– Вот же наградил бог дурой! – в сердцах рубанул он, беря себя в руки.
Многолетние страдания, которые он испытывал от притеснений Анастасии Владимировны, уничтожали его нервы. Григорий Петрович подошел к своему рабочему столу и с нижней полки достал початую бутылку водки «Распутин». Налив половину стакана, он, игнорируя тост и глупые ритуалы, внедрил в себя огненную жидкость.
Водка разлилась по венам, но облегчение почему-то не наступило.
«Паленка, блин!» – подумал первый секретарь, но минуту поразмыслив, понял, что дело не в этом.
– Портфель!!! – дико взревел он.
Огромная воображаемая оса больно укусила его между лопаток.
Обыскав кабинет не менее тщательно, чем сделала бы это следственная бригада МУРа, Тормашкин, у которого буквально на глазах рушилась жизнь, выбежал на улицу.
Гневно размахивая руками и с трудом подбирая слова, он выведал у партийцев, курящих на крыльце, что Красносеев с Матюковым буквально только что поймали машину и поехали в сторону вокзала.
Григорий Петрович, теряя на бегу большие капли пота, устремился в гараж горкома. Еще издали он увидел своего шофера Володю и истошно закричал:
– Заводи!!
Водитель, пораженный картиной мчащегося шефа, запрыгнул в машину и повернул ключ зажигания. Через несколько секунд рядом тяжело плюхнулся Тормашкин.
– На вокзал! – рявкнул первый секретарь.
«Хорошо, что хоть не «на Берлин!», – с облегчением подумал Володя. Он искоса посмотрел на начальника. Вид у того был, как у проигравшего соревнование гиревика – усталый и злой.
– Быстрее, Вова! Быстрее!
Вова, который последний раз видел товарища Тормашкина таким возбужденным лет десять назад, когда городу вручали переходящее Красное знамя, давил на акселератор. Служебная «Волга» неслась по улицам так быстро, как этой ей позволяли ее конструктивные характеристики и мерзко пахнущая мутная жидкость, которую на заправочной станции, видимо, по ошибке, окрестили 76-м бензином.
На вокзал погоня прибыла поздно – состав уже начал набирать ход. В одном из окон купе первый секретарь увидел Красносеева. Тормашкин метался по перрону, словно теннисный мяч по грунтовому корту. Он пытался запрыгнуть в вагон, но проводницы, следуя инструкции, уже закрыли все двери. Зеленая железная змея, весело стуча своими составляющими, выскользнула из рук первого секретаря вместе с приличной суммой денег. Что-либо изменить в печально складывающихся обстоятельствах Тормашкин был не в силах, и это его, мягко говоря, расстраивало.
Там же на перроне Григорий Петрович столкнулся с высоким сутуловатым парнем, имеющим обезьянье лицо. Это был Юра, племянник Тормашкина, обладатель прозвища «Гагарин». Как-то, когда Юра еще учился в начальной школе, учительница сказала ему: «Будешь, Юра, учиться хорошо – станешь героем, как твой знаменитый тезка». «Это кто еще?» – хмуро спросил он. «Космонавт Юрий Гагарин». «Не хочу». «Почему?!» «Он плохо кончил». После этого случая кличка «Гагарин» навсегда заменила ему имя.
Гагарин был коротко острижен и имел за спиной походный баул.
– Гагарин, привет!
– Здравствуй, дядя!
– В поход собрался?
– Пришел.
– А где был?
– На зоне.
– ???
– Откинулся я.
Тормашкин вспомнил, что не видел племянника, с которым мало общался, года два-три.
– Так, так… Значит, ты сейчас, выходит, ничем не занят?
– Выходит, так.
– Отлично! Поехали со мной. Поможешь мне в одном деле.
«Как все неожиданно усложнилось. Тут без помощи мне явно не обойтись», – думал Григорий Петрович.
– А домой?
– Еще успеешь. Садись в машину. Вова, едем на станцию Кудаково – там первая остановка поезда. Только очень, подчеркиваю, очень быстро.
Шофер решил сегодня ничему не удивляться, а молча делать свое дело. Он позволил себе только одно замечание:
– Туда дорога очень плохая.
– Можешь угробить машину, я разрешаю. Но в Кудаково мы должны прибыть раньше поезда!
На заднем сидении устроился гориллообразный Гагарин. Он положил баул на колени и принялся рассматривать быстроменяющийся пейзаж за окном. После колонии даже простое наблюдение за природой приравнивалось для него к просмотру голливудского блокбастера.
