солдата…
– Может быть. Я этого утверждать не берусь.
Старший офицер вел переговоры очень аккуратно.
– А я это утверждаю, – возразил Самоцветов. – Вот и предлагаю вам свободу в обмен на свободу этих солдат.
– Допустимый обмен, – согласился старший офицер. – Вы отпускаете нас и наших солдат, а мы отпускаем трех ваших солдат.
– Нет. Не так… Мне очень не хочется брать на себя ответственность за международный скандал. А меня в этом случае, как я догадываюсь, обвинят в уничтожении личного состава целой заставы. Вы же поднимете своих орлов и погоните их под наши пули. Мне их просто жалко. У моих бойцов и у ваших совершенно различная боеспособность.
– Что вы предлагаете? – холодно, даже прищуриваясь, чтобы подчеркнуть свою неприязнь, поинтересовался старший офицер, и по его тону Самоцветов догадался, что в своих предположениях о нечестных мыслях офицера он не ошибся. – Я готов выслушать ваше предложение, хотя такая низкая оценка боевых способностей моих солдат меня и обижает. И согласиться с ней я, естественно, не могу.
– А все потому, что вы не сталкивались со спецназом ГРУ. Многие, кто не сталкивался, сомневаются. Это еще с конца шестидесятых годов прошлого века пошло. Американцам в Южном Вьетнаме говорили, что неподалеку от их базы высадилась небольшая группа спецназа ГРУ. Они только смеялись. В результате была полностью уничтожена база морской пехоты с пятикратно превосходящими силами, сожжены все новейшие и секретные вертолеты, а один вертолет просто угнан в Северный Вьетнам. Слышали такую историю? Должны были слышать. И я не сомневаюсь в том, что мои солдаты способны уничтожить вашу заставу полностью. Причем без ущерба для себя. А предлагаю я вполне нормальную и никому не доставляющую беспокойства вещь. При этом будет обеспечена безопасность всех сторон. Итак. Я отпускаю одного из вас. Он отпускает солдат. Они приходят сюда и уходят с нами. При этом второй офицер и двое ваших солдат, которые уже приходят в сознание, проводят нас до щели в скалах, через которую мы и уйдем. Или даже дальше, до ущелья, где мы их и отпустим. Они будут гарантией нашей безопасности. Там мы их, как я сказал, отпустим. Естественно, без оружия. Дорогу до заставы они, думаю, найдут. И десять километров сумеют преодолеть без проблем. Это единственный вариант, на который я соглашусь. Иначе вам придется путешествовать с нами в Россию, а из России уже в Страсбург, под конвоем…
– В этом случае вам придется нас нести. Мы сами в ущелье не пойдем, – гордо сказал второй офицер, нос которого остался цел.
Старший лейтенант усмехнулся.
– Вы уверены, что мы не сможем вас заставить? Кудеяров, объясни господину офицеру ситуацию… – попросил Борис Анатольевич.
Младший сержант Кудеяров роста был небольшого и в плечах не слишком впечатляющ, хотя имел кисти рук, в каждой из которых поместились бы две кисти обыкновенного взрослого человека. И, просто демонстрируя свои способности, без видимых усилий сгибал, а потом разгибал своими крупными пальцами десятирублевые монеты. И эти пальцы, словно младший сержант прочитал мысли командира взвода, ухватились за нос офицера-пограничника и стали медленно поворачиваться. Когда раздался жалобный писк, и пальцы разомкнулись, нос стал намного больше прежнего.
– Это для начала, – сказал Борис Анатольевич. – У нас есть и другие специалисты к принуждению. Не рекомендую рисковать. Простое любопытство для вас может закончиться инвалидностью, еще до Страсбурга. А своих солдат на заставе мы все равно освободим. С вашей помощью или без оной. Итак?
– Я согласен, – сказал старший офицер, видимо, оберегая свой и без того уже поврежденный нос, но, на всякий случай, словно готовился к худшему, громко высморкался в платок.
Второй офицер что-то сказал на родном языке, но над его лицом тут же нависла ладонь младшего сержанта, а старший лейтенант проговорил:
– Во избежание неприятностей разговоры допускаются только на русском.
– Я только попросил, чтобы нас не бросили, – объяснил обладатель большого носа.
