Но всё же из той пламенной речи, какую он сочинил вместе с Юлькой и Сашей, сейчас только и вспомнились слова:
— Вы пионеры. Вы должны любить нашу замечательную Родину.
— А мы любим! — ответил Шура Акимов, большеголовый крепыш с невозмутимо ясными, светлыми глазами.
Костя на секунду умолк, соображая, как от вступления, которое получилось столь лаконичным, перекинуть мостик к тому, что он готовился делать. За эту секунду молчания в настроении пионеров произошёл перелом. Они слишком долго и торжественно ждали. Они утомились немного от этой торжественности. Им вдруг захотелось поговорить о самых обыкновенных делах. Вадик привстал и с доверчивой улыбкой признался:
— А мы нашли галку с перебитым крылом.
— Не галку — ворону! — живо поправил Вова Горбатов, — Галки на зиму улетают.
— Костя! Мы спрятали ворону на чердаке.
— Костя, ты думаешь, крыло заживёт?
— Такая хорошая ворона!
Костя растерянно слушал: ворона не входила в повестку собрания, она вторглась стихийно, перепутав все планы. Ища поддержки, он взглянул на Таню и Колю Богатова. У них весёлые лица. Должно быть, не такой большой грех, что ребята немного отклонились от плана?
— Как ты думаешь, Костя, ворону можно приручить?
— Если будете хорошенько ухаживать, непременно приручите, — ответил солидно вожатый.
— Тогда я возьму ворону себе, пусть живёт у меня в коридоре, — заявил Шура Акимов, невинно глядя на Костю и беспечно болтая ногами в серых валеных сапогах.
— Хитрый! Пусть будет общая, — запротестовали ребята. — Будем вместе ухаживать.
Шура раздумывал:
— Нет! Общая мне не нужна. Какой интерес? Я возьму да другую найду. Будет моей.
Вдруг всем стало неловко, а Костя и не заметил, как исчезло то, что его связывало. Он не думал сейчас об авторитете вожатого, он просто рассердился на этого большеголового мальчика, который оказался таким страшным собственником. И что-то обидно напомнило Сашу.
— Так, — сказал он, не ища больше помощи в танином взгляде, зная твёрдо, что и зачем хочет сделать, — Предлагаю, ребята, устроим на пустыре ледяную гору. Огромную! Согласны?
— Согласны! — закричали ребята.
— Хорошо. Ты, Шура Акимов, не осилишь большую, ты для себя сделай маленькую.
Серые сапожки под столом перестали болтаться. Шура был озадачен. Озадачен был весь отряд.
— Почему? — удивились ребята, — Почему Акимова не принимать в общую гору?
— Потому что Акимов на своей собственной горке будет кататься со своей вороной один.
Ребята расхохотались, представив такую странную картину.
Смеялась Таня Измайлова. Смеялся Богатов.
Шура Акимов не знал, куда спастись от смеха. С одной ноги у него упал валенок. Воспользовавшись случаем, Шура спустился под стол и долго там обувался. Наконец он выбрался из-под стола и, ни на кого не глядя, сказал:
— Тогда я не буду заводить отдельную ворону, а буду вместе.
Все были удовлетворены таким решением вопроса.
А Костя, вдруг освободившись совсем от застенчивости, произнёс экспромтом печь:
— У нас, на нашей Родине, люди всё делают вместе: работают, учатся, строят. Если кто-нибудь отделится, — этот человек всегда очень несчастен. Ему скучно, тяжело, и один он ни за что не добьётся победы.
Снова вспомнился Саша. Хмуря брови, Костя сказал:
— Я заметил: если человек отделится, получается вред.
Однако пора было переходить к делу. Неожиданно Костя легко нашёл мостик:
— У нас все люди вместе. В других странах не так. И сейчас вы увидите.
