– Никто не знает, – перебил Ди. – Вообще никто не знает. И если ты…
– Могила. – Стерх по-детски приложил палец к губам. Он снова сидел вполоборота, бросая на собеседника испытующие взгляды. Словно опасаясь непредвиденной реакции. "Правильно, – подумал Ди. – Он же читал про греев".
– Так куда? – снова спросил Ди, как только удалось вырулить на более-менее сохранившийся отрезок дороги.
– Высади у ЦЦ, – упрямо ответил Стерх.
И Ди ничего не оставалось, кроме как, выезжая из разрушенных южных кварталов, накинуть на машину тень. Он немного тревожился: неизвестно, что будет со Стерхом, вот так внезапно, без предупреждения, без подготовки, оказавшимся в тени. Но тот с любопытством крутился в немного потемневшем салоне "Ягуара", вертел круглой головой, щурился на утратившие резкость очертания.
– Это всегда так? – И с изумлением потрогал свой рот.
Ди знал, что он чувствует. Человеку, должно быть, трудно ощущать собственный голос осязаемым и гулким, одновременно наполнившимся тяжестью и плавной формой, звучащим будто из-под воды, зажатой в узкую бочку, которая появилась прямо под грудиной.
– Не бойся, – попытался он утешить Стерха. И получил в ответ сердитый взгляд. Стерх считал, что не боится. Вот и хорошо. Тем более что на бояться времени выделилось немного: очень скоро над плоскими крышами замаячили покрытые жестяными заплатами купола Центральной Церкви.
**8**
Герр Линденманн, полночи ждавший хозяина в темном доме, крадучись палил на кухне свечу и плел очередную корзину. В печи скучал пустой чугунок, он тоже ждал – раннего утра, когда герр Линденманн сможет отправиться на охоту. Воскресная личность донны Лючии не умела обращаться с огнестрельным оружием и потому обходилась рогаткой.
Заслышав тяжелый шорох шин по насыпанному перед гаражами мелкому гравию, герр Линденманн быстро затушил свечу, пихнул самодельный подсвечник за холодную печь и, привычно ощупывая стены, поспешил к выходу.
Ди, наткнувшийся на донну Лючию в дверях, не сразу вспомнил, какой сегодня день, и, лишь увидев знакомые пучки лыка в ее обнаженных по локоть руках, сообразил, с кем имеет дело. И нахмурился.
– Почему вы не спите?
Герр Линденманн потупил голову.
– Вы работали в темноте?
Герр Линденманн покаянно вздохнул.
– Ужин есть?
Обрадованно закивав, воскресная личность донны Лючии двинулась обратно в сторону кухни. Там, на столе, накрытые белой льняной салфеткой лежали подсохшие бутерброды Фрумы-Дворы. Судя по расправленным салфеточным углам, герр Линденманн, полюбопытствовав, оставил все как есть. Не его дело выяснять, почему на обычно стерильной кухне оказалась эта странная, несомненно вредная для здоровья еда.
Только сейчас Ди понял, насколько устал и проголодался. Наспех сполоснувшись в душе, он обмотал вокруг бедер длинное полотенце и, роняя с волос крупные частые капли, уселся прямо за кухонный стол. Если герр Линденманн и был шокирован столь неформальным поведением, он счел нужным воздержаться от демонстрации своих чувств. Поглощая бутерброды, Ди специально поглядывал на его невозмутимое лицо. Как всегда – никаких эмоций. Лыко сброшено в недоплетенную корзину и выставлено за дверь.
А в круглые окна уже проникали первые лучи рассвета. Подавая Ди кувшин с синтетическим молоком, герр Линденманн кашлянул.
– Что? – спросил Ди между глотками. – Охота?
Воскресная личность донны Лючии застенчиво повела плечом. Ди не видел ничего приятного или интересного в утренних прятках в камышах и осоке. Однако же герр Линденманн исправно таскался в западную часть леса, к пруду, на котором водились, похоже, что последние утки на острове.
Когда-то, еще до отделения Крайма от Большой земли, эти птицы считались перелетными. Однако сразу после Великой Перекопской революции и уток, и производимое из них сало объявили национальным достоянием. Границы закрыли одновременно с началом Перекопа. Какое-то время неразумные птицы пытались, как прежде, сезонно перелетать с места на место, невзирая на политическую обстановку в стране, но электронно-лучевые пушки дальнего действия положили этому решительный конец.
Разогнав электроны в МАКе – Малом адронном коллайдере, так кстати построенном на территории Крайма последним объединенным усилием ЗАД и США, представители новой власти собрали их в пучки и при помощи пушек сфокусировали в определенные конфигурации.