– В следующий раз просите, если вам не трудно, по-русски, – вежливо попросил младший сержант Кудеяров. – А то у меня рука может сорваться…
Старший офицер пошевелил плечом, выказывая желание встать. Младший сержант по жесту командира освободил его из своих объятий.
– Как ваши солдаты найдут сюда дорогу?
– Вас проводят. А их встретят… – Борис Анатольевич кивнул только что освобожденным «краповым» и их товарищу в черном берете. Те подняли оружие, показывая готовность.
Пограничник шагнул вперед, не дожидаясь конвоя. Внутривойсковики двинулись за ним.
Едва ушедшие скрылись, младший сержант Кудеяров посмотрел на командира вопросительно. Тот кивнул, разрешая.
– Двоих с собой возьми. Снайпера и пулеметчика.
Страховка в таком вопросе была делом обязательным…
* * *Ждать пришлось долго, около часа. Самоцветов уже отправил посыльного к костру, чтобы предупредил освобожденных пленников. А то начнут волноваться и двинутся сюда или сами пойдут искать обратную дорогу. И потом их самих придется искать.
Ждали молча, не испытывая желания общаться с пленниками. Первым нарушил тишину носатый.
– А где гарантия, что вы нас отпустите у прохода в ущелье? – спросил он, все же прикрывая нос ладонью от повторных посягательств.
Самоцветов в ответ вяло пожал плечами.
– Моего слова всегда бывает достаточно.
– Я вам не верю. Имею полное право не верить…
В отсутствие впечатляющих пальцев младшего сержанта Кудеярова пограничник осмелел и решился высказать свои сомнения.
– Можете и не верить. Меня это настолько мало волнует, что я даже убеждать вас не буду. Могу только сказать вам, что мне ваше общество не нравится совершенно. Нос у вас слишком необхватный, чтобы вами любоваться. Это раздражает. Ударить хочется. И я, чтобы в искушение не впадать, постараюсь от вас избавиться как можно быстрее. Это все мои гарантии. Других я давать не собираюсь. Потому предлагаю вам просто смириться с положением дел.
Нос промолчал, недовольно шмыгнув. И Самоцветов не стал продолжать разговор. Ждали дальше. Шаги послышались минут через пятнадцать. Старший лейтенант легко услышал их, точно так же, как и другие спецназовцы, повернувшие оружие в сторону звуков, да и пограничник тоже, наверное, что-то услышал и повернул голову. На тропе появились шестеро. Трое – недавние пленники-внутривойсковики, освобожденные спецназом ГРУ. При оружии, сильные, уверенные в себе парни. Вместе с ними, сильно отличаясь от первых и видом рваной и изношенной грязной одежды, и изможденностью лиц и тел, еще трое. Легко было догадаться, что это и есть пленники. Наверное, пограничники не стеснялись загружать их работой, но кормить иногда, скорее всего, забывали.
Веснушчатый «краповый» солдат из первой троицы шагнул вперед и козырнул, собираясь доложить, но Самоцветов махнул рукой, прерывая доклад.
– Садись, рассказывай.
– Трое парней. Из нашего отряда. Мы когда только призвались, я помню, много шума было, когда они пропали. Искали много дней подряд, так и не нашли. Наверное, как и нас, точно так же, я еще не спрашивал.
– А вас как?
– Там точка для поста удобная. Отряд уходил в ущелье – в поиск, нас оставили на всякий случай прикрывать. На самом верху скал. Капитан сам проверил обзор. Нас распределил по местам. Отряд ушел в ущелье, а тут откуда-то вылезли эти… Бандиты. У них там, прямо под нами, была нора. Они раньше нас там засели. Мы оглянуться не успели, как ствол в затылок смотрит. Шестеро бандитов…
– А вас как?
– Там точка для поста удобная. Отряд уходил в ущелье – в поиск, нас оставили на всякий случай прикрывать. На самом верху скал. Капитан сам проверил обзор. Нас распределил по местам. Отряд ушел в ущелье, а тут откуда-то вылезли эти… Бандиты. У них там, прямо под нами, была нора. Они раньше нас там засели. Мы оглянуться не успели, как ствол в затылок смотрит. Шестеро бандитов…
– Интересная ситуация. Потом разберемся. Расспроси своих, где наши?
– Идут. Они нас прикрыли.
– Были осложнения?
