— Сядь, — коротко приказал он ей тоном, не терпящим возражений.
И она села. Колени сами собой подломились, и Вера опустилась на табурет, выдвинутый им из-под стола.
— Пей, — односложно потребовал он и сунул ей в руки чашку с кофе. — И прекрати сидеть с таким постным лицом. Никакой трагедии, в конце концов, не произошло. Мы делали это с тобой и раньше. И ты принимала меня в свои объятия весьма охотно. Что же изменилось сейчас, Вера? То, что у меня другая семья? Ха-ха! Это же вздор, дорогая. Вздор ревновать меня к кому-то… Ты — это ты, а она — это она! Только и всего!
Вот так Геральд быстренько расставил приоритеты по своим местам, совсем не собираясь мучиться из-за каких-то там этических догм. Все это, по его словам, было вздором и пуританскими наворотами.
А вот она мучилась, да как мучилась! Она самой себе казалась мерзкой и грязной, не способной противостоять его грубой первобытной силе. И не столько физической силе, здесь она могла бы еще как-то справиться. Сколько силе его власти и денег. Правильнее сказать, власти денег.
Он мог забрать у нее Данилку! Это было самое страшное, самое мерзкое, что он мог сотворить. Все остальные его мерзости буквально меркли в сравнении с этой. Эту она уж точно не переживет. Все остальные пакости она была вынуждена терпеть… пока.
Геральд сожрал всю овсянку, что она сварила, требуя добавки снова и снова. Напился кофе, выхлестав три чашки. И потом, воспользовавшись тем, что Данила надолго скрылся в ванной, вцепился в нее.
— Опомнись, Гера!!! — воскликнула Верочка сдавленным голосом, глядя на него полными слез глазами. — Мальчик дома! Он может в любой момент выйти из ванной! Что ты делаешь?!
— Ничего я не делаю, — раздраженно заметил он, распахивая ее халат и по-хозяйски залезая ей в лифчик. — Я просто хочу потрогать тебя немного перед отъездом. Мы же неделю не увидимся, дорогая. Уж позволь…
И она позволила. Позволила его рукам трогать себя, прижимать, гладить…
Это было гадко, отвратительно. Когда он оттолкнул ее от себя, услышав, как щелкнул шпингалет на двери ванной, ей хотелось выть и биться головой о стену. Но вместо этого она поправила на себе белье, быстро запахнула халат и встала у окна, спиной к Геральду.
За окном бурлила чья-то жизнь, разбуженная стремительно наступающей весной. Народ спешил по магазинам, сгребал мусор на детских площадках, прогуливался с детьми. И никому не было дела до того, что ее-то, Верочкина, жизнь кончилась. И виной тому был человек, которого она не так давно трепетно и преданно любила…
Геральд стремительно вышел из кухни и занялся тем, что принялся перетряхивать Данилкин рюкзачок. Так они провозились с полчаса, споря и шутливо переругиваясь по поводу каждой вещи. Потом Данила начал одеваться в новые джинсы и куртку, которые ему привез отец, а Геральд снова вернулся в кухню.
— Вера… — позвал он, встав в дверях. — Посмотри-ка на меня, дорогая.
Она повернулась спиной к окну и уставилась ему в переносицу. Видеть его глаза было выше ее сил.
— Умница, — сказал он тоном хозяина, похвалившего свою собаку. — Я вот что хочу тебе сказать перед отъездом… Не вздумай что-то затевать за моей спиной. Я, кажется, уже предупреждал тебя, что не потерплю… Я, как бы это поудачнее выразиться, должен контролировать ситуацию. Никаких мужиков рядом! Ни-ка-ких!!! Будешь послушной девочкой, и все у нас будет хорошо…
Ей очень хотелось возразить, очень. Сказать, что никаких «нас» давно нет и быть не может. Что хорошего быть ничего не может. И послушной бесконечно она быть не может тоже. Но… она лишь молчала, покорно кивая каждому его слову. Не соглашалась, нет, просто делала вид.
Потом она проводила их до машины. Долго обнимала и целовала Данилку, изо всех сил сдерживая слезы. Позволила Геральду поцеловать себя в щеку и ушла домой.
А дома пустота, тоска и все то же одиночество, только во сто раз ощутимее и острее. Данилка уехал… Ее милый, родной и самый любимый в мире человечек уехал от нее со своим отцом, не сумевшим стать ей хорошим мужем, став зато отменным палачом.
Верочка бродила по квартире, трогала вещи сына. Перебирала носки и рубашки, забракованные Геральдом и выложенные им из рюкзака сына. Складывала все это обратно в шкаф и безостановочно ревела.
