Я оглянулся. Свет в холле первого этажа погас, и стало совсем темно. Черта с два вахтер назад пустит - видел я его лицо. Так что обратной дороги нет. Единственный путь - к конечной остановке троллейбуса, хотя у меня было большое сомнение, что по этому маршруту ходит дежурный троллейбус.
Переулок не освещался, но с безоблачного неба светила луна в последней четверти, и разобраться, что под ногами, не составляло труда.
Люся к сложившейся ситуации отнеслась спокойно. То ли не знала, что это за район, то ли в мыслях все еще была в больнице. Скорее было верно второе, так как, очутившись посреди ночи на пустынной, глухой улочке, все девушки ведут себя одинаково боязливо - если и не жмутся к парням, то по крайней мере берут их под руку. Люся же молча шла рядом, не проявляя никаких признаков беспокойства. Далеко она сейчас была и от меня, и от этого переулка.
Я не стал ничего говорить - надеялся, что в два часа ночи нам вряд ли кто встретится. Всякого рода отребье в это время тоже спит. Их время охоты поздний вечер, когда можно повстречать запоздалого прохожего, а сейчас делать нечего.
Вдали показался огонек единственного в переулке фонаря, и на душе стало легче. Хотя, рассуждая трезво, чему радоваться? Фонарь освещал конечную остановку, но троллейбуса на ней не было и, скорее всего, до утра не предвиделось. Предстояло идти пешком через всю Хацапетовку.
Радоваться было не только нечему, но и. рано. Не успели мы сделать несколько шагов к фонарю, как из зыбкой тени ближайшего дома выступили две тени. Не все отребье, оказывается, спит глухой ночью.
Я невольно замедлил шаг.
"Сейчас будут просить закурить..." - с тоской пронеслось в голове.
Люся заметила их чуть позже, споткнулась и, остановившись, с тревогой посмотрела на меня. Наконец-то до нее дошло, где мы находимся.
Двое парней медленно приближались. В свете луны их лица казались мертвыми, но гораздо хуже лунного наваждения было то, что в руках у одного болталась длинная, почти до земли, увесистая цепь с большими звеньями, а второй поигрывал пружинным ножом, то выщелкивая лезвие, то пряча его.
- Какие люди здесь ходят! - с издевкой проговорил один из них.
- Роман! - вскрикнула Люся, схватила меня за руку и спряталась за спину.
- Дура, чо боишься? - хохотнул второй. - Подумаешь, трахнем по разу. Впервой тебе, что ли? Не убудет!
- Ро-ома-ан... - выбивая дробь зубами, прошептала Люся и мертвой хваткой вцепилась в правое плечо.
Парни приближались. Я пытался освободиться от Люсиной хватки, чтобы иметь возможность для маневра в драке, но ничего не получилось. Впрочем, не будь у них ножа и цепи, и не виси у меня на руке Люся, драки тоже бы не получилось;
Какой из меня боец... Но и умирать просто так, за здорово живешь, не хотелось.
- Ну, вы... - попытался я ерепениться, но парень с ножом выбросил вперед руку, и острое лезвие ткнулось мне в подбородок.
- Молчи, падла! - прошипел он. - Одно слово, одно движение, и порежу на мелкие кусочки!
Я застыл.
Второй налетчик зашел сзади и рывком оторвал от меня Люсю.
- Ро-о-ман! - дико закричала она.
- Чо орешь, дура?!
Послышалась звонкая оплеуха. Я вздрогнул.
- Не дергайся! - вновь прошипел парень с ножом и неглубоко вонзил лезвие мне в подбородок. - Будешь стоять смирно, может, и не порежу на мелкие кусочки. - Свободной рукой он принялся шарить у меня по карманам. - На крупные порежу... - с садистской ухмылкой пообещал он.
Сзади донеслись звуки отчаянной борьбы, треск раздираемой одежды.
- Помогите! - истошно закричала Люся.
В моем оледеневшем сознаний не было ни одной мысли. От кого можно ждать помощи? От милиции, что ли? От нее дождешься... О своих трансцендентных защитниках я напрочь забыл. Не привык к их присутствию - чуть больше месяца они при мне и не всегда на зов откликались.
Но помощь пришла.
Рыжая, когтистая лапа возникла из ничего, перехватила руку с ножом и вздернула вверх любителя мелкой нарезки. Это была жуткая картина. На сей раз Рыжая Харя оказалась почему-то четырехметрового роста и смотрелась рядом с нами кинематографическим циклопом. Пару мгновений она держала на весу онемевшего от ужаса налетчика, а затем не спеша, будто эскимо на палочке, откусила ему кисть вместе с ножом.
- У-а-а! - по-звериному взвыл налетчик и безвольно повис на вытянутой руке, потеряв сознание.
- Протоплазма... - раздумчиво произнесла Рыжая Харя, мерно пережевывая и хрустя лезвием ножа. - Активная протоплазма. Люблю активную протоплазму...