Не дав ребятам опомниться, он выключил лампочку, наощупь открыл шкаф — всё было подготовлено, всё под рукой. В изумительной тишине, от которой по спине побежали, словно электрические искры, мурашки волнения, Костя перетащил на стол эпидиоскоп. Щёлк — включён ток, и вот на стене, в четырёхугольнике света, возник океан.
В темноте, не видя глаз, любопытство которых смущало его, слыша только ровное дыхание ребят, Костя осмелел, оживился и вспомнил всё, что они сочинили с Юлькой и Сашей.
— Соединённые Штаты Америки. Южный штат Алабама…
И вот… Со стены на пионеров двадцать первого отряда смотрит круглая физиономия чёрного мальчишки.
Костя менял в эпидиоскопе одну за другой картинки, над которыми так усердно и с таким увлечением они с Юлькой и Сашей трудились, готовясь к сбору.
Теперь, на сборе, костины пионеры узнали чёрного мальчика Сэма. Он был их ровесником, но жил в чужой, непонятной стране. Отец Сэма вернулся с войны. Отец Сэма был героем, он хотел любить свою родину. А его повесили за то, что он чёрный. И Сэм остался один.
…Эпидиоскоп бросил на экран последний пучок света и погас.
Кто-то зажёг лампочку. Ребята окружили вожатого.
— К нам бы этого Сэма! Верно, Костя?
— Его можно принять в пионеры?
— Костя! У нас бы Сэму родиться! Ему хорошо было бы у нас. Костя, да?
— Да, да! Да! — отвечал Костя.
Он был счастлив и очень устал.
Надо было что-нибудь сказать в заключение, чтоб подвести итоги сбора, как учила старшая пионервожатая, но Костя не мог. Он виновато посмотрел на Таню.
Таня стремительно поднялась. Лицо её было серьёзно, решимостью блестели глаза. Она перекинула за плечо косу и запела: «Союз нерушимый республик свободных…».
Высокий, сильный голос звучно вёл мелодию; мелодия нарастала, ширилась; звоном стеклянных колокольчиков вплетались тонкие, детские голоса, им глуховато аккомпанировал несмелый колин басок. И что-то большое, значительное объединило сейчас и связало всех: десятиклассника Колю Богатова, Таню, и Костю, и малышей, — это было молчаливое, строгое счастливое чувство любви к той стране, которая им всем приходилась Родиной.
Саша один
На путях Окружной железной дороги маневрировал товарный состав. Саша стоял у Горбатого моста. Невдалеке свалка железного лома. Сколько раз с Юркой Резниковым они сюда совершали набеги и всегда из экспедиции возвращались с богатой добычей — обрывки проволоки, гайки, какой-нибудь винтик. Многим можно было здесь поживиться! Больше они не придут сюда с Юркой. Всё потеряно! Всё! Саша знал. Он стоял на ветру и смотрел, как ловко работают машинист и сцепщик. Сцепщик на ходу поезда бесстрашно пробирался между вагонами; отцепленные вагоны продолжали свой путь, а паровоз, выбросив фонтан кудрявого пара, торопливо убегал в сторону, громыхая на переведённой стрелке. Стрелочник азартно сигналил флажками. Всё это напоминало игру. Саша смотрел больше часа, пока ноги не онемели от холода. Тогда он пошёл. Куда? Впервые за всю свою жизнь Саша был одинок. Всё-таки его тянуло к школе. Покружив переулками, он случайно очутился возле школьной решётки.
Из калитки высыпали ребята.
Пионеры из костиного отряда! Значит, сбор только что кончился. Как-то справился Костя? Саша обещал ему помогать! Неловко возиться одному с эпидиоскопом: менять картинки, рассказывать, следить за порядком. Разузнать бы, что там было, на сборе!
— Саша, стой, погоди! Саша, ты, должно быть, оглох?
Словно из-под земли, выросла Юлька.
Должно быть, она караулила их с Костей.
— Насилу тебя догнала! Ух, до чего я волнуюсь! В нашем классе все девочки знают, что у вас с Костей сегодня решительный день. Все до одной! Еще бы, и вольтметр и такой ответственный сбор! Ну, рассказывай. Как?
