– Если бы глупость была легче воздуха, то первым космонавтом был бы не Гагарин, – сказал Красносеев, остановившийся, чтобы перевести дух.
– А кто? – наивно щуря глаза, спросил Потыпыч.
– Ты! – почти в самое ухо крикнул старику расстроенный Владлен Борисович.
Потапыч отшатнулся, но присутствие духа не потерял.
– Ну, и вот куда нам теперь идти?! – зло спросил Красносеев.
– В Москву, стало быть.
– А человек приедет из столицы?
– Как приедет, так и уедет. Ты мне лучше вот что, Владленушка, расскажи. Это что у тебя за документы такие в портфеле?
Несмотря на всю абсурдность, данный вопрос вполне имел право на жизнь – Потапыч видел американские деньги впервые. Более того: о существовании других платежных средств, кроме русских рублей, он хоть и догадывался, но весьма смутно.
– Это специальные листовки. Они направлены против капиталистов… точнее… короче, они помогали, помогают и дальше будут помогать нам строить светлое будущее, – как мог, выкрутился Красносеев.
– Непонятно…
– Все! Потом поймешь. Пошли уже, зловредный старик!
– Владленушка…
– Я сказал «все»! Из-за тебя, провокатора, идти нам теперь неизвестно куда!
– Как это неизвестно?! В Москву!
Пара, разрываемая противоречиями, быстрым шагом покинула жилой квартал большого поселка при станции и вышла к широким полям.
– Ну, и куда дальше? – нервно спросил Красносеев.
– А давай, Борисыч, на Север пойдем. Москва же на Севере. Вон, смотри и тропинка имеется.
– Прям к столице нас и выведет! Так ты, небось, думаешь?
Но Потапыч не успел ответить, поскольку только договорив, Красносеев взвизгнул, громко хлопнул себя ладонью по лбу и грязно выругался.
– Паспорт!!! – второй секретарь крикнул это слово так громко и неожиданно, что у самки суслика, сидящей неподалеку в норе, случились преждевременные роды.
Тут дошло и до Потапыча.
– Ексель-моксель! Пропал ты теперь, Владленушка!
– Назад! Еще успеем!
Но скоростной спурт по уже известному маршруту результата не дал – подраненного сержанта уже не было на месте. Как и важного документа.
– Оклемался, наверное, – предположил Потапыч.
– Или в морг увезли, – предположение Красносеева было мрачнее.
– Валить, Владленушка, надо и как можно быстрее.
Повернув за угол, Владлен Борисович с Матюковым неожиданно оказались в центре бурно развивающихся событий. Мощные прожектора освещали толпу людей, сгрудившихся вокруг невысокого, похожего на Красносеева, человека.
«Ленин!! Не может быть!» – горячей волной прокатилось по мозгу второго секретаря.
– Ленин!! – взревел Потапыч.
Действие стремительно нарастало. Самый человечный человек двинулся вперед. Дорогу ему перегородил подозрительный субъект в темных круглых очках. Из-за толпы вышла тридцатилетняя женщина, держащая что-то за пазухой.
– У нее пули отравленные!! – дико заорал Красносеев и, в несколько гигантских прыжков покрыв солидное расстояние, сбил с ног вождя мирового пролетариата и налег на него всем своим телом. Для большей надежности голову основателю партии он прикрыл портфелем.
Потапыч, уже привыкший действовать в связке со вторым секретарем, выхватил наган и бросился на эсерку Фанни Каплан.
– За Ленина! Ура!
Сбив с ног коварную еврейку неожиданно прошедшей подсечкой, он приставил к ее виску оружие и громко крикнул:
– Сдавайся контра!!!
Когда раскаты голоса Потапыча стихли, наступила полная тишина. Она продолжалась до той поры, пока со своего специального стула не встал режиссер и медным голосом не произнес:
– Так, все! Уже и в провинции снимать не дают. Каждая сволочь пытается этого Ленина спасти. Чего его спасать?! Нет, все! Уеду за границу. Там у них продукты без талонов и порядок на съемочной площадке.
«Ленин» снизу стучал локтем по ребрам Владлена Борисовича и сдавленным голосом бурчал:
– Встань с меня, идиот! В 18-м году сигать надо было. Сейчас-то уже чего?
Потапычу злая «Каплан» за испорченный дубль расцарапала обе инжирные щеки.
Посрамленные «спасители», конфузливо потирая ушибленные места, покинули съемочную площадку.
Когда они отошли на приличное расстояние, Красносеев спросил у Матюкова:
– Я решительно не понимаю, почему ты бросился?! Не видел разве, что фильм снимают?
– А кто их разберет! Смотрю, ты Ленина спасать начал, а тут эта дура с пистолетом. Беда, думаю. Вот и побежал.