От дикой сцены волосы у меня на голове встали дыбом, и все же сознание где-то на периферии отстраненно отметило, что эту фразу я уже когда-то слышал. Или читал.
За спиной раздался крик ужаса, и я резко обернулся. Бросив цепь и отшвырнув от себя потерявшую сознание Люсю, второй налетчик в панике бежал по улице, не разбирая дороги.
И я не стал ждать финала. Подскочил к неподвижно лежащей девушке, подхватил ее на руки и устремился прочь в другую сторону. Но уши себе заткнуть не смог. Никогда со мной ничего подобного не происходило, но почему-то я точно знал, что там, за спиной, сейчас делается. И слышал. Вначале раздалось быстрое, весьма характерное чавканье, а затем приглушенно запиликал, именно запиликал, а не заиграл, похоронный марш. Патефонно шепеляво, в ритме собачьего вальса.
Я не Геракл, и конституция у меня весьма скромная. При нормальных обстоятельствах в лучшем случае девушку метров десять на руках бы пронес, но не более. А тут пробежал метров пятьдесят до пустынной троллейбусной остановки, где и рухнул со своей бесчувственной ношей на скамейку. Точнее, на остатки скамейки - две узкие поперечины, лежавшие на бетонных боковинах. Одна поперечина была вместо сиденья, вторая - вместо спинки.
Рухнул и чуть не уронил Люсю. Как в этот момент я понимал безумный аллюр Аристотеля...
Немного отдышавшись, я попытался привести девушку в сознание. Ничего не получилось - скорее всего, потому, что не знал, как это делается. Осторожно похлопал по левой щеке (по правой побоялся - на ней расплывался огромный синяк), но это ни к чему не привело. Тело девушки было настолько расслабленным, что съезжало с колен, голова запрокидывалась, и я никак не мог устроить Люсю поудобнее. Наконец нашел выход: положил тело поперек колен, а голову - на сгиб локтя. Ноги свесились, разорванная юбка задралась, оголив белые трусики. Будем считать, что легко отделалась - синяк под глазом, разорванная юбка, глубокий обморок. Если, конечно, это потом не отразится на психике.
Я тяжело вздохнул. Ну и что делать дальше? Сидеть, ждать троллейбуса? Бесполезно. Пусть девушка очнется, а там видно будет. При мысли, что придется пешком пробираться по Хацапетовке, мороз пробежал по коже.
Как я ни старался не смотреть в сторону переулка, где произошли жуткие события, а все же не удержался и бросил мимолетный взгляд. Мне показалось, что на месте происшествия белеет что-то знакомое, точнее, даже не белеет, а в свете луны призрачно светится. Но видение было настолько кошмарным, что я не захотел в него верить,
Тишина в Хацапетовке стояла мертвая. Невероятно, но после душераздирающих криков на ночной улице ни в одном окне не загорелся свет, и ни один обыватель хотя бы из любопытства не поинтересовался, что происходит. Насколько же надо запугать население, чтобы никто даже не пытался вызвать милицию...
Внезапно со стороны магистральной улицы, над которой был провешен троллей, донесся звук приближающегося на большой скорости автомобиля. На душе у меня потеплело. Как нехорошо я все-таки думал о местных жителях. Рискнул кто-то, не побоялся позвонить ментам.
Однако, когда, слепя фарами, на пятачок конечной остановки вынеслась легковая машина, я с горечью отметил, что никакая это не милиция, а такси. И оно, естественно, нас не подберет...
К моему изумлению, машина подкатила к скамейке и резко затормозила. Передняя дверца открылась, и из салона степенно выбралась Рыжая Харя, уменьшенная до полутора метров.
Меня передернуло, но я тут же взял себя в руки. Мне-то чего ее бояться? Пусть другие боятся.
Рыжая Харя шаркнула нижней конечностью, оставив когтями глубокие борозды на асфальте, и в полупоклоне распахнула заднюю дверцу.
- Прошу, - елейным голосом предложила она, обнажив в улыбке клыки. Против ожидания чистые, без следов крови.
Я с трудом поднялся, донес Люсю до машины и, кое-как усадив ее, забрался сам.
- Ты с нами не поедешь, - буркнул я Рыжей Харе.
- Ах, ах, ах! - фиглярничая, проворковала она. - Я в таком расстройстве...
Я глянул на нее исподлобья и раздраженно захлопнул дверцу.
Тогда Рыжая Харя наклонилась и подала в открытое окно Люсину сумочку и пачку долларов, которые налетчик с ножом успел выгрести из моих карманов.
- Граждане пассажиры, - проговорила Рыжая Харя голосом вокзального репродуктора, - не забывайте свои вещи и не оставляйте их без присмотра.
- Граждане пассажиры, - проговорила Рыжая Харя голосом вокзального репродуктора, - не забывайте свои вещи и не оставляйте их без присмотра.
- Да пошла ты!.. - не выдержал я.