Прошел час, второй, она все так же слонялась по комнатам. Даже пыталась создать какую-то видимость уборки. Но потом задвинула пылесос обратно в кладовку, бросив сверху тряпку, которой обычно вытирала пыль. Не получалось у нее отвлечься. Совсем не получалось. Мысли снова и снова возвращались к решению, принятому ею пару дней назад. Имела ли она право решать все за них обоих?! Могла ли взять на себя такую ответственность?! Наверное, нет. Но выхода-то не было! Никакого выхода не было, кроме как уехать, и сделать это надо как можно быстрее. Тайно, под покровом ночи…
Верочка невесело усмехнулась. Пожалуй, такие меры были излишними. Им и так удастся скрыться от Геральда, стоит лишь продать квартиру и мебель. Наверное, она не имеет права распоряжаться его мебелью, но придется. Им с сыном будут нужны деньги. Да и уезжать придется налегке.
Завтра… Уже завтра в полдень у нее состоится встреча в «Тагриусе», так именовалась фирма, занимающаяся сделками с недвижимостью. Они помогут ей. Непременно помогут, и все проблемы сами собой разрешатся. Главное — не терять надежды…
Верочка пошла в ванную, пустила воду и подставила распухшее от слез лицо под ледяные струи. В голове тут же зазвенело от холода, а зубы принялись звучно клацать. Но это ей даже понравилось. Это помогло ей хоть ненадолго отвлечься от тягостных дум. Верочка, подумав, добавила горячей воды и вымыла голову. Потом очень тщательно расчесывалась, долго сушила волосы феном и еще дольше укладывала их. Она постояла у зеркала, повздыхала и вдруг непонятно с чего потянулась к косметичке. Слегка подвела глаза, чуть мазнула светло-голубыми тенями по векам, подкрасила ресницы. Оглядела себя придирчиво и чуть успокоилась, следов слез не было заметно. Можно выбираться в город. Ей не нужны продукты, Геральд привез все необходимое и долго и с наслаждением забивал полки холодильника и шкафов. Покупать она ничего не собиралась. Ей нужен воздух, который хотелось вдохнуть полной грудью…
Тщательно одевшись в вещи, подаренные когда-то мужем, ставшим бывшим и ненавистным, Верочка вышла из квартиры, заперла дверь, шагнула к кабине лифта и нос к носу столкнулась с Назаровым.
— Здрасте, — скованно поздоровался он и не к месту козырнул. — Уходите? А я к вам.
— Здравствуйте, Александр, — сдержанно поздоровалась Верочка и вошла в лифт. — А я вот решила выбраться в город.
— А… А можно мне с вами? — попросил он и затравленно заглянул ей в глаза. — Не сочтите меня назойливым… Мне просто хотелось посоветоваться с кем-то. И так получается, что, кроме вас, и не с кем…
Он не собирался говорить ей ничего подобного. Шел просто так, наугад. Просто потому, что очень захотелось увидеть ее.
Увидел…
Ничего не изменилось, черт возьми. Она по-прежнему была прекрасна и недосягаема. А он все так же смущался в ее присутствии. И еще цедил из себя слова, просто как пацан какой-то!..
Назаров вошел следом за ней в лифт и нажал кнопку первого этажа. Они ехали молча. Верочка смотрела куда угодно, но только не на него. А он, напротив, никуда больше смотреть не мог, кроме как на нее. От нее дурманяще пахло свежестью и тонкими духами. Не иначе, подарок бывшего, кольнуло его ревностью. Он тяжело вздохнул, пропустил ее вперед, когда лифт остановился, и поплелся следом.
Верочка шла, не оглядываясь.
Если честно, то она была удивлена его скованностью. Неужели он и правда влюблен в нее?! Просто пушкинские страсти какие-то, честное слово. Краснеет, вздыхает, смотрит с немым обожанием. И это взрослый современный мужик, проработавший в милиции не один год, испытавший много боли и знавший о смерти и бедах не понаслышке. Когда сидел на ее кухне, напросившись на чай, он вел себя несколько иначе. Она и уверенность, и силу в нем тогда почувствовала, мелькнула даже шальная мысль попросить его о помощи. Она, конечно же, быстро отогнала ее от себя, но все же…
А разве на такого, какой он теперь, можно положиться? Разве можно опереться на его твердое плечо или попросить защитить ее от Геральда?!
— Вера! — вдруг окликнул ее Назаров, заметно поотстав.
Она остановилась. Оглянулась и, к изумлению своему, обнаружила, что он разозлился.
— Я вас слушаю, Александр. Вы о чем-то хотели со мной посоветоваться, не так ли? Я слушаю вас, у меня, знаете ли, со временем не очень, — зачем-то слукавила она и даже посмотрела на часы.