Владлен Борисович и Потапыч, обретя свой первый кинематографический опыт, миновали открытые места и углубились в лес.
Режиссер, слегка успокоившись, крикнул:
– Давайте еще раз! Костя, поставь там пару человек, пусть придурков всяких отгоняют.
Глава 12
Служебная «Волга», гробя моторесурс на проселочных дорогах, превзошла себя и обогнала поезд, на котором скрылся Красносеев.
Подкатив к самой платформе станции Кудаково, Тормашкин, Гагарин и водитель Вова заскочили в теплые от движения вагоны и, ругаясь с проводницами, приступили к усиленному обыску купейных и плацкартных прибежищ пассажиров.
Не обнаружив беглеца, они начали опрос путешествующих бабушек, которые, как известно, являются лучшими накопителями информации.
– Ехал тут один. Бородка такая рыжая, как у Ленина. Я его родимого, еще когда девицей была, видела, – сообщила одна из пенсионерок.
– Кого? Красносеева?! – пораженный, спросил Тормашкин.
– Какого еще «Сеева»?! Ленина! Помню, отдыхала я в 38 году в Гаграх. Сижу на пляже в шезлонге, а он подходит и говорит: «Разрешите представиться, вождь мирового пролетариата…»
– Постой, постой, бабка! В каком еще «тридцать восьмом»?! Ленин в 24-м умер.
– Это всем так говорили, а на самом деле…
– Григорий Петрович, вы что не видите: старуха погнала.
– Погоди, Вова, она вначале, что-то про рыжебородого говорила. Бабушка, а тот, который на Ленина похож, куда делся?
– Ну, и вот. Подходит и говорит…
– Бабка!!
– А этот, недавний. С ним еще дедок был. Усы висят, как мочалки у кукурузы. А глазищами так и стреляет, так и стреляет!
– Делись они куда?!
– На станции Жаловка сошли. Там этот поезд не останавливается, так они стоп-кран сорвали. Нам проводник рассказал. А вы по какому поводу интересуетесь? Они что, алименты не платят? Дедок очень уж подозрительный.
– Понятно. Обхитрил! Все назад, на выход! – скомандовал Григорий Петрович. Его некогда гордые кавказские брови, под тяжестью проблем сдвинулись к переносице.
Но все оказалось не так просто. Машинист, не имевший никакого представления об активных поисках второго секретаря прибреженского горкома партии группой заинтересованных лиц, легким движением руки придал ускорение локомотиву, и состав продолжил свой путь.
Выбраться из набирающего скорость поезда не представлялось возможным.
– Гагарин, к стоп-крану! – крикнул Тормашкин.
– Григорий Петрович, бабки говорят, что тут подобное недавно было, – предостерег водитель Вова.
– Ничего не сделаешь – суровая необходимость. Гагарин, дергай!
Состав остановился так резко, как будто врезался в стену. С верхних полок попадали студенты и командировочные. С небольших столиков в купе – жареные курицы и вареные яйца. Гул пассажирского недовольства, как боров свиноматку, покрывал мощный мат начальника поезда.
Трое преследователей быстро, как десантники, попрыгали на гравий насыпи и скрылись в небольшой роще.
– Маша-а-а-а! В вагоне-ресторане водку больше не продавать! До самого Белгорода! – ревел несчастный начальник поезда. Сбои в графике движения он воспринимал как личную трагедию.
Выйдя на узкую тропинку, Тормашкин и его помощники зашагали назад к станции Кудаково.
День разыгрался не на шутку. Воспользовавшись отсутствием облаков, солнце пекло напропалую. По полям метался неприкаянный ветерок, иногда натыкаясь на стену лесополосы. В траве возились отогревшиеся насекомые.
– Дядя, может объяснишь? – спросил Гагарин. Лямка баула уже прилично натерла плечо. Его уставшая за три каторжных года душа рвалась к водке и женщинам.
– Юра, чего тут объяснять?! Поймаем Красносеева – получишь хорошие премиальные. Я бы даже сказал, очень хорошие. Отдохнешь на них как человек. И грабить никого не придется.
– Григорий Петрович, хотелось бы знать…
– И тебя, Вова не обижу. Но сначала надо изловить Красносеева.
– А у него что? – спросил Гагарин, потирая огрубевшей от лопаты ладонью свой идеально выбритый череп.
– У него – все.
Через час, когда они вернулись на станцию Кудаково, группу охотников за вторым секретарем ждал неприятный сюрприз – все колеса со служебной «Волги» были сняты.
Не растерялся один Тормашкин.
– Гагарин, Вова, вон видите две длинные трубы? Прикрепите их под днищем машины. Здесь недалеко есть воинская часть. Тамошний командир – мой хороший знакомый. Я пока туда схожу.
