— А он и не перешел, — и я, и секьюрити невольно вздрогнули — так бесшумно приблизилась к нам Лида, одна из команды экстрасенсов.
— Да ну? — саркастически приподнял бровь Дворкин. — Это он так нам помогал, по-твоему?
— Именно помогал, — твердо кивнула Лида. — Наш Павел — помогал, их Павел — нападал.
— Что за ерунду ты несешь?
— Вы не злитесь, Александр Лазаревич, а лучше послушайте.
— Не хочу я глупости всякие…
— Саша, а повежливее нельзя? — если честно, захотелось треснуть чем-нибудь увесистым по загорелой дочерна лысине Дворкина — упрям, как тысяча чертей, если что-то втемяшит себе в голову, переубедить очень сложно. — Лида, между прочим, вместе со своей командой тебе жизнь спасла. Забыл того змея, что пистолет к твоей голове приставил?
— Не забыл, — секьюрити виновато провел ладонью по упомянутой всуе голове. — Я еще понять не мог — почему не стреляет? Глаза бешеные, злые, вижу, что пытается нажать на спусковой крючок и не может!
— Потому и не мог, что экстрасенсы не дали.
— Нет, это не мы, — улыбнулась Лида. — Мы сдерживали объединенный удар рептилий.
— А кто же тогда?
— Павел.
— Павел?! Который превратил нас в чурок беспомощных?! Едва не размазал наши мозги по внутренней стороне черепа?
— Нет, другой.
— Лида, прекрати говорить загадками!
— Ну хорошо, я попробую объяснить.
— Да уж, будь любезна!
— Понимаете, у Павла как бы две личности, настоящая и искусственная. Настоящая — она внутри, в подсознании спрятана, Павел ее не осознает. Он мыслит и действует под влиянием искусственной личности, вживленной в его разум.
— Погоди-погоди, — Дворкин понимающе прищурился, — ты хочешь сказать, что Пашку просто загипнотизировали?
— Что-то типа того, — кивнула Лида. — Только это не совсем гипноз, это… я не знаю, как сказать… я ведь толком не прислушивалась к Павлу, не до того было…
— Давай я попробую, — вмешался подошедший к нам Кирилл, личный, так сказать, ментальный защитник Кульчицкого. — Мы с ребятами были ближе всех, так что кое-что я успел понять.
— Выкладывай.
— Короче, мне кажется, да нет, я уверен, что Павла не гипнотизировали, он в принципе не подвержен гипнозу в чистом виде, у него мощная внутренняя защита. Ему действительно вживили новую личность, тут Лида права. И сделали это по чистому, если можно так выразиться, листу.
— То есть?
— Скорее всего, из-за того эксцесса возле спелеолечебницы…
— Как ты мягко тот ментальный махач назвал!
— Ну пусть будет ментальный махач, — невесело усмехнулся Кирилл, — это действительно больше соответствует истине. Так вот, тогда Павел как бы «выгорел» ментально, растратил все силы. И, вполне возможно, впал в кому. А его истинная личность — в анабиоз. Чем и воспользовались рептилоиды. Что и как там они делали, не знаю, думаю, ученых среди них достаточно, но на выходе получился совершенно новый Павел, который, судя по его верхним эмоциям, искренне презирает людишек и ненавидит своего отца…
— Верхним? — нахмурился Дворкин. — Что значит — верхним эмоциям?
— Ну, явным, на поверхности. А его внутренняя, подсознательная, настоящая личность мучительно пытается прорваться наружу и изо всех сил старается помешать искусственной. Именно он, настоящий Павел, не позволил убить никого из нас. А когда появилась Моника, настоящему Павлу почти удалось прорваться наружу, но ему помешали.
— Это я видел, — мрачно кивнул Дворкин. — Инъекцию какую-то ему засандалили. Но я, если честно, думал, что это какой-то стимулятор.
— Ага, стимулятор, — хмыкнула я. — От которого Пашка мешком свалился.
Резкий автомобильный сигнал заставил нас в очередной раз вздрогнуть и обернуться.
Со стороны федеральной трассы неслось несколько машин: два представительских седана и два джипа. Они резко затормозили возле наших перегородивших дорогу автомобилей, из «боссовозов» выскочили Мартин и Игорь Дмитриевич и подбежали к нам.
— Что происходит, черт побери?! — заорал Климко, лихорадочно оглядываясь. — Где моя дочь? Где Моника?!
— С ней как раз все в порядке, — усмехнулся секьюрити. — Ей эта встреча только на пользу пошла.
— Какая еще встреча?
— Неожиданная.
— Хватит говорить загадками! Моника! Ты где?
— Папа?