Юлька уморилась от бега: шапка-ушанка еле держалась у неё на самой макушке, лоб был влажен от растаявшего снега, на висках волосы завились в крутые колечки.
Она нетерпеливо и весело допрашивала Сашу:
— Где ты был? Саша, откуда ты шёл? Да говори же скорей! Что такое?
Юлька испугалась недружелюбного молчания Саши.
— Что с тобой произошло?
— Ничего со мной не произошло.
— Может быть, с Костей?
— И с ним ничего.
— Почему ты такой? Саша, что ты скрываешь? — она с беспокойным участием заглядывала в лицо мальчику.
Он шагнул, собираясь уйти.
Юлька схватила его за рукав:
— Постой, а ты помогал Косте на сборе?
И вдруг, не помня себя, Саша в раздражении закричал:
— Не помогал! Нет! А тебе только о Косте и нужно знать. Не был на сборе. Не пошёл — вот и всё!
Он замолчал, увидев, как изменилась от гнева девочка. Его душили слёзы обиды: всем безразлично то, что с ним, Сашей, случилась беда. О нём никто не станет тревожиться.
— Ты поссорился с Костей? — спросила в недоумении Юлька. — Вместо того, чтобы ему помогать в такой ответственный день, ты с ним поссорился? И ты не знаешь, что было на сборе?
— Не знаю. Откуда мне знать?
Саше стало не по себе от юлькиного взгляда, он отвернулся.
— Обходитесь теперь без меня, — пробормотал он.
— Ах, ты вот какой!
Размахнувшись, Юлька ударила кулаком Сашу в спину.
Будь на месте Юльки мальчишка, Саша в секунду мог отразить нападение. Уж он сумел бы постоять за себя! Но на него наступала девочка, и это была Юлька. Невыносимо стыдно, невозможно ударить Юльку. Саша попятился.
— Ах, ты вот какой!
Размахнувшись, Юлька ударила кулаком Сашу в спину.
Будь на месте Юльки мальчишка, Саша в секунду мог отразить нападение. Уж он сумел бы постоять за себя! Но на него наступала девочка, и это была Юлька. Невыносимо стыдно, невозможно ударить Юльку. Саша попятился.
К несчастью, происшествие было замечено. Пионеры всё ещё толпились у школьной решётки. Они наблюдали, как снегоочиститель, вздымая вокруг себя ураган, мчался вдоль трамвайных путей. Снегоочиститель умчался, а пионеры увидели нечто такое, выходящее из ряда обыкновенных событий, что на всю улицу подняли крик:
— Смотрите, Емельянова побеждает девочка! Семиклассник испугался девчонки!
— Ай да трус! Ай да трус! — приплясывая, кричали ребята.
И Саша, на которого довольно сегодня свалилось позора, толкнул Юльку в плечо. Она полетела лицом в рыхлый, пушистый сугроб.
А Саша нёсся, как вихрь, и, только свернув в переулок, остановился и выглянул из-за угла. Юлька выбралась из сугроба. Костины пионеры усердно стряхивали снег с её шубки. В это время на школьное крыльцо вышли Таня, Богатов и Костя.
— Я и не думал, что так интересно быть вожатым! — краснея, говорил Костя, — Я думал, раз надо, — приходится быть. А оказывается, интересно-то как! И ни капли не страшно, оказывается.
— Костя! — закричали пионеры, увидев вожатого. — Емельянов ни за что ни про что исколотил Юлю. Мы отплатим ему, он узнает!
— Врёте, — хладнокровно возразила Юлька, — Я сама его исколотила. Подумаешь, какие защитники! Костя, ну как? Что-нибудь получилось?
Костя застенчиво улыбнулся, и Юлька, забыв свои страхи, тотчас пришла в равновесие.