– Были. Этот офицер довел нас до ворот. Входить на заставу мы отказались. Минут пятнадцать ждали. Потом он выходит, выводит пленных, – веснушчатый кивнул в сторону вызволенных парней. – А следом, ими прикрываясь, человек пятнадцать пограничников. И оружие на нас наставляют. А я смотрю, на груди офицера красная точка – лазерный целеуказатель. Сразу понял, что он на прицеле. Показал ему. Испугал. Предупредил, чтобы не дергался и убрал солдат, иначе его пристрелят, как шакала. Он и оскалился, как шакал, носом зашмыгал. Но приказал солдатам уйти. После этого и мы ушли. Погони, похоже, не было. Потом, когда вошли в лес, кто-то крикнул нам, чтобы шли быстрее, нас догонят.
И тут же, в ответ на его слова, из леса вышли не слышимые никем Кудеяров, снайпер Коноваленко и пулеметчик Снегиренков.
Старший лейтенант Самоцветов встал.
– Все! Уходим в темпе…
Глава десятая
Теперь вместе с Бабаджаном Ашуровичем шли восемь человек. Было четверо, стало восемь, он девятый. Хотя и трудно утверждать, что четверо раненых сванов смогут заменить одного раненого Рустама, такого опытного моджахеда, злого и безудержного в бою, не знающего страха участника бесчисленных боев и схваток, тем более, что сваны даже вооружиться не смогли. Одному из них Бабаджан Ашурович отдал свой автомат, потому что успел вооружиться автоматом с глушителем убитого им часового. Жалко было только нож, который остался в теле того же часового. Не хватило времени, чтобы его вытащить. Вообще, Бабаджан Ашурович знал, насколько сложно вытащить нож из человеческого тела, если вогнал его по самую рукоятку. Мышцы пораженного тела резко сокращаются и зажимают сталь, как слесарные тиски. И требуется время и усилие, чтобы высвободить нож. Наверное, именно потому «ножевой» бой обычно осуществляется с помощью многочисленных резаных ударов, но не колющих. А нож был хороший, изготовленный мастером-кузнецом, каких мало. Настоящий булат, способный легко перерубать даже гвозди. Этот нож перед аукционом эмир дал Рустаму, чтобы тот подточил его. А вернуть удалось только тогда, когда Рустам в числе других освободил своего эмира и сам отдал нож. Лезвие украшено затейливым черно-стальным узором, свойственным булату. Узор каждого булатного клинка бывает индивидуальным и не поддается правке. Бабаджан Ашурович узор своего ножа узнал бы среди тысячи подобных. Жалко потерю…
Однако долго думать о ноже эмир Дагиров не мог, потому что требовалось соображать, как лучше уходить от погони и не попасть под уже начавшийся обстрел. Выстрелов и очередей слышно, естественно, не было – глушители на автоматах спецназа хороши, но пули били в камни и в тропинку посреди ущелья. Из камней порой высекались даже искры. Хорошо, что эмир сразу сообразил и жестом разделил свою маленькую группу на две части, половину отправив к одной стене, половину к другой. Спасли положение набежавшие тучи, скрывшие луну.
Однако разница в скорости передвижения по камням под отвесными стенами ущелья и по чистой тропе посредине, пусть даже и не утоптанной, – значительная. И, как только ущелье начало поворачивать, Бабаджан Ашурович, чтобы увеличить скорость, дал команду перейти на тропу. Они не шли – они старались бежать. Сам эмир на ходу сделал себе новый укол пармедола. И протянул последний свой шприц-тюбик одному из сванов, который очевидно отставал из-за простреленной икроножной мышцы.
– Подкрепись. Знаешь, что это такое?
– Знаю.
– Пользоваться умеешь?
– Конечно.
Другие сваны держались лучше. У них ранения были в верхние конечности. И, к сожалению, только у одного из всех был автомат, который передал ему эмир, остальные бежали без оружия. Без оружия бежать, конечно, всегда проще, только вот драться, если случится, лучше все же с оружием. А драться им, возможно, придется.