Климко, сохраняя на лице выражение бешенства, оглянулся и ошарашенно застыл. Бешенство медленно, по краскам, по оттенкам, сменялось гневным недоумением, озадаченностью, недоверчивым удивлением, робкой надеждой…
А потом он побежал к сидевшей под деревом Монике, спотыкаясь, едва не падая, не обращая внимания на дорогу, не отрывая взгляда от лица дочери.
Не пустого, кукольного лица, лишенного каких-либо проявлений рассудка, каким было лицо Моники с тех пор, как рептилоиды украли Павла, а живого, пусть и расстроенного, и заплаканного, но живого!
Игорь Дмитриевич упал перед дочерью на колени, судорожно обнял ее и, прижав к груди, сбивчиво зашептал что-то радостно-ласковое.
А Мартин повернулся к Дворкину:
— Ну, рассказывай.
Глава 16
Дворкин все-таки был настоящим профессионалом. Он не стал начинать с оправданий и попыток выставить себя в максимально выгодном свете.
Александр говорил четко и исключительно по существу:
— Мы выехали в запланированное время. В группе сопровождения были почти все мои люди и люди из службы безопасности Игоря Дмитриевича. Плюс вся группа экстрасенсов, кроме Лиды — ее я оставил охранять поместье. Ментальную глушилку брать не стал — это открыло бы место нахождения Вари, и в наше отсутствие…
— Я понял, — нетерпеливо кивнул Мартин. — Дальше.
— Примерно через десять минут после выезда, на этом месте, мы были атакованы рептилоидами. Нашим экстрасенсам удалось сдержать их ментальную атаку, и мы почти выстояли. Пока не вмешался Павел.
— Кто?!!
— Павел. Он буквально размазал нас по земле, и твари смогли забрать Венцеслава. Потом подоспели парни из поместья — их привела Лида, — они врубили глушилку, стало полегче. Мы попытались отбить Кульчицкого, но не удалось…
— Погоди, — Мартин поморщился, массируя виски, — я правильно понял — Павел перешел на сторону рептилоидов?
— Не совсем.
— Как это?
— А вот пусть Кирилл объяснит, у него это лучше получится.
Мартин повернулся к экстрасенсу, а я отошла в сторону и села прямо на траву, только сейчас ощутив, что ноги держатся из последних сил, вот-вот грозя превратиться в желе.
Банановое или апельсиновое. Главное, чтобы без косточек.
Потому как косточки исчезли из моих нижних конечностей, растворившись в стрессе.
Хотя казалось бы: пора тебе, мадемуазель Варвара Ярцева, к стрессам и попривыкнуть — последние два года твоя жизнь превратилась в сплошной стресс. Нет, подстава на работе, после которой ты лишилась и работы, и всех собранных на открытие своего бизнеса денег — это было так, нежные цветочки.
Ядовитые ягодки пошли после. Одна другой ядовитей.
Сначала меня едва не забили до смерти в тихой и мирной Швейцарии, в городишке, где, как оказалось, творились страшные дела[3].
Потом я помешала «развлекаться» душке Гизмо, похищавшему и убивавшему девушек в окрестностях поместья отца. Причем этот гаденыш маскировался под Змея Горыныча, воспользовавшись легендой о живущем в местных пещерах потомке сказочного змея.
За которого принимали Павла, изредка попадавшегося людям на глаза. И именно он спас одну из последних жертв Гизмо, дочь банкира Игоря Дмитриевича Климко, Монику. А я помогла ему в этом, за что и поплатилась, едва не став самой последней жертвой маньяка[4].
Павел тогда был ранен, его пришлось положить в больницу. И хотя это была частная, тщательно охраняемая клиника, о сенсационном пациенте разнюхали вездесущие папарацци. И раструбили об этом.
Так о существовании Павла узнали рептилоиды. Да, знаю, это звучит как бред, в крайнем случае — фантазия любителя фантастики, я и сама с удовольствием посмеялась бы, услышав такое, но я их видела. Но самое страшное — я видела, во ЧТО они могут превращать людей.
Никогда не забуду пустые, безжизненные глаза Мартина, моего любимого мужчины. Того самого Мартина Пименова, миллионера, жесткого и не подверженного сантиментам человека, выстроившего свою судьбу самостоятельно. Мартин вышел из самых низов, если можно так выразиться. Отец убил по пьянке мать, детей — Мартина и его старших братьев и сестру — отправили в детский дом, где Мартину пришлось ох как нелегко, но он не сломался.
И стал тем, кем стал.
И вот он — безвольная игрушка уродливых тварей. Но тогда нам помог Павел. Раненый, истекающий кровью Павел смог противостоять ментальному удару нескольких рептилоидов и продержался до тех пор, пока не подоспели наши экстрасенсы, среди которых были и Кирилл, и Лида[5].