— И беспокоиться не о чем было. Я не сомневалась ничуть! — важно заявила она. — Ну, идём в таком случае.
Кивнув с независимым видом Коле Богатову и девушке в серой барашковой шапке, она направилась вместе с Костей домой.
Девушка долго в задумчивости смотрела им вслед.
— Ты не заметил, Богатов, — сказала она, когда две фигурки скрылись вдали, — иногда человек живёт и живёт, тихо, невидно. Вдруг что-то случилось, и он расцветает. И тут все догадываются, что он смел, талантлив, умён. Так я только сегодня узнала настоящего Костю.
— И я! — живо подхватил Коля Богатов, — Я про Гладкова теперь прямо скажу: вот такие ребята нам и нужны в комсомоле.
Он замолчал, глядя, как струятся снежинки, мелькают и вьются и, покружив, устилают землю белым покровом. Вдруг, вздымая столбы снежной пыли, промчится ветер вдоль улицы — в мутной мгле тонут люди, трамваи, дома. Ветер улёгся — снова тихо струятся снежинки.
— Хорошо!
— Что хорошо? — спросила Таня.
— Всё. Вьюга! Зима! Наша школа, ребята! И что мы комсомольцы. И как мы пели сегодня. Вообще жить хорошо!
Как ты жил без меня
Какой угрюмой тишиной встретил Сашу дом! Как будто все вещи, стены и окна, за которыми металась вьюжная ночь, сговорились молчать и притворяться чужими.
Тяжело на душе.
Мальчик опустился на стол, сгорбив плечи и сжав кулаками виски. В этой позе отчаяния он просидел довольно долгое время. Потом надо было всё-таки приготовить уроки. Вечер тянулся пустой, томительно-длинный, печальный вечер, без друзей и надежд.
А когда пробило десять часов и стало ясно, что Гладковых ждать бесполезно, Саша заснул. Он спал крепко. Ему снилось или сквозь сон показалось, что в маминой комнате вдруг вспыхнул свет, словно зажглось среди ночи яркое солнце. Может быть, это было не солнце, а лампа под жёлтым абажуром. Отворяясь, скрипнула дверь; протянулась дорожка; по дорожке из света к Сашиной кровати бесшумно приблизилась мама.
Боясь спугнуть сон, Саша со вздохом зарылся глубже в подушку.
Он проснулся, когда на дворе стоял день. Метели как не бывало. На утреннем небе, с ещё не остывшими следами зари, выделялись отчётливо линии крыш, труб, антенн; что-то бодрое, праздничное было в этой чёткости линий, в нежном сочетании красок — голубой, розовой, белой.
Ощущение воскресного утра охватило Сашу. Вскочить, включить радио! Надо приготовить коньки или сначала прочесть «Юмор» Чехова. Вчера Юрка Резников в большую перемену читал книгу и хохотал.
Но Саша вспомнил вчера и не вскочил.
Он тихо лежал, пока не услышал движение в маминой комнате. Только тогда он увидел на этажерке кожаный шлемик. Значит, ночью ему не приснилось. Она верно приехала!
— Мама! — закричал Саша, так высоко подскочив на кровати, что все пружины запели.
Радость!
Знакомый халатик, рассыпанные по плечам, мокрые после ванны волосы. Саша прижался щекой к влажным прядям:
— Мама!
— Здравствуй, Саша! Ну, как жил?
В это время Агафья Матвеевна внесла чайник. Саша быстро оделся и принялся хлопотать. Он метался от буфета к столу и так азартно хозяйничал, что не успел ответить. Он хитрил с самим собой и оттягивал время.
Если б ещё мама не такой весёлой вернулась!
Она прошлась по комнате, перебрала на письменном столе стопку книг, заплела в косу и уложила ещё не просохшие волосы.
Саша видел серьёзное, строгое, счастливое выражение маминых глаз. Она о чём-то сосредоточенно думала. Она даже не замечала, что вот уже столько времени они вдвоём с Сашей молчат. Что произошло в маминой жизни?