Но как умеет передвигаться спецназ ГРУ, Бабаджан Ашурович Дагиров тоже хорошо знал и потому торопил свою группу. Недавно он сам едва успевал за этими проклятыми боевыми роботами. Правда, тогда беспокоила рана, и никто не предоставил ему шприц-тюбик пармедола. Шприц-тюбики принесли ему его бойцы, когда освободили. Здоровый, он вполне мог бы за счет своего характера потягаться с боевыми роботами. Характер – это то, что никакому роботу привить невозможно, считал эмир Дагиров. И именно за счет характера он в состоянии победить их. И его моджахедов Аллах тоже характером не обидел. Вместе они смогут драться не хуже спецназа ГРУ. По крайней мере, эмир на это очень надеялся…
* * *Когда еще только приближались к ущелью, Родион издали заметил людей, взбирающихся на скалы над проходом. Луна хорошо высвечивала их. Догадаться, кто туда забирается, не трудно. Старший сержант поднял автомат, прицелился и опустил оружие. Было слишком далеко для прицельного выстрела. Здесь нужен оптический прицел, чтобы провести точный выстрел, а коллиматорного откровенно недостаточно. А простой удар пули в камень при промахе только заставит бандитов торопиться и действовать безжалостнее. Если стрелять, то наверняка. Пока они, кажется, не подозревают о преследовании. И потому еще соображают, еще выбирают момент. После промаха выбирать момент не будут и пойдут напролом.
– Сумеет кто в них попасть? – спросил старший сержант без надежды, потому что он сам был во взводе лучшим стрелком. И уж если он на свое мастерство не надеялся, то полагаться можно только на снайпера. Но снайпер взвода Коноваленко ушел в преследование сванских бандитов.
Семисилову никто не ответил. И даже оружие никто не поднял, понимая бесполезность такой стрельбы, которая только выдала бы преследование.
– Бежим. Что есть мочи бежим!..
Эта команда была понятна всем. «Низкий старт» никто не использовал, тем не менее с места все сорвались так стремительно и так мало старались соблюдать тишину, которая уже была и не важна, что спугнули большую суетливую стаю шакалов, которая с характерным для нее детским плачем побежала в холмы. Бандиты этого не услышали и не заметили. Да они уже и скрылись за камнями.
Похоже, эмир Дагиров и его бандиты не думали, что старший сержант Семисилов вычислит их направление движения и намерения и попробует догнать. А он вычислил. И почти догнал. Чуть-чуть времени не хватило. Самую малость.
Родиону казалось, что он никогда не бегал так быстро. До ущелья оставалось метров триста пятьдесят или немногим больше, а бежали спецназовцы эту дистанцию так, словно соревновались на «стометровке». Здесь уже не могло быть речи о сохранении дыхания. Здесь главный критерий – скорость. Только их скорость могла бы спасти оставшееся в ущелье отделение от смерти во сне. Была еще надежда и на часового, но старший сержант сам прекрасно умел снимать часовых и знал, что часовой на посту всегда находится в невыгодном положении перед атакующими его и нет такого часового, разве что часового с собакой, которого невозможно «снять». Собака всегда предупредит о присутствии противника раньше, чем предупредят глаза и слух человека, и часовой сумеет подготовиться или поднять тревогу.
Тем не менее при максимальной скорости бега старший сержант, даже все свои семь сил задействовав, видел, что его группа опаздывает. В ущелье можно и через проход войти. И так было бы, наверное, быстрее. Но легко можно попасть под обстрел сверху, если бандиты еще не спустились. И Родион последовал по их пути, стал быстро карабкаться на камни. Остальные от него не отставали. И, только выскочив на скалу, Семисилов увидел, что бандиты и часть освобожденных пленников направляются туда, где, скорее всего, и отдыхало отделение спецназа.
Родион дал очередь, за ней вторую, но сразу понял недостаток оружия с глушителем – этими очередями не разбудить спящих.
– Тревога! Подъем! Тревога! – закричал старший сержант во все горло и даже присел от натуги – так он надрывал криком горло.
Бандиты сразу среагировали и рванулись к проходу, который со скалы, где находился Родион с товарищами, не простреливался. Но еще кто-то из них упал, не успев скрыться. Значит, отделение услышало крик заместителя командира взвода. И кто-то дал беззвучную очередь.
Родион спрыгнул. Сначала, еще до того, как приземлился, дал короткую точную очередь и пристрелил далеко отставшего от других бандита, который, нагнувшись, что-то искал среди камней. С такого расстояния старший сержант никогда не промахивался, даже глаз к прицелу не прикладывая. Потом подошел к распростертому часовому, склонился над ним, положил руку на бронежилет. Но помощь оказывать было уже поздно. Нож с рукояткой из бересты торчал у часового из-под мышки, там, где тело не защищено бронежилетом, и уходил глубоко в сторону сердца.