Но в суматохе мы на время упустили потерявшего сознание Павла из виду. А когда хватились — его уже не было…
И это стало серьезным ударом для Моники, только-только оправившейся после «развлечений» Гизмо. Ее подвижная психика не вынесла испытания, и девушка превратилась в безжизненную куклу. Почти овощ.
Бедные Игорь Дмитриевич и Элеонора, родители Моники! Сколько горя на них свалилось… Но они не опускали руки, Игорь Дмитриевич показывал дочь разнообразнейшим светилам психиатрии.
И как раз сегодня Моника ехала из поместья Кульчицких, где нас с ней прятали, как единственных живых свидетелей «художеств» Сигизмунда Кульчицкого, на консультацию к профессору, приехавшему из Израиля по приглашению Игоря Дмитриевича.
Но оказалось, что девушке достаточно было просто увидеть Павла, чтобы стать прежней…
Правда, неизвестно, что с ней будет дальше. Ведь Павел, он… Ему самому, похоже, нужна помощь.
На мое плечо опустилась теплая рука. Я открыла глаза и на мгновение даже испугалась — все вокруг было словно затянуто странным маревом, да еще и дрожало.
Но когда я ощутила влагу на щеках, до меня дошло — да я же реву! Тоже мне, профессиональный психолог! Ты должна сейчас быть рядом с Моникой, помогать ей сохранить рассудок, а не сырость разводить!
— Бедная моя девочка, — ласково проговорил Мартин, помогая мне подняться — да что там, он почти держал меня в кольце сильных рук. — Опять на тебя столько свалилось! Ничего, Варежка, мы справимся!
— К-как? — прошмыгала я. — Как ты меня назвал?
— Варежка. Моя маленькая, пушистая, нежная Варежка, вынужденная быть боксерской перчаткой.
Это нечестно! Мартин никогда еще не говорил со мной так ласково! И прозвища нежного не давал! И вообще — он ведь не подвержен сантиментам, к тому же страдает по роскошной незнакомке, встреченной им на светском рауте. И неважно, что этой незнакомкой была я в «боевой раскраске» (моя внешность, как и у большинства натуральных блондинок, кардинально меняется с помощью макияжа). Мартин ведь меня не узнал! И «запал» на красотку, я знаю, мне Олежка, мой брат, рассказал!
А теперь разговаривает со мной так возмутительно нежно и ласково! И смотрит так же! И обнимает! И прижимает к груди!
В общем, моя хрупкая нервная система капитулировала. И я самым позорным образом разрыдалась на груди у Мартина, сотрясаясь и судорожно всхлипывая.
Да так образцово-показательно, что перепуганный Мартин призвал на помощь Марфу. А та еле-еле влила в меня свой успокоительный чай. И что-то нашептала.
И в итоге я, вымотанная и опустошенная до донышка, но более-менее успокоившаяся, оказалась на заднем сиденье машины Мартина.
Возле самого Мартина, вернее, под его рукой, уютно устроившись на зареванной мной груди.
И даже порадоваться толком сбывшейся мечте не могла — не было сил.
Мы возвращались в поместье Кульчицких.
Глава 17
Я задыхалась. Тяжелая глыба снега все сильнее и сильнее давила мне на грудь, лишая последних запасов воздуха. Я не знаю, как я оказалась под этой глыбой, ведь только что было море, был ласковый шелест волн, игривыми щенками кусавших нас за пятки. Нас с Мартином. Мы шли с ним по совершенно пустому пляжу, и моей ладошке было так уютно в его сильной руке…
И вдруг — бабац! Я лежу под глыбой снега и вот-вот умру. Но мало того, глыба не собирается умерщвлять меня тихо и спокойно, она еще топчется по мне! И громко рокочет, словно газонокосилка. И…
— Кошамба! У тебя совесть есть?!! Такой сон испортила, кабаниха!
Вместо ответа меня боднули в нос.
— Нет, не кабаниха — свинская свинота!
Тяжесть стыдливо прятаться под кровать явно не спешила, упорно перетаптывая меня лапами и рокоча все громче.
Я с трудом приподняла сначала одно чугунное веко, затем — второе и попыталась столкнуть с себя самозабвенно воркующую кошку. Кошка, не меняя тональности, тут же зафиксировалась когтями.
— Кошамба! Ты в своем уме?!! Кинжалы спрячь!
Кошка небрежно отмахнулась хвостом.
— Или ты и меня решила разукрасить, как свою бывшую хозяйку, а, Присцилла?
Перетаптывание и рокот тут же прекратились, кошка укоризненно облила меня расплавленным янтарем глаз и грациозно спрыгнула с кровати.
Да, грациозно! А то, что при этом звякнул стакан с водой на прикроватной тумбочке, ничего не значит!
Потому что в Кошамбе девять килограммов живого веса. Чистопородного мэйн-кунского роскошного веса.
