— Он хотел, чтобы это было сюрпризом — первый среди нас, женившийся на человеческой самке.
— Тебе же рассказал.
— Ну, мне! — хмыкнул вернувший самообладание Ксандр. — Мы все-таки с Максом с детства знакомы, а ты только появился.
— Понятно, — усмехнулся Павел. — Я пока чужой для вас.
— Нет, я не то…
— Да ладно тебе! — Павел небрежно махнул рукой и остановился. — Ну что же, спасибо за экскурсию. Я пойду к себе.
— Так уже время обеда, может, сразу в столовую?
— Нет, я попозже.
— Ну ладно, тогда до встречи.
Павел внутренне усмехнулся — таким очевидным было облегчение рептилоида. Ксандр окончательно расслабился, и это было именно то, что в данный момент требовалось.
Теперь он вряд ли сможет скрыть нужную информацию.
Ксандр повернулся и расслабленной походкой, что-то мурлыкая себе под нос (вернее, пришептывая), двинулся в сторону коридора, ведущего к столовой.
Теперь пора.
— Кстати, Ксандр!
Рептилоид остановился и с улыбкой повернулся к Павлу:
— Ты что-то еще хотел?
— Да так, пока не забыл в суете, — отлично, намек на то, что сейчас будет не очень важный вопрос, был принят и расслабил еще больше. — Макс уже живет с Моникой или пока на стадии ухаживаний?
— Что?
Взгляд Ксандра загнанной в угол крысой заметался из стороны в сторону, он лихорадочно пытался выставить блоки, одновременно придумывая нейтральный ответ.
— Ты чего так растерялся? — Павел умело изобразил насмешливое недоумение. — Что такого особенного я спросил?
— Ну как ты не понимаешь, — перешел на шепот Ксандр, указывая взглядом на стеклянный глаз камеры видеонаблюдения, — я и так проболтался, сказал лишнее. Макс на меня обидится. Ты бы не разболтал, конечно. Но мы с тобой обсуждали это в переходе между блоками, где нет камер слежения. А через тех болтунов, что маются от безделья перед мониторами видеонаблюдения, о секрете Макса скоро будет знать весь город. Он меня точно пришибет тогда!
— Ладно-ладно, не очкуй.
— Что, прости?
— Не волнуйся, — Павел усмехнулся и покровительственно похлопал рептилоида по плечу. — Я больше не стану затрагивать эту тему. Сделаем вид, что ты мне ничего не говорил.
— Спасибо! — обрадованно кивнул Ксандр.
— Пусть наш дорогой жених и дальше готовит свой сюрприз. Потом сам мне все подробности своего романа с девушкой по имени Моника расскажет.
— Конечно, расскажет! Он обещал мальчишник устроить.
Скорее, гадюшник.
— Ну вот и отлично! Ладно, иди в столовую. Только смотри, не слопай там все! Я тоже скоро буду, проверю, что осталось.
— Я попытаюсь, — обрадованно улыбнулся Ксандр. — Но предупреждаю — мне будет сложно.
— Увидимся.
— Пока!
И рептилоид торопливо, словно боялся, что Павел опять его остановит, скрылся в коридоре.
Мог и не торопиться.
Павел уже узнал все, что хотел.
Хотя нет, ЭТОГО он точно не хотел. Такое даже в кошмарном сне привидеться не могло. И самое гнусное, самое тошнотное было то, что в случившемся был виноват он. И только он.
Если бы не его любовь к Монике и не ее ответное чувство, вряд ли Шипунов вообще обратил бы на девушку внимание. А если бы и обратил, то отстраненно, как на одну из тысяч красивых девушек, просто отметив ее привлекательность.
И не рискнул бы всем, средь бела дня похитив дочь банкира Климко, одного из влиятельнейших людей Москвы.
А он похитил. Именно это Павел и увидел в мозгу Ксандра. Вчера днем. При этом пострадала Элеонора. Насколько серьезно — Павел не понял. А вот то, что именно Элеонора и навела Шипунова на дочь, Павел увидел. Случайно или намеренно — сейчас это было не важно.
Важно было узнать — куда Макс утащил Монику, в какую нору? Потому что этого Ксандр не знал.
Больше всего Павлу сейчас хотелось найти эту чешуйчатую тварь, этого мерзкого завистливого гнуса и размазать его разум, раздавить в смердящую лепешку, предварительно выжав всю информацию.
Но здесь, сейчас это сделать было нельзя. И не только потому, что вокруг находились сотни рептилий, среди которых — много ментально сильных. Он смог бы выманить Шипунова из подземелья и разобраться с ним наедине.
Но здесь оставался отец…
А сделать выбор между любимой девушкой и отцом Павел не мог. Для него вообще вопрос так не стоял.
Ему нужны оба. И Моника, и Венцеслав.