— Да врете вы все, Верочка! — вдруг с чувством воскликнул Назаров, подходя к ней ближе. — И не спешите вы никуда. Просто решили прогуляться, я же не вчера родился, вижу…
— Да? — Она изумленно вскинула брови. — Ну, коли вы такой… Чего же тогда ведете себя так…
— Как? — Он мгновенно насупился, опустив глаза на свои ботинки в засохшей грязи, оставшейся после сегодняшних прогулок по Верхней Нагорной.
— Неуверенно, как подросток, — подначила его Верочка, ей вдруг сделалось смешно и интересно, совсем как в юности, когда знакомый мальчик все хотел ее поцеловать, да так никогда и не решился.
— Что верно, то верно, — покаялся Назаров и улыбнулся ей. — Я не из таких, что пришел, увидел, победил… Да и вы не из тех, которых можно красивыми словами пленить. Вот не вижу вас, кажется все простым и несложным. А увижу, и язык деревенеет. Чертовщина, как вы думаете?
— Ну, это смотря по какой причине он у вас деревенеет, — усмехнулась Верочка.
— Да все по той же… — И вот тут Сан Саныч вдруг решил: или сейчас, или никогда. Если он не скажет ей об этом сию минуту, то опоздает на всю оставшуюся жизнь. И он сказал: — По той простой причине, Вера Ивановна, что я вас, кажется, люблю.
О как!!! Хоть стой, хоть падай, сказал бы ее «любимый» ученик Баловнев. Или как-то по-другому он говорит, но тоже то ли про отпад, то ли про осадок. И что вот ей теперь с этим признанием делать? Захихикать и глазки закатить от избытка чувств нахлынувших или… сделать вид, что не расслышала?
Сделать вид не получилось, потому что Назаров повторил:
— Я уже давно люблю вас, Вера. Люблю так сильно, что ночами спать не могу. И думать ни о чем не могу, только о вас. Я понимаю, конечно, что не пара я вам и все такое… — Он снова скосил взгляд на свои грязные ботинки; угораздило же его каждый раз при встрече с ней выглядеть сущим побирушкой: то с рукавом рваным, то в ботинках грязных, то без денег в кармане. Конфуз сплошной, да и только. — Но поделать с собой ничего не могу!
— Но вы же понимаете, что…
В голове у Верочки вдруг все смешалось. И горечь от подлости бывшего мужа. И тоска по сыну, хотя он всего лишь полдня как уехал. И непонятное, юношеское какое-то ликование от признания их неулыбчивого участкового. Все же не так она, оказывается, плоха, раз человек из-за нее спать не может. Значит, она способна еще нравиться, и даже более того.
— Вы же понимаете, что у нас с вами не может быть никаких отношений, — проговорила она, решив закончить фразу. — Этого просто не может быть!
— Почему?
— Но… Это же очевидно! — воскликнула она, растерянно заморгав.
Как он не понимает, она же не имеет права завязывать никаких отношений, одной ногой уже почти сбежав из этого города?! Хотя… Он же об этом не знает и знать не должен.
— Я не вижу никаких препятствий, — настырно повторил Сан Саныч. — Если только, конечно, я вам глубоко противен…
— Нет, что вы!!! — Верочка даже покраснела от того, что он мог заподозрить ее в подобном. — Вы мне совершенно не отвратительны. То есть… Я хотела сказать, что вы достаточно приятный человек, Александр. Только… Согласитесь, что для меня это очень неожиданно. К тому же я не одна.
— У вас кто-то есть?!
Ну что за идиот, в самом деле! Сейчас она пошлет его куда подальше и уйдет. И правильно, между прочим, сделает, потому что это не его собачье дело, есть у нее кто-нибудь или нет. Рассопливился, понимаешь. Думал, она услышит и тут же упадет в его объятия. Такой карамельной бодяги нынче даже в женских романах не пишут…
— У меня есть сын, прежде всего.
Ей очень хотелось добавить, что и муж все еще имеется на нелегальном положении, но при мысли о Геральде ее передернуло.
— Сын? — Назаров просиял. — Данила? Хороший пацан! Славный! Я приглядываю за ним потихоньку. Он молодец. И друзья у него приличные, и интересы… На скейтборде катаются, никого не задевают. В салоне компьютерном просиживают, в стрелялки играют. Нет, что он хороший, Вера Ивановна, то хороший. А вы считаете, он будет против?
— Против чего? — ситуация ее начала забавлять, но добрые слова о Данилке были ей небезразличны.
— Ну, против наших с вами отношений. — У него даже спина вспотела от собственной вседозволенной наглости.