— Мама, как твоя операция?
Она обернулась, и, прежде чем Саша услышал ответ, он понял по её спокойному, глубокому взгляду, что всё хорошо. Она присела на диван, где в уголке, подобрав ноги, неловко съёжился тихий мальчик.
— Здоров ли ты, Саша?
— Здоров! Абсолютно!
Он постарался изобразить на лице весёлую бодрость, расправив плечи типично спортсменским движением. Однако ему довольно трудно было смотреть маме прямо в глаза. Что-то в нём требовало: «Надо сейчас же сказать!» И что-то удерживало: «Нет, нельзя сейчас говорить!»
— Саша! Как у тебя? Благополучно? Как в школе?
Сердце бешено застучало в груди: сказать!
Но мама знакомым ласковым жестом откинула со лба его волосы и заговорила негромко:
— А у меня, Саша, радость. Очень удачно прошла операция. Случай был трудный наредкость. Да, мы добились победы, теперь это можно признать.
«Нельзя говорить о вчерашнем. Нельзя!» — пронеслось у Саши в уме.
Он сидел неподвижно, вперив, как гипнотизёр, глаза в одну точку; горло перехватила тоска. Саша боялся вымолвить слово, он чувствовал, что расплачется, едва открыв рот.
К счастью, в соседней комнате зазвонил телефон. Мама ушла.
— Сейчас выслали? Да, да, готова! — слышал Саша оживлённый мамин голос. — Устала? Нет, ничего.
Она вернулась к Саше уже одетая, и в лице её, побледневшем за эти несколько дней, и в обведённых синеватой тенью глазах светилась всё та же глубокая, торжествующая радость.
— Не удалось нам досыта наговориться, Сашук: вызывают на совещание. Но я даю тебе слово, как-нибудь урву время, и мы с тобой улизнём покататься на лыжах. За город, в лес. Подальше. А завтра, Саша, я делаю доклад в Академии наук. Пора обнародовать результаты десятилетней работы, — сделать выводы. Лестные выводы для нашей науки. Ещё один шаг вперёд. Этот шаг снова сделали мы, советские люди, — вот в чём гордость!
Под окном, во дворе, загудела машина.
Мама подошла к Саше, взяла в ладони его голову и, откинув, заглянула близко в глаза. Должно быть, что-то она увидела в глубине его глаз, что смутило и испугало её.
— Что с тобой, Саша?
Под окнами надрывался гудок.
— Мама! Ты опоздаешь! — закричал Саша в преувеличенном страхе. — Собирайся живей!
Саша торопил её, суетился и никак не мог успокоиться, пока за ней не захлопнулась дверь.
А оставшись один, он прислонился лбом к косяку книжной полки и перевёл дыхание, словно только что свалил с плеч тяжёлый мешок.
Близнецы обсуждают положение
— Костя, он так и сказал: «Мой вольтметр, не отдам»? — спросила строго Юлька.
— Да нет же! — воскликнул Костя с досадой, удивляясь странной непонятливости сестры. — Вовсе нет. Саша не хочет дарить вольтметр вместе с классом. Он хотел от себя. И чтоб все его восхваляли.
— Ну?
— Что, ну? Ребята обиделись. Как ты думаешь; Надежде Дмитриевне приятнее было бы, если бы весь класс подарил? Все так ждали, надеялись, что будет сюрприз. И вот всё сорвалось. И вообще…
— Что вообще? — нахмурилась Юлька.
Костя мрачно смотрел в сторону, избегая взгляда сестры.
— Я разочаровался в Саше. Он оказался совсем другим человеком.
— Ты уверен? — холодно спросила она.
— Да что ты так за него заступаешься? — рассердился Костя. — Никакого самолюбия! Он же напал на тебя!
Юлька спокойно возразила:
— Не он — я на него напала. Теперь мне понятно, почему он не был на сборе. Костя, каким Саша оказался «другим» человеком?