Хотя от одной мысли, ЧТО сейчас может происходить с любимой, оказавшейся в полной власти завистливой рептилии, темнело в глазах и хотелось разнести к чертовой матери все это змеиное гнездо.
Если бы он только был уверен, что сможет! Пусть даже ценой собственной жизни, это сейчас было не важно.
Все это черным, клубящимся торнадо вихрилось в разуме Павла, пока он с совершенно непроницаемым, спокойным лицом шел через строй стеклянных соглядатаев к своей комнате. И «держать лицо» становилось с каждым шагом все труднее.
Но он удержал.
И только когда за ним закрылась дверь комнаты, отпустил эмоции на волю…
Глава 30
Море штормило. Где-то там, за окнами их виллы, уютно устроившейся на тихом, удаленном от туристических троп участке побережья Каталонии, возмущалось и грохотало зимнее Средиземное море.
Именно зимнее — только в этот период море ведет себя так буйно, так неукротимо, обрушивая на берег всю накопленную за теплый сезон злость.
Моника вообще-то не любила бывать на вилле зимой — скучно, холодно и голова болит от злости моря. Голову словно обручем стягивает, а еще подташнивает иногда, мама говорит — повышенное давление так дает о себе знать.
Стоп. Но сейчас не зима, сейчас только начало осени! И она ни на какую виллу не собиралась, ей и в доме Кульчицких хорошо, тепло и уютно! Там мама Марфа, там Варя, дядя Саша, мама с папой часто приезжают, правда, мама…
Острая и в то же время холодная боль — словно ледяной пикой ткнули — пронзила грудь. А шум в голове, который Моника приняла за средиземноморский шторм, стал еще сильнее. И тошнота подкатила к горлу мерзким, скользким комком.
Девушка застонала и открыла глаза. И тут же испуганно закрыла — пространство вокруг странно подрагивало и колыхалось, да еще и какой-то дымкой задрапировалось. Она что, еще и слепнуть начала? Что же ей вкололи такое? И мама… Мама была рядом, и смотрела так смущенно, и извинялась, и что-то бормотала насчет того, что потом Моника поймет ее поступок, и простит, и даже будет благодарна.
За что? За то, что предала?!
Сказала, что с доктором идут побеседовать насчет кота, но повела почему-то не в сторону операционного блока, а совсем в другую.
— Мам, мы куда? Атоса ведь не сюда повезли.
— Конечно, не сюда, сюда нам и нельзя, — Элеонора улыбнулась и как-то нервно оглянулась на оставшегося в холле отца. — Иосиф Львович сказал, что кота вашего готовили к операции в другом крыле, оттуда и повезут. Давай, дочка, поторопимся, а то не успеем.
И они почти побежали. Моника никогда раньше не была в клинике Ловецкого, поэтому полностью доверилась матери — она-то сюда частенько захаживала, в отделение пластической хирургии.
И сейчас девушка послушно следовала за матерью, вот только…
— Мама, а мы вообще правильно идем? Зачем ты меня снова на улицу вывела?
— Это не улица, а внутренний дворик, для прогулок пациентов.
— Но зачем?! Разве Атоса здесь повезут? Сделав такой крюк?! Он же умирает!
Элеонора остановилась в довольно уединенном месте, посмотрела на часы, затем оглянулась по сторонам и решительно повернулась к дочери:
— Моника, я знаю, ты будешь на меня сердиться, возможно, даже возненавидишь поначалу…
— Мама, я не понимаю…
— Подожди, не перебивай. Так вот, — Элеонора нервно переплела пальцы, глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями, а затем продолжила: — Дочка, я не могу спокойно наблюдать за тем, как ты губишь свою жизнь. Позицию твоего отца я вообще понять не в силах — как, как можно даже мысль допустить о союзе дочери с этим страшилищем, с этим жутким монстром?!!
— Мама, ты опять?! Не смей так говорить о Павле! Я люблю его!
— Бред! — Элеонора брезгливо поджала губы. — Это чувство благодарности, девочка моя, ведь Павел действительно спас тебя. И я ему искренне признательна за это, но не более! А вот твоя психика, ослабленная пребыванием в лапах маньяка, приняла благодарность за любовь. Тебе это кажется, доченька, только кажется! Потом ты очнешься, а будет поздно!
— Все, хватит! — топнула девушка. — Я не желаю больше обсуждать эту тему! И совершенно не обязательно было тащить меня для разговора так далеко! Если ты хотела побеседовать с глазу на глаз, без папы, вполне достаточно было отойти в сторонку!
Моника повернулась, чтобы уйти, но мать цепко ухватила ее за руку.
— Нет, постой!
— В чем дело? — Моника с недоумением смотрела на лицо матери.
Напряженное, даже немного враждебное и очень-очень решительное.