- Сейчас пойду, - нормальным тоном согласилась Рыжая Харя и протянула мне беленькую горошину. - Если хочешь, чтобы с твоей подругой было все нормально, потри ей виски, а затем дай понюхать. - Она повернула голову к шоферу и приказала: - Шеф, жми на Островского, дом четыре!
И шеф "выжал" с места так, что меня вдавило в сиденье. Я невольно обратил внимание на водителя. Он сидел неподвижно, как манекен, а его глаза в зеркальце заднего вида казались двумя плошками. Тоже один из моих "бесов", или это Рыжая Харя произвела на обыкновенного смертного столь неизгладимое впечатление?
Снадобьям Рыжей Хари стоило верить - на себе убедился, - потому, почувствовав, что белая горошина начинает таять, я натер девушке виски. И правильно сделал, так как горошина тут же полностью испарилась.
- А куда это мы едем - Островского, четыре? - наконец сообразил спросить я.
Шофер не ответил, молча, как автомат, управляя машиной на сумасшедшей скорости. И в глазах-плошках ничего не мигнуло, будто не к нему обращался.
Зато Люся глубоко вдохнула и открыла глаза.
- Это мой дом. Я там живу.
Что меня больше всего поразило, произнесла это спокойным, будничным голосом, словно в переулке у травматологической больницы ничего не случилось.
Глава 7
Четвертый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных, пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались "хрущобами" из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофер въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.
- Спасибо, - сказал я застывшему манекену за рулем. - Сколько с меня?
Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.
- Вот ты и дома. - Я протянул Люсе сумочку.
- Что? - переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у нее плохо: движения были заторможенные и неуклюжие. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.
Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал ее под локоть.
- В какой квартире живешь?
Она посмотрела на меня долгим взглядом, пытаясь осмыслить сказанное мною.
- Восьмая, второй этаж...
Честное слово, таскать шкафы по лестничным пролетам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.
Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашел в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей - небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.
- Сейчас заварю чай, - сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. Попьешь, станет легче, и будешь бай-бай.
Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил: как только напою ее чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.
Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашел и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.
Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повернута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.
Я шагнул к ней, протер ваткой виски, поводил под носом.
Она встрепенулась, вяло замотала головой.
- Не надо...
Я снова провел ваткой под носом.
- Не надо... - захныкала она, как ребенок, неуклюже отмахиваясь.
Когда я попытался еще раз поднести к ее лицу ватку, она перехватила мою руку.
- Не надо... Мне уже лучше...
- Вот и хорошо, - сказал я. - Пойди умойся холодной водой.
- Д-да... - запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.
Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварочный чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница...
- В холодильнике сыр, масло... - услышал я слабый голос девушки и поднял голову.
Люся стояла в проеме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете, производили ее голые ноги. Тогда Люся ничего, кроме жалости, не вызывала, а вот теперь...
- Есть хочешь? - спросил я, поспешно переводя взгляд с ее ног на лицо.
- Приготовь... - попросила она и ушла в комнату.
Я открыл холодильник, достал масленку, пакет с сыром... И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.
"Вот черт! - в сердцах выругался я. - Только этого не хватало!" Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких штучек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.
Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.
Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошел в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щелкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились "вживую", а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.
- Испортился, - не оборачиваясь, сказала Люся. - На всех программах один и тот же дурацкий мультик...
- Люся, - сказал я, загораживая экран, - идем ужинать.
- Погоди, - возразила она, - сейчас переключу...
- Люся, - настойчиво повторил я, - чай стынет. Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.
У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжелым, изучающим взглядом. Я щелкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.
- Идем ужинать.
- Но как же... - Люся попыталась глянуть на телевизор через мое плечо.
И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить ее голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.
Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках...
Часов в десять утра в мою комнату заглянул шеф.
- Рома, - сказал он, - через час к нам приедет очень крутой заказчик, подбери для него два компьютера, два лазерных принтера, один цветной, сканер, модем... ну, в общем, все, что посчитаешь нужным для добротной системы. Но все самое крутое, как, впрочем, и сам заказчик. Составишь калькуляцию, торговую наценку поставишь двадцать процентов.
- Пал Саныч, а почему не тридцать, если заказчик такой крутой?
Шеф покачал головой.
- Именно потому, что уж оченно крутой! - мудро заметил он. - Да, затем поедешь к нему на дачу, установишь аппаратуру, согласуешь и проверишь систему в работе.
Примерно в полдень на фирме появился господин Популенков. Невысокий, упитанный, пышущий здоровьем и довольный жизнью. Сопровождали его двое телохранителей, этаких громил, для которых проще металлические прутья бантиком связать, чем два слова.
- Евгений Петрович, это наш наладчик, Роман, - представил меня шеф. Ты подготовил калькуляцию? - обратился он ко мне.
Я протянул бумажку. Господин Популенков на нее и не глянул.
- А там это... чтобы с видеокамеры в компьютер переносить, учтено? спросил он. Видимо, насчет связывания слов заказчик недалеко ушел от своих телохранителей. Однако колючий взгляд маленьких глаз говорил о том, что человек он отнюдь не простой.