Да, моя кошка — мэйн-кун. По сути — домашняя рысь. Ну хорошо, чуть меньше, но в целом — особь внушительная. И красоты невероятной.
Не говоря уже о родословной, в которой значилось имя Присцилла. Но это имя кошка ненавидела — слишком много боли и страха было связано с ним.
Присцилла попала в дом Кульчицких исключительно благодаря той самой элитнейшей родословной — Магдалена была повернута на чистоте крови гораздо сильнее Венцеслава. И если уж в доме появлялось домашнее животное, то только с лучшей родословной. И размножаться животному предстояло только по выбору хозяйки, никаких безродных женихов.
Поэтому за подросшей и заневестившейся Присциллой следили особо тщательно — в определенные периоды кошку из дома не выпускали, да что там из дома — бедная девочка сутками сидела в одной комнате, оглашая окрестности горестными воплями.
На третий раз Присцилла не орала, сидела под домашним арестом тихо и спокойно. Магдалена даже хвасталась перед подругами воспитанностью своей кошки — инстинкты инстинктами, но порода победит любой инстинкт! Умница Присцилла все поняла и теперь послушно ждет такого же элитного жениха — в следующий раз он приедет с хозяевами из Дании. Должен был прибыть в этот раз, но что-то там не сложилось с документами.
Элитный жених так и не приехал в поместье Кульчицких. Потому что месяца через полтора Магдалена заметила, что ее Присцилла сильно округлилась в области талии. Тотальный опрос дворни выявил участившиеся в последнее время появления на территории поместья большого черного кота с белой отметиной на груди.
Обычного, дворового кота! Но как, КАК он смог добраться до запертой в комнате Присциллы?!
Добрался как-то.
Это взбесило Магдалену до такой степени, что она жестоко избила беременную кошку. От неожиданности и страха бедная Присцилла не сопротивлялась, она в принципе не способна была тогда на агрессию — ее ведь любили и баловали и хозяйка, и все остальные!
Кошка только кричала. От боли, от страха, от непонимания происходящего.
Магдалена порола кошку плетью с конюшни… И, наверное, забила бы до смерти, но на крик Присциллы примчался кот. Он черным пушечным ядром влетел в окно второго этажа — то ли с крыши пришел, то ли по дикому винограду, обвившему стены дома, вскарабкался — и, не раздумывая, атаковал Магдалену, разодрав ей руки в кровь. От неожиданности та заорала, выронила плеть и попятилась от яростно шипящего черного дьявола.
Тот наступал на женщину до тех пор, пока кошка не поднялась и не поковыляла к открытому окну, через которое и ворвался ее защитник.
Они ушли. Вместе. Навсегда.
Но вслед им спустили ротвейлеров Сигизмунда. И один из них догнал беглецов в лесу.
Кот принял бой один. Потому что на тот момент Присцилла уже родила.
И все закончилось бы печально, но бедолагам пришла на помощь я.
Так Присцилла стала Кошамбой. А кота, сурового, с рваными ушами и напрочь лишенного сентиментальности, я окрестила Карповым. Уж очень он мне напоминал персонажа из сериала «Глухарь».
Правда, потом выяснилось, что имя у него есть — Атос. И он — кот Павла.
В общем, теперь Кошамба — моя кошка. И она очень болезненно восприняла временный переезд в поместье Кульчицких.
Собственно, Кошамбу никто перевозить и не собирался, я предполагала, что она останется в нашем доме, с моими родителями. Там и подождет моего возвращения, это ведь недолго, всего лишь до суда над Гизмо. А потом меня уже не надо будет охранять, и я смогу вернуться к прежней жизни.
Но Кошамба так не считала. Она очень скучала без меня, когда я лежала в больнице. Мне и Олежка, брат, рассказывал, и папа с мамой. Кошка отказывалась есть, сутками лежала на крыльце, не реагируя даже на Атоса Карпова, своего постоянного бойфренда. Вернее, мужа, очень заботливого и любящего, некоторым самцам рода человеческого не мешало бы у него поучиться.
Пока котята были с мамой, Карпуха каждый день навещал семейство, подменял маму, отпуская ее на прогулку, мыл котят, играл с ними, учил охотиться. А когда всех котят раздали, Карпов все равно ежедневно приходил к Кошамбе, а порой и пару дней оставался у нас.
Но во время моего отсутствия даже присутствие рядом любимого мужчины не спасало Кошамбу от депрессии. Поэтому и пришлось забрать ее в поместье.
Где она тряслась и не выходила из отведенной мне комнаты дня три. А потом, когда сообразила, что Магдалены здесь больше нет, осмелела и начала разгуливать и по дому, и по двору. И тоскливо осматривалась по сторонам в поисках Карпова.