— Ты никуда не пойдешь. Я спасу тебя, пусть и ценой утраты твоей любви. Потому что верю — со временем ты все поймешь и простишь меня. И будешь благодарна.
— Да за что?!
Элеонора кого-то увидела за спиной дочери и облегченно улыбнулась:
— Здравствуй, Макс! Наконец-то!
Моника обернулась — к ним спешил высокий, тонкий, удивительно красивый, вернее, слащаво красивый мужчина лет тридцати. Причем пришел он не один, а с двумя спутниками, тоже высокими и тонкими, но довольно страшненькими.
И почему-то сердце сжалось от ужаса, хотя ничего ужасного в облике троицы не было, люди как люди.
— Мама, кто это? — нахмурилась девушка, автоматически отмечая, что немногочисленные пациенты, гуляющие во дворе, на них даже не смотрят.
Словно нет их, всех пятерых, совсем нет. Пустое место.
— А это, доченька, тот самый Макс Шипунов, о котором я тебе рассказывала, — торжественно объявила Элеонора. — И который любезно согласился мне помочь.
— В чем помочь?
— Помочь спасти тебя от тебя же. Какое-то время ты поживешь в его доме. На суд Макс тебя привезет, правда, Макс?
— Разумеется, — кивнул красавчик, жадно разглядывая Монику.
Плотоядно как-то, чуть ли не облизываясь. Девушке стало зябко от этого взгляда, она даже неосознанно поежилась. А затем решительно освободилась из ослабевшей хватки матери:
— Мама, если кому из нас и необходим сейчас психиатр, так это тебе! Ты вообще соображаешь, что творишь? За мной охота идет, суд совсем скоро, отец там с ума уже сходит, а ты сюда притащила какого-то подозрительного типа!
— Моника, выбирай выражения!
— Отстань! Сама можешь ехать в гости к своему приятелю, а я возвращаюсь к отцу!
Моника развернулась и побежала ко входу в здание клиники, но далеко уйти не удалось — путь преградили спутники Шипунова:
— Не стоит так спешить, девушка, — усмехнулся один из них, странно шепелявя.
— Пустите! — Моника попыталась силой прорваться, но ее легко подхватили под руки и потащили обратно.
Она отчаянно сопротивлялась, кричала, брыкалась, даже кусаться пробовала — безрезультатно. Ее просто приволокли, словно куклу, и поставили перед Шипуновым.
А самое страшное было то, что окружающие по-прежнему не обращали на них внимания. Словно ни криков, ни насилия не было. Кто-то на лавочке сидел, мирно беседуя, кто-то неспешно прогуливался, никак не реагируя на происходящее поблизости.
— Моника, прошу вас, не надо! — ласково произнес Шипунов, пристально глядя в глаза девушке. — Это все для вашей же пользы! Я обещаю — вас никто не обидит!
Его взгляд словно ввинчивался в разум Моники, внушая покой и доверие. Доверие к этому умному, сильному да и — мама была права — красивому мужчине. Надежному, уверенному в себе, перспективному. Именно такой ей нужен, именно такой, а не какой-то там обезьяний выкидыш…
Что?!! Это что происходит? Этот тип гипнотизирует ее? Она сама никогда даже в мыслях не назвала бы Арлекино так гадко!
Паша, Пашенька, помоги мне! Я знаю, ты сейчас далеко, но просто побудь рядом, в моей памяти, в моем сердце, в моей душе!
И он появился. Такой, каким она его запомнила — измученный и обессиленный, на больничной каталке. И только глаза горели ярко-ярко, а в них было столько нежности, перемешанной с горечью…
Моника с трудом, но смогла оторваться от липкого взгляда красавчика и, зажмурившись, затрясла головой:
— Мама, мамочка, опомнись! Это он заставляет тебя, это не ты! Он владеет гипнозом, оглянись по сторонам! Мама!!!
— Какой еще гипноз, о чем она? — голос матери зазвучал удивленно.
— Понятия не имею! — сухой листвой прошелестел голос Шипунова.
— Но… Но люди вокруг действительно странно себя ведут! Знаете, Макс, пожалуй, я действительно погорячилась, позвонив вам. Простите за беспокойство, но мы лучше пойдем.
— Жаль, — слышно было, что красавчик тяжело вздохнул (глаза открывать Моника по-прежнему боялась).
— Да, мне тоже очень-очень жаль, — заторопилась Элеонора. — Надеюсь, вы поймете и простите.
— Жаль, что дело дошло до этого, — холодно прошипел Макс.
— До чего? Что… что вы делаете?!
Моника хотела открыть глаза, но не успела — в шею вонзилось острое жало иглы, и все звуки исчезли.
Последним был негромкий, но какой-то запредельно жуткий крик матери…
Глава 31
Моника полежала еще пару минут, стараясь дышать глубоко и размеренно.