Прошло время. Трубы были укреплены снизу машины. Появился Тормашкин. С ним пришли два отделения солдат, которыми командовал молодой прапорщик.
Прошло время. Трубы были укреплены снизу машины. Появился Тормашкин. С ним пришли два отделения солдат, которыми командовал молодой прапорщик.
– Первое отделение, за-ходи спереди! Второе – с-зади! За трубы взяться! Садитесь, товарищ Тормашкин. По-о-однять! Вперед!
Гагарин и Вова успели только открыть рты, как «Волга», неожиданно получившая ножной привод, слегка покачиваясь, двинулась в путь.
Тормашкин опустил стекло и крикнул своим помощникам:
– А вы чего стоите?! Помогайте солдатам!
Прапорщик шел рядом и отрывисто командовал:
– Раз, два! Раз, два! Левой!
В Жаловку прибыли поздно ночью. Выполнившие задачу, даже отдаленно не напоминающую боевую, солдаты и их командир были отпущены. Укачавшийся от размеренных колебаний пешеходного автомобиля Тормашкин заснул прямо в машине. Гагарин и Вова улеглись рядом на траве.
Глава 13
Ранним утром, когда роса еще не высохла на траве, к бесколесному автомобилю подкрался местный жаловский сумасшедший Пончик. Трудно нормальному человеку представить, какие импульсы будоражили нездоровый мозг дурачка, но его действия, не отличающиеся логикой, обычно имели определенную цель, и им присуща была изощренное коварство.
Его мать, хроническая алкоголичка Степанида, в молодости работала на железнодорожной ветке укладчицей шпал. Видимо от нее Пончик приобрел пристрастие к кувалде, которую он таскал с собой повсюду.
Пончик, видимо, не сумев причислить не имеющий колес автомобиль к известным ему предметам, воспринял его как врага. Не бередя душу сомнениями, он атаковал его. Широко размахнувшись, идиот стукнул кувалдой по капоту.
Что почувствовал в этот момент, спавший в салоне, Тормашкин, сможет себе представить только танкист, испытавший прямое попадание в боевую машину вражеского снаряда.
Григорий Петрович выскочил из «Волги», как ядро из пушки. Его глаза, расширившиеся до размеров антоновских яблок, бешено вращались. Черные брови испуганно топорщились обувными щетками. Из горла рывками выходил сдавленный крик. К месту действия мгновенно подскочили лысый Гагарин и водитель Вова.
Пончик, осознавая свое главенство в происходящем процессе, еще раз мощно приложился кувалдой к несчастному автомобилю. Затем он улыбнулся и, заискивающе глядя на Тормашкина, произнес:
– Горбачев – Нобелевский лауреат!
Идиота бить не стали, быстро поняв, что он – идиот.
– Началось в колхозе утро! – нервно смеясь, сказал Вова.
– У нас бы на зоне за такое… – начал было Гагарин.
– Ладно, все! Коль проснулись, пошли искать Красносеева. Вова, забери у этого придурка кувалду, а то он машину окончательно добьет.
Пригладив волосы ладонями и слегка оправив одежду, преследователи пошли прочесывать станцию. За ними увязался обезоруженный Пончик.
К середине дня стала очевидна полная бесперспективность поисков. Выспрашивание и выслеживание приезжих людей было воспринято в Жаловке крайне настороженно. Все торговые точки тут же закрылись, управляющие испугались тайной ревизии. Небольшая поликлиника и аптека даже отказались от приема посетителей, подозревая в приезжих проверяющих из центра.
Население поселка, лишенное продовольствия и медицинской помощи, запаниковало. Было даже две стихийные попытки взломать кооперативный склад, но они были пресечены холостыми выстрелами в воздух, произведенными пьяным сторожем Василичем.
Начальник милиции имел сведения о возможности беспорядков, но действий никаких не предпринимал, справедливо полагая, что лучше выждать и посмотреть, чем все закончится.
Глава местной администрации Уголков, почуяв неладное, взял удочки, рюкзак и от греха подальше уехал на рыбалку.
– Если коммунисты победят – повесь мою старую красную майку на антенну. Если демократы – забей окна и двери и уходи в лес, – сказал Уголков своей жене и быстрым шагом покинул поселок.
– Стоп! Так не пойдет. Нас тут все боятся, как прокаженных, – злым голосом сказал своим спутникам Тормашкин. У него от быстрой ходьбы на лбу выступил пот. Он крупными алмазными каплями расположился на отвесной поверхности, готовый вот-вот сорваться.
– А чем мы им подозрительны? – неуверенно спросил Вова, поправляя на плече кувалду.
– Мы же не разбойники какие-нибудь, – удивленно пожал плечами Гагарин, потирая идеально выбритый череп рукою, на кисти которой было наколото восходящее солнце, а на костяшках пальцев имя «Нюра».