Внешние очертания пучков электронов, сконфигурированных пушками, живо напоминали хищных птиц, так что поднявшиеся было в воздух утиные стаи, увидав летящих им навстречу соколов и беркутов, стремительно разворачивались обратно.
Впрочем, гигантские кинескопы быстро пришли в негодность: перепуганные насмерть утки гадили прямо в воздухе со скоростью, практически равной скорости разогнанных в коллайдере электронов.
Птицы перестали рваться на волю, осели на краймских прудах и озерах. И были быстро перебиты местными жителями. Теперь утки считались чуть ли не вымершими, утиное сало – редким деликатесом, и только Дориан Грей и Зеленые Человечки знали, сколь многочисленна поселившаяся в Резервации стая. И с недавнего времени – воскресная личность донны Лючии.
Наблюдая за тем, как всегда сдержанный герр Линденманн в белоснежных вязаных носках бежит к воротам, сжимая под мышкой фиолетовые болотные сапоги, Ди прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Несмотря на бессонную и богатую переживаниями ночь, спать расхотелось. Но и в доме посветлело; если не заснуть, Ди не сможет здесь находиться. Он сойдет с ума, окруженный стенами и вещами, до сих пор хранящими, как ему казалось, прикосновения родительских взглядов и рук.
Ди зажмурился и положил на стекло ладони. Он так устал, что не в состоянии вести машину. Поэтому город отпадает. А не прогуляться ли за герром Линденманном, не поучаствовать ли в утиной охоте в качестве независимого наблюдателя?
Он закутался в длинный камуфляжный плащ с капюшоном, вздыхая, втиснул ноги в отцовские прорезиненные берцы, застегнул на высокой частой шнуровке непромокаемые клапаны.
Заболоченные берега пруда все еще лежали в тумане, но он уже рвался, рассеивался утренним солнцем, расползаясь по блеклой от инея зимней траве и цепляясь за голые ветви деревьев. Под этими-то ветвями, спутанными в хрусткое черное кружево, и устраивались на ночь знаменитые краймские утки.
Когда появился Ди, герр Линденманн уже ощипал нежные утиные тельца и теперь разделывал их, мурлыча себе под нос. Ди прислушался. И, мысленно перекладывая слова на современные языки, опознал древний восточноверхегерманландский:
Dein weisses Fleisch erregt mich so…
Ich bin doch nur ein Gigolo…
"Твоя белая плоть так меня возбуждает… Но я всего лишь жиголо…" Сидящий на корточках герр Линденманн ритмично подергивал головой в такт мелодии.
Dein weisses Fleisch erleuchtet mich…
"Твоя белая плоть озаряет меня…" Почувствовав чужое присутствие, герр Линденманн быстро обернулся, и выщербленный армейский нож соскользнул.
Mein schwarzes Blut und dein weisses Fleisch…
"Моя черная кровь и твоя белая плоть…" Поднимаясь, воскресная личность донны Лючии закончила куплет и сунула порезанный палец в рот.
Дымчатый утиный пух прилип к помятой траве. Рассыпанные рядом с плетенной из тонкого лыка авоськой старинные теннисные мячики, которыми герр Линденманн сбивал из рогатки птиц, заскорузли от болотной грязи. Проследив за взглядом Ди, герр Линденманн смутился и хрипло пообещал:
– Я все уберу, мистер Грей.
Ди согласно опустил ресницы. Он не любил оставлять следов: обитающие в самой чаще Зеленые Человечки давным-давно позабыли, что Резервации создавались для греев. Иначе как бы Ди удавалось в детстве подолгу оставаться в лесу на самообеспечении? Он даже облизнулся, припомнив пряно-сладкий вкус человеческой крови.
Die Spur ist frisch und auf die Brucke…
Tropft dein Schweiss dein warmes Blut…
Ich seh dich nicht… Ich riech dich nur… Ich spure Dich…
– тихонько завел герр Линденманн. "След свежий, и на мост… Капает твой пот, твоя теплая кровь… Я не вижу тебя… Я лишь слышу твой запах… Я чувствую тебя…"
И Ди ясно представил себе – прямо как увидел вживую – воскресную личность донны Лючии, чавкающую своими фиолетовыми сапогами по тине; разгоняющую изумрудную ряску на воде; раздвигающую дрожащими от нетерпения руками рогоз и осоку; подкрадывающуюся к осоловелым от утренней свежести уткам…
Когда-то он сам точно так же крался по чуть слышно потрескивающей от инея траве, тянул руки – не к рогатке и теннисным мячам – к покрытым цыпками шеям… Ди моргнул и тряхнул головой, отбрасывая некстати выплывший из глубин памяти морок. Ничего такого не было. Он просто выслеживал ослабших и старых Зеленых Человечков – как правило, угасающих или неизлечимо чем-нибудь больных – и гуманно помогал им отойти в мир иной.