И тошнота начала постепенно отступать, голова уже почти не кружилась, и шторм в ней затих. Оставалось только проверить, что там со зрением.
Девушка понимала, что это жуткая глупость, но больше всего ей в данное мгновение хотелось, чтобы все случившееся оказалось дурным сном, кошмаром. И на самом деле она по-прежнему в доме Кульчицких, и сейчас в дверь постучит мама Марфа, ласково приглашая спуститься и позавтракать очередной свежеприготовленной вкусняшкой.
В дверь действительно постучали. Едва не взвизгнув от радости, Моника распахнула глаза и соскочила с кровати:
— Да, мама Марфа, заходи!
А потом увидела, что находится не в ставшей уже своей, привычной и уютной спальне в доме Кульчицких, а в другой. Но тоже явно спальне, о чем свидетельствовала широченная кровать, эдакий сексодром на пятерых.
Больше ничего Моника рассмотреть не успела, лишь отметила, что уже может собственно рассмотреть — пелены перед глазами больше не было, да и дрожать окружающий мир прекратил.
Зато задрожало все внутри девушки, потому что дверь распахнулась, и появился тот самый красавчик:
— Доброе утро, солнышко!
Ой, сколько сиропа в голосе, и улыбка такая же слащавая, и вообще — слишком уж он конфетный. Это и при нормальном знакомстве вызвало бы у Моники одну ассоциацию — липкая, растаявшая в кармане карамелька.
Но когда ее банально похитили, вколов какую-то гадость, этого пластикового Кена хотелось растоптать, сломать, выбросить на помойку и запретить собаке тащить в дом всякую гадость.
Но собаки у Моники под рукой не было, о чем она очень пожалела. Здорово бы было, материализуйся из воздуха огромная псина, кавказская овчарка, к примеру, или мастифф. Тогда этот липкий тип точно не посмел бы подойти.
А сейчас он подошел, остановился близко-близко и снова начал пялиться так же, как там, возле клиники. Медленно, с наслаждением рассматривая пленницу с ног до головы.
По-хозяйски рассматривая.
— Какая же ты милая спросонья, девочка моя, — сипло произнес Шипунов, облизнув при этом губы.
Скорее всего, подсознательно облизнув, пересохли они у мужика от возбуждения.
Вряд ли он позволил себе этот жест осознанно. Потому что язык, облизнувший вполне человеческие, красивого рисунка губы, человеческим не был…
Не бывает у людей тонкого раздвоенного языка, не бывает!
Моника, собравшаяся было возмущенно осадить наглеца, заявив, что никакая она не его девочка, испуганно вскрикнула и отшатнулась.
— Ч-черт! — раздраженно поморщился Шипунов. — Прокололся… Ну ничего, сейчас все исправим.
— В-вы… вы кто вообще? — пролепетала девушка, пятясь от красавчика все дальше и дальше.
Вернее, все левее и левее — пятиться назад мешал сексодром.
А еще она старалась не смотреть в его глаза. Но заставить себя не таращиться снова и снова на губы Шипунова не получалось. Как в сказке о Ходже Насреддине, когда он запретил всем думать о белой обезьяне. И все, секунду назад даже не вспоминавшие о таком животном, мгновенно начали о нем думать.
И Моника думала. И вспомнила, у кого бывает раздвоенный язык.
У змей…
— Не волнуйся, Моника, все хорошо, — между тем монотонно загудел Шипунов, так же медленно, плавно, завораживающе двигаясь вслед за девушкой. — Тебе показалось, это еще препарат действует. Извини, что пришлось так с тобой поступить, но это для твоей же пользы, твоя мама говорила правильно. Я тебя не обижу, не бойся. Потому что очень люблю.
Моника чувствовала, как убаюкивает, успокаивает, затягивает ее голос красавчика. Как слабеют руки и ноги, как тяжелеют веки, как хочется прислониться к его широкой, теплой, надежной груди, заглянуть в голубые глаза…
Но вот снова промелькнули другие глаза, измученные, любящие и бесконечно преданные.
И паутина гипноза тут же лопнула, сползла вниз неопрятными белыми клочьями. Моника закрыла уши ладонями, зажмурилась и затрясла головой:
— Прекрати! Я не хочу тебя слушать! Я знаю, кто ты!
— И кто же? — прошелестело совсем рядом, буквально на ухо, так что даже дыхание Шипунова обожгло щеку девушки.
— Ты — змей! Рептилия! Из тех тварей, что похитили Павла и Венцеслава!
— Допустим, Павел тоже отчасти тварь, он наш родственник…
— Нет! Нет! Нет! Ничего не хочу слушать!
— Да прекрати ты вести себя словно малолетняя идиотка! — сильные руки стиснули запястья девушки и заставили открыть уши. — И головой хватит трясти, потом болеть будет!