– Шифроваться надо. Сейчас пойдем в местный клуб, скажем, что мы лекторы из просветкульта. Вечером народ соберем, якобы на лекцию…
– Обольем клуб бензином и подожжем! – радостно крикнул Гагарин.
Тормашкин не стал словесно комментировать предложение своего племянника, а лишь молча покрутил пальцем у виска.
Директор клуба был крайне удивлен приездом «научных сотрудников», но препятствовать просвещению населения посчитал неблагоразумным. Более того, он даже помог нарисовать афишу.
– А какова тема лекции? – застенчиво спросил он, с трудом отрывая испуганный взгляд от замечательной лысины Гагарина.
– О голубых китах, – первое, что пришло в голову, ответил Григорий Петрович.
– Ну, о голубых, так о голубых, – вздохнул завклубом.
Событий, а тем более культурных, в Жаловке было крайне мало. Поэтому вечером народ, отошедший от дневной паники, с удовольствие пошел в клуб.
За кулисами нервно прохаживался Тормашкин. Читать лекцию ему предстояло впервые, хотя опытом ораторской работы он обладал отменным.
– Григорий Петрович, может это, того, домой поедем? Жены, небось, ищут. Да, и вообще… – канючил водитель Вова. Негигиеничная кочевая жизнь вызывала в нем отвращение.
При упоминании о жене, Тормашкин едва заметно вздрогнул и сказал:
– Дело надо довести до конца. Пока я тут рассказывать буду, вы оба еще раз хорошенько прочешите поселок. Красносеев должен быть где-то здесь. Все население сейчас в клубе и мешать вам не будет.
В зале раздались жидкие аплодисменты – зрители заждались.
– Ну, все. Я пошел.
– А про что рассказывать будешь, дядя?
– Какая разница?! Чего-нибудь наплету. Не впервой. А вы еще здесь?! Быстро в поселок!
Тормашкин с трудом отодвинул тяжелую занавес и подошел к трибуне.
– Товарищи! – начал он, – тема сегодняшней лекции: «Голубые киты».
Начало было положено, и первый секретарь с чистой совестью налил себе из графина полный стакан воды и с удовольствием его выпил.
После этого вполне разумного действия он указательным пальцем почесал нос – что говорить дальше он решительно не знал. Но говорить что-то было необходимо, поскольку зал, как ему показалось, зловеще притих.
– Голубой кит является млекопитающим. Или рыбой… Длина его… очень большая, а весит он… очень много. Цвет имеет голубой, что помогает ему… удачно маскироваться.
– А что он жрет? – крикнул с первого ряда путейный обходчик Никифор. Он перед лекцией выпил два стакана портвейна, и сейчас слова выходили из него, в отличие от обычного, легко и непринужденно, как помет из голубя.
На Никифора зашипели соседние зрители, но Тормашкин поднял руку с выставленной вперед ладонью и сказал:
– Я отвечу. Голубой кит питается морскими… змеями. Да, змеями. Он открывает свой огромный рот и шевелит языком. Змеи-кобели принимают язык за змей-самок и заплывают в рот. А кит, хоп! и свел челюсти. Вот так и питается.
Народ, обогащенный полезными сведениями, приглушенно загалдел.
Григорий Петрович за время своей партийной карьеры врать научился виртуозно, но необходимо было хоть немного приблизить предлагаемый им материал к жизненным реалиям.
– Голубой кит является ближайшим родственником хорошо известного нам карася. А кто же такой карась, спросите вы? Я отвечу. Карась – рыба средних размеров и средней же массы. Подавляющее большинство карасей водится в реках.
– А киты в реках водятся? – вновь прервал Тормашкина Никифор.
Григорий Петрович опять выставил вперед руку и сказал:
– Я отвечу. Киты в реках… водятся, но… живут на больших глубинах, поэтому даже на «донку» они не ловятся. В отличие, допустим, от карася. А как же нам поймать карася?
– Эка невидаль: карасика поймать! – захлебываясь собственной слюной, закричал помощник машиниста Тройкин, большой любитель рыбной ловли.
Контакт со зрительным залом положительно подействовал на Тормашкина. Он уверенно оперся на трибуну, выпил еще стакан воды и продолжил:
– Мнение данного товарища глубоко ошибочно. Рыбная ловля сама по себе является непростым занятием. Ловля же карася сложна вдвойне. Карась, если можно так выразиться, тонкий знаток запахов. Каждый опытный рыбак может это подтвердить. Поговаривают даже, что доходит до того, что в прикормки добавляют керосин и женские духи!
В зале зашумели – рыбаков среди слушателей было много и эти пассажи лектора вызвали в них волнение.