Der eine sto?t den Speer zum Mann…
Der andere zum Fische dann…
– тянул герр Линденманн, отбивая такт легкими взмахами руки. "Один вонзает копье в человека… А другой – в рыбу…" К перепачканным утиной кровью и жиром пальцам прилипли разноцветные перышки.
– Ты должен научиться добывать себе пищу, – объяснял папа. – Тебе предстоит длинная жизнь, Дориан, и никто не может сейчас сказать, что в ней произойдет. Поэтому нужно заранее подобрать решения для всех проблем. Так ты всегда будешь наготове и во всеоружии.
– Как только дела наладятся, мы тебя найдем. – Мама гладила Ди по голове и незаметно для папы совала в карманы гуманитарные леденцы из арахисового масла.
Да, бывало время, когда и греям приходилось питаться из ЗАДовских посылок… Правда, нынешняя война тогда еще не началась, а посылки именовались добровольческим жестом: Западно-Американские Демократии избавлялись от выходящих из моды излишков.
Ich werde immer bei dir sein…
Ich werde immer bei dir sein…
"Я всегда буду с тобой… Я всегда буду с тобой…"
– Хватит! – раздраженно оборвал Ди. И немедленно устыдился своей грубости. – Я имею в виду: почему вы поете именно эти песни?
– Простите, мистер Грей. – Воскресная личность донны Лючии ссутулилась и, кажется, собралась расстроиться.
– Вам не за что извиняться, – отчеканил Ди намеренно строгим голосом. – Я всего лишь спросил, чем обоснован ваш выбор.
– Ну… – Герр Линденманн откашлялся. – Видите ли… Ей нравится.
– Кому? – Ди оглянулся, словно и вправду ожидая увидеть возле пруда кого-то постороннего.
– Ну… – Герр Линденманн медленно и мучительно краснел. – Ей… Никки… – закончил он шепотом.
– Никки? – Ди переспросил, одновременно соображая, где именно герр Линденманн, покидающий дом лишь ради утиной охоты, мог познакомиться с женщиной. Овощи для своих салатов он добывал из кладовок и с огорода на заднем дворе, заправки – из забитых родителями погребов, а красивых разнокалиберных баночек и бутылочек со специями и пряностями Никки натащило из магазинов столько, что будет еще на несколько жизней… – Никки? Никки?!
От его неожиданно громкого возгласа успокоившиеся было утки сонно зашевелились. Парочка даже соскочила в пруд и попыталась взлететь, тяжело хлопая крыльями по темной воде.
Герр Линденманн красноречиво приложил испачканный кровью палец к губам.
– Дома поговорим, – прошипел Ди, помогая ему собирать теннисные мячики и разделанные птичьи тушки.
Перья хозяйственный герр Линденманн ссыпал в припасенную корзинку, а руки вытирал огромным носовым платком – белым в коричневую клетку. Ди смутно припомнил, что уже где-то его видел, и тогда тоже платок использовался не совсем по назначению.
**9**
Память прояснилась дома. Воскресная личность донны Лючии шпиговала утиные грудки чесноком. Устроившийся на другом конце стола Ди положил гудящую голову на скрещенные руки и принялся думать о том, что, в принципе, нет смысла накрывать в зале, а удобнее всегда питаться на кухне… Он почти заснул, когда из плавающих под закрытыми веками обрывков сложилась внезапная картинка: улыбающееся Никки натягивает на холеные руки асбестовые перчатки по локоть, повязывает голову клетчатым носовым платком и, подхватив грабли, отправляется на задний двор. В огород. Сон немедленно слетел.
– Так вы что – общаетесь между собой?
Герр Линденманн, складывающий утятину в чугунок, обернулся с вежливой, чуть недоуменной улыбкой.
– Вы и Никки, – пояснил Ди.
Вежливая улыбка превратилась в застенчивую. Нежный румянец окрасил гладко выбритые щеки, на которых, впрочем, никогда и не росло никаких волос.
– Мы друзья.
Ди сверлил воскресную личность донны Лючии взглядом, ожидая продолжения.
– Да… – запаниковал герр Линденманн. – Да… Мистер Грей, это… пока… она… в общем… гм… хм… я смею надеяться…
– Понятно. – Ди решил его все же пощадить – а то так и завтрака не дождешься. Был обещан омлет с зеленью – "Вот прямо сейчас, одну минуточку, вот только нашпигуем эту прелесть…". Страшно хотелось и есть, и спать – Ди не мог бы сказать, чего больше, – а про взаимоотношения личностей донны Лючии он выяснит позже. Да и спрашивать лучше у Никки – оно более разговорчиво. Или у Феликса – он умнее. Да хоть бы и у Настасьи Филипповны – она честная, и скрывать уж точно ничего не станет.