В это время на нижней полке купе нервно ерзал Красносеев. Он видел на платформе взъерошенного Тормашкина.
– Устроит погоню. Надо что-то предпринять.
– Кто устроит? Какую, Борисыч, погоню? – робко спросил Потапыч. Он слегка заискивал перед вторым секретарем, желая укрепить свое место в составе экспедиции.
– Тормашкин.
– Григорий Петрович?!
Потапыч так дико взглянул на Красносеева, будто бы напротив него сидел не полновесный член партии, а какой-нибудь Чикатило.
– Ты чего на меня так смотришь? У меня что, волосы горят?
– Дело в следующем… не понимаю я.
– А чего тут понимать. Тормашкин – враг. Хочет отнять у меня день… документы.
– Григорий Петрович – враг?!
– Ну, не враг, конечно, а это… заблуждающийся. Пока мы с тобой разговоры разговариваем, он за нами гонится. Предпринять что-то надо.
Потапыч достал из своего видавшего виды дорожного мешка незаряженный маузер и хрипло промолвил:
– Мы, Борисыч, просто так не сдадимся…
– Это все же излишне, – поморщившись, сказал Красносеев, – мы сделаем по-другому. Через пятнадцать километров будет станция Жаловка. Но поезд там не останавливается. Так вот, как будем ее проезжать, дернешь стоп-кран. Пока суета, выскочим. А там до Москвы на перекладных.
Все получилось по плану Красносеева, если не считать того, что Потапыч, после того, как дернул стоп-кран, открыл не ту дверь и выпрыгнул с противоположной стороны. Потом, когда поезд окончательно остановился, он полез под вагоном и там застрял. Двум рабочим-путейцам с большим трудом удалось его оттуда вытащить.
– Ты чего в правую дверь полез, старый?! Там же поле чистое! – идя к автовокзалу, ругался Красносеев.
– Я это… Растерялся…
По дороге Владлен Борисович зашел на телеграф. Там он заказал разговор с Москвой.
Через пять минут телефонистка зычным голосом объявила:
– Москва – вторая кабина.
Красносеев вошел и плотно прикрыл дверь.
– Алло, алло! Это – товарищ Кротовиков?
– Нет. Кротовиков сейчас управляющим банком работает, – металлическим голосом ответила трубка.
– Банка?! А… а с кем я говорю?
– Перемогин, исполняющий обязанности начальника отдела ЦК.
– Товарищ Перемогин, это вам звонит Красносеев из Прибреженска. Тут вот какое дело… У меня партийные деньги. Первый секретарь Тормашкин хотел их присвоить, но я отбил.
– Интересно… А какая сумма?
– Восемьсот тысяч.
– Всего-то!
– Долларов.
– Долларов… Это другое дело. Так что вы хотите, товарищ Красноситов?
– Красносеев. Необходимо сдать средства законному владельцу – партии.
– А-а-а, вот в чем дело, – голос в трубке изменил тональность до елейного, – Это вы правильно решили, товарищ Красносеев. Куда же их, эти деньги, девать еще, как не партии вернуть. Вы где сейчас находитесь?
– На станции Жаловка. Это рядом с Прибреженском.
– Отлично. Оставайтесь там. В местный райком завтра прибудет наш человек. Даже, скорей всего, учитывая важность дела, я сам приеду.
– Так точно, товарищ Перемогин. А как там в Москве обстановка? Как наша партия?
Владлену Борисовичу не ответили – на том конце положили трубку.
«И кто теперь скажет, что я родился не в рубашке?!» – весело подумал Перемогин, внутренне подпрыгивая до небес.
Глава 10
Ответственный товарищ, закончив разговор, положил телефонную трубку на рычаг.
– Есть же бог на свете! – совсем не по-партийному крикнул он.
В тот же миг он выпрыгнул из-за массивного стола и заметался по кабинету. Его худое, как у червяка, тело извивалось от быстрых шагов, как лента в руках гимнастки.
– Восемьсот тысяч! Восемьсот тысяч! На все хватит! – весело выкрикивал он.
Двадцать лет назад Иннокентий Сидорович Перемогин или попросту Кеша был довольно известным в Москве клоуном. Молодой, симпатичный, с безупречной репутацией и завидным остроумием, он имел редкостный талант вызывать смех. Цирковые администраторы с большим удовольствием заключали с ним трудовые договора. Помощница клоуна болонка Гава была любимицей детей, а сам Кеша очень нравился мамам, с которыми эти дети приходили в цирк.