Он стоял, смотрел на нее исподлобья потемневшими от переживания глазами и все ждал. Ну, вот сейчас, сейчас она фыркнет и уйдет. Или запретит ему говорить с ней и к двери ее подходить запретит. И вообще… Что это на него нашло такое сегодня? Не иначе, убийство Эдика Шершнева так подействовало. Назаров и прежде, сталкиваясь со смертью, всегда жалел бездарно упущенные дни. Всегда хотелось растянуть эти крохотные двадцать четыре часа на неимоверно длинные минуты, а их уже разбить на непозволительно затяжные секунды. Чтобы не молотили они с такой периодичной беспощадностью, отнимая у человечества надежду на то, что не все еще окончено. Ох, какое заблуждение! Самое страшное заблуждение, по его мнению, было в этом бессмысленном прожигании отпущенного жизнью времени…
— Саша… О каких отношениях вы говорите?! — воскликнула Верочка, неопределенно покачав головой. — Мы же с вами почти незнакомы. И… все это так неожиданно… Я так не могу!
— А как вы можете? Я на все согласен. — Назаров тяжело вздохнул, поняв, что его робким надеждам не суждено иметь продолжения. — Только я не могу больше молчать, Верочка. Не могу! Вот я вам все сказал, а вы решайте.
— Ну что я могу решить?! — всплеснула она руками: на участкового ей было больно смотреть.
Он стоял против нее с совершенно потерянным видом. В выпачканных грязью ботинках, форменной фуражке, кожаной куртке, с неизменной папочкой под мышкой. Стоял, стиснув побелевшие губы, и глядел на нее такими глазами…
Он стоял и ждал ее решения. Вернее, приговора. Ведь для него ее отказ был сродни приговору на пожизненное заключение его нерастраченных чувств под строгий милицейский надзор. Он, конечно же, справится. Скомкает все внутри себя, и запрет на семь громадных замков, и будет извлекать на свет божий лишь изредка. Страшными одинокими ночами, глядя сухими глазами в темный прямоугольник потолка, он будет снова и снова задавать себе один и тот же вопрос: где он ошибся, что же он сделал не так?..
Господи! Ей стало жаль его! Так жаль, что не окажись они сейчас на улице среди снующих по двору людей, она бы точно поцеловала его. Это называется расчувствовалась?.. Может быть… Но Верочка его пощадила…
— Не будем спешить, Саша, — мягко проговорила она и слегка коснулась его рукава. — Это очень неожиданное признание, и решить что-то вот так, с ходу, я не могу. Я не хочу вас обижать отказом, потому что… Потому что сама не знаю, так ли уж не нужны мне отношения с вами. Я опешила, это факт. Но… вы хороший человек. Я это вижу…
Назаров невесело хмыкнул. Кажется, второй раз за день в нем углядели хорошего человека. Сначала Марина, молодая женщина, ставшая невольным свидетелем в деле об убийстве Шершнева. Теперь вот Верочка.
— А мне сегодня предложили на прежнее место работы вернуться, — вдруг неожиданно брякнул он, когда она замолчала. — Сам начальник предложил. Вот не знаю, что делать. Что посоветуете, Вера?
Она чуть не рассмеялась от облегчения, поняв, что он решил больше не затрагивать слишком сложную тему.
— Это то самое место, откуда вы ушли много лет назад? — Она поправила на плече сумочку и, кивнув подбородком в сторону проспекта, предложила: — Давайте пройдемся, не век же тут стоять…
Они медленно пошли по выметенному тротуару в сторону арки проходного двора. Они лишь изредка обмениваясь незначительными фразами. Назаров вдруг сделался неразговорчивым, то и дело оглядывался. То ли кого высматривал, то ли свое смущение пытался таким образом прикрыть. Перемену в нем Верочка приняла на свой счет. Нельзя было обижать его. Нагородила неопределенных несусветностей, а человеку больно. Ей и вину свою хотелось загладить, и в то же время надежд никаких дарить не хотелось. Поэтому она шла и в замешательстве покусывала нижнюю губу, задаваясь лишь одним вопросом: как можно выйти из этой ситуации с наименьшими потерями для них обоих?..
Узнай Вера, чем озаботился в эти минуты Сан Саныч, она бы разрыдалась от облегчения.
А Назарову не понравился не ее ответ, здесь-то как раз он не усмотрел ничего для себя безнадежного. Не готова она? Время ей нужно? Так ради бога! Он будет ждать столько, сколько нужно. Главное, что он наконец решился и сказал ей о том, что любит.
Нет, его сейчас заботило совсем другое…
Показалось ему или нет, что он сегодня уже где-то видел эту машину? Красные «Жигули», классика, стекла тонированные. Показаться ему не могло. Он видел эту тачку. Но вот где?! Односложно отвечая на Верины вежливые вопросы, Назаров снова и снова прокручивал в уме события сегодняшнего дня. С самого утра, шаг за шагом, он пытался воссоздать в памяти каждый час, каждую минуту. И, кажется, вспомнил.
Двор детской поликлиники, он же двор дома, где проживает Севастьянова Зоя Ивановна…