Ди широко зевнул – уже в миллионный, наверное, раз, и герр Линденманн засуетился, роняя укроп и яичную скорлупу и едва не поскальзываясь на кусочке драгоценного утиного сала.
Что бы там ни было, а выспаться в доме все равно не удастся – это Ди прекрасно понимал и потому, клюя носом, строил планы на уже начавшийся день. После утренней бомбежки можно выбраться в город, припарковаться где-нибудь на обочине и вздремнуть несколько часов. Или отъехать поглубже в лес – туда, где на машину точно не наткнутся Зеленые Человечки; из-за постоянно наброшенного на дом укрытия создание дополнительной тени в Резервации требовало чересчур много энергии, поэтому Ди ею почти не пользовался.
Да и зачем? От кого тут прятаться? Кроме Зеленых Человечков – вымирающих и все никак не могущих вымереть окончательно – в Резервацию уже несколько поколений никто не забредал. Ди подозревал, что родители каким-то образом намеренно подпитывали ходящие по Крайму слухи о радиоактивных заражениях, невероятных мутантах, аномальных явлениях, обретших разум и живущих самостоятельными жизнями, и так далее.
Хотя следовало признать, что в байках о питающихся людьми энергетических сущностях некая доля правды все же была. Когда Зеленые Человечки только-только отреклись от "мерзких дьявольских причиндалов цивилизации" – или как-то так, Ди уже толком не помнил – и удалились от соблазнов в принадлежащий Резервации лес, греи охотились на них так же, как и на других теплокровных животных.
Однако, по словам папы, вскоре выяснилось, что Зеленые Человечки, хоть и перестали соблюдать обычаи своего народа, едят сырую пищу, не чистят зубов и бегают голышом и без обуви – или, зимой, в зеленых колготках и лыковых лаптях – так это вовсе не от дикости, а "чтобы слиться с матерью-природой". Что бы это ни значило.
А посему питаться ими не то чтобы нельзя (разрешается всем и всеми, что и кто так или иначе оказывается на территории Резервации), а как бы не очень желательно: самые первые греи все-таки подписывали с представителями землян какие-то давно забытые обеими сторонами соглашения и договоры.
А еще Человечки поголовно носили очки – странные, с зелеными стеклами, отчего весь мир приобретал, по мнению Ди, совершенно идиотский изумрудный оттенок.
Короче, Ди – наверное, последний из греев, кто пробовал человечину. Он нашел ее вполне себе вкусной… Но как же рвут душу и сердце эти слова: "последний из греев"…
За такими грустными мыслями Ди непривычно далеко отъехал от дома в лес. Заросли тут значительно редели, а на опушке торчал из земли огрызок трухлявого дерева – остатки столба, когда-то держащего высокий, опутанный голыми электрическими проводами забор, окружающий Резервацию по периметру. Сами провода – точнее, их ржавые куски – валялись неподалеку.
Никакого электричества здесь давно уже, разумеется, не было: папа в юности разобрал питающую забор подстанцию и собрал ее заново уже в подвале собственного дома, нелегально подсоединившись и к Тавропылю, и к ветвящейся по всему острову подземной сети старинных электрокабелей. Он говорил, эта сеть связана с материком: люди с их короткой памятью давно позабыли, что по дну моря проложена уйма всяких кабелей и трубопроводов – например, там, где теперь покоятся обломки Моста Свободы, обрушенного Прыгунами.
Так типично по-глупому враги годами осыпали Крайм бомбами и гуманитарной помощью, вместо того чтобы просто обрезать провода и перебить трубы, лишив таким образом, непокорных и со всеми несогласных жителей электричества, водопроводной воды и всего такого прочего – что там еще им необходимо…
Распахнув дверцы "Ягуара", Ди вытянулся на заднем сиденье и наконец погрузился в сон, а когда проснулся, вспомнил, что собирался проверить и подпитать дом тети Джулии и дяди Юури.
**10**
Час неспешной езды в самую глушь, к центру Резервации, и он на месте. Ди насторожился уже возле широкого оврага, за которым стояла кипарисовая роща и начинались владения тети Джулии и дяди Юури: в воздухе витало нечто, всегда оставляемое тенью, разрушенной против воли хозяина, щекоталось в ноздрях, царапало горло. Сердце у Ди сжалось. Он приготовился к самому худшему.
И не зря.
Вместо дома греев, с черепичными крышами, витыми башенками, выбеленными известью колоннами и аккуратным палисадником, Ди увидел огромную воронку. И жалкий остаток накренившейся стены на ее краю – непонятно как не упавший, не отброшенный в сторону, не развалившийся в пыль.