Кеша вел жизнь разгульную и счастливую. Семьи у него не было, а вот деньги наоборот – были. Бегая по зыбучим пескам удовольствий молодой Перемогин умудрялся в них не завязнуть и, соответственно, не прогуливать работу. Одним словом, все шло хорошо. Но, как водится, только до определенного момента.
Намечались зарубежные гастроли. Весь коллектив цирка будоражило и трясло – в эту очень выгодную зарубежную командировку поедут только члены партии. Еще не охваченные решили тут же пополнить ряды КПСС.
У клоуна Кеши приводов в милицию не было, на оккупированных территориях он не проживал, в плену не был, родственников-антисоветчиков не имел, и поэтому вопрос о его вступлении решился быстро и положительно.
Намечались зарубежные гастроли. Весь коллектив цирка будоражило и трясло – в эту очень выгодную зарубежную командировку поедут только члены партии. Еще не охваченные решили тут же пополнить ряды КПСС.
У клоуна Кеши приводов в милицию не было, на оккупированных территориях он не проживал, в плену не был, родственников-антисоветчиков не имел, и поэтому вопрос о его вступлении решился быстро и положительно.
Если бы только знал Иннокентий Сидорович какую яму он себе выкопал!
Через пару месяцев после возвращения из-за рубежа, на экстренном партийном бюро Кеша был избран освобожденным секретарем цирковой ячейки – в советской политике подули свежие ветры: дорогу давали молодым. Дальнейшая карьера бывшего клоуна напоминала полет ракеты. Для быстрого взлета было много предпосылок. Это и пригодившееся умение строить отношения со зрительным залом, и сценическое обаяние. Да и известность, и узнаваемость были не на последнем месте.
Через пять лет Иннокентий Сидорович уже работал в Московском горкоме партии. А еще через пять – в аппарате Центрального комитета КПСС на должности помощника. Вот после этого самого большого своего повышения и произошла с ним история, сильно повлиявшая на его дальнейшее продвижение.
В начале осени компания высокопоставленных партийных чиновников совершила выезд в один из отдаленных районов Западной Сибири. Местные партийцы организовали для столичных собратьев рыбалку. Вывезли ЦКовцев на небольшой остров, омываемый мощными потоками могучей сибирской реки, снабдили орудиями лова, наживкой и горячительными напитками. Клевало так, что москвичи позабывали обо всем на свете.
Уловившись рыбы и упившись водки, партработники вызвали по рации катер и отбыли в поселок. Перемогин в этот момент справлял за деревьями нужду и отъезд товарищей пропустил.
В те времена Кеша был еще слабой фигурой в аппаратной расстановке ЦК. Слабой и незаметной. По этой причине его отсутствие обнаружилось только через три дня в Москве. В медвежий сибирский край полетели телеграммы-молнии. Но они не доходили до адресатов – почта была закрыта в связи с открытием сезона охоты.
Тем временем окруженному со всех сторон водой Перемогину необходимо было как-то обустраиваться. Добраться до берега он не мог, так как не умел плавать. Но если бы и умел, то все равно шансов спастись было бы мало – быстрое течение и острые подводные камни были труднопреодолимым препятствием.
Из сухих веток и хвойных лап он соорудил себе шалаш. Склеив линзы стекол очков еловым клеем, он набрал внутрь воды и с помощью получившегося увеличительного стекла добыл огонь. Из брошенных мотков лески он сплел сеть, которую использовал для добычи рыбы.
Когда через две недели его нашли сплавщики леса, Иннокентий Сидорович Перемогин находился при здравом рассудке и во вполне удовлетворительном состоянии, если не считать того, что из одежды на нем был только небольшой, прикрепленный на веревочке, пакет, в котором хранился партийный билет. Остальную одежду у него утащили бобры для своих нужд.
Доказав себе и миру, что настоящий партийный работник сможет выжить в любой неблагоприятной обстановке, товарищ Перемогин приобрел непререкаемый авторитет в партийных кругах. К минусам можно было отнести только появление клички «товарищ Крузо».
После звонка с юга у Перемогина появилось неожиданно много дел. Доселе изнывающий от безделья ответственный товарищ теперь, рискуя сломать указательный палец, безостановочно накручивал телефонный диск.
Первым делом предстояло узнать, где находится эта Жаловка. Затем необходимо было заказать билет, под каким-нибудь предлогом вытребовать командировку, получить суточные, что-нибудь соврать дома и как можно быстрее выехать на встречу с упавшими с неба деньгами. И все это надо было проделать с кислым лицом, скрывая счастливый блеск глаз.
Переломные эпохи всегда предоставляют шансы наиболее страждущим и понятливым гражданам в их стремлении ухватить птицу удачи за ее пушистый хвост. Остальные твердолобые носятся с какими-то, от руки написанными, плакатами и требуют перемен. «Голодать будем, а надоевший порядок вещей изменим», – кричат вторые, в то время как первые под шумок шустренько прибирают к рукам оставшуюся без надзора государственную собственность.
Товарищ Крузо всей душой и телом рвался в ряды первых, но все еще оставался вторым. И только после сегодняшнего звонка ощутил, как жаркое дыхание удачи раскаляет его затылок. В мозгу пульсировало: «Выложилось!»
Глава 11
Товарищ, не подскажете, где здесь райком партии? – трубным голосом спросил Красносеев проходящего мимо мужчину, имеющего явно пролетарскую внешность. При этом, чтобы гарантированно получить ответ, он плотно обхватил своей рукой локоть работяги.
– Да пошел ты со своими коммуняками! – неожиданно рявкнул пролетарий и при этом так сильно пихнул второго секретаря, что тот не устоял на ногах и упал на пыльный тротуар.
– Ишь, распустились трудящиеся! Ничего, мы у милиционера спросим, – проворчал, поднимаясь, Красносеев.
– Владленушка, а зачем нам райком партийный? – предчувствуя что-то нехорошее, спросил Потапыч.
– Как зачем?! Руководящий работник к нам сюда должен приехать. Ему надо передать деньг… документы.
– Как?! А путешествие? Ты же говорил, что в Москву поедем! Как же так?! – слова вываливались из трясущихся губ старика, и упреки пощечинами били Красносеева.
– Ну, говорил… Ну, и что? Теперь ехать не надо. Далась тебе эта Москва! Что ты там забыл?!
– Дело в следующем: забыть я там ничего не мог, поскольку я там даже еще не был. Вот. Но очень уж я на эту поездку надеялся. Очень.
– И почему это?
Потапыч зарделся, как девица на первом свидании, и тихо сказал:
– Ленина хотел посмотреть. Вот.
– Уж извини, сорвал тебе экскурсию! Как-нибудь в следующий раз, – резко проговорил Красносеев и поспешил к стоящему невдалеке сотруднику милиции.
– Товарищ сержант, я – второй секретарь Прибреженского горкома партии. Подскажите, как пройти в райком.
Милиционер, услышав должность Красносеева, по привычке взял под козырек и стал подробно объяснять дорогу.
Но к тому сзади подкрался не удовлетворенный складывающимся порядком вещей Матюков и громко крикнул:
– У него в чемодане бомба! Щас взорвется! Ложись!
Эффекта крик не произвел: милиционер в означенное в военном билете время прошел Афган, а Красносеев просто не успел испугаться.
Учитывая новые обстоятельства, страж порядка нахмурился и с леденящей вежливостью попросил Владлена Борисовича предъявить документы.
Второй секретарь натянуто улыбнулся и стал подозрительно суетиться. Он вначале поставил портфель на тротуар и полез во внутренний карман за паспортом. Затем, словно опомнившись, он схватил свой багаж и стал перекладывать его из руки в руку. Вслед за этим, чувствуя всевозрастающую подозрительность милиционера, Красносеев зажал портфель между ног, достал из кармана документ и протянул его служителю порядка.
Тот паспорт взял и спросил, указывая на поклажу:
– А там у вас что?
Красносеев глупо улыбнулся и попытался прикрыть руками чемодан, как обычно прикрывают библейские места футболисты, стоящие в «стенке» при пробитии штрафного.
Сержант нахмурился и уже грубо спросил:
– Там что?
Владлен Борисович затрясся всем телом, отчего портфель выскользнул и гулко стукнулся о тротуар. От падения слабый замок открылся, и пачки долларов озарил яркий солнечный свет. Одновременно с этим раздались три звука, следующие один за другим. Первым вскрикнул милиционер, которого даже суровая профессия и боевое прошлое не приучили к спокойному восприятию больших денежных сумм. Потом послышался сдавленный возглас, характерный для игроков, сорвавших крупный банк. Он принадлежал Потапычу. Последним шел звук, издаваемый тупым предметом при соприкосновении с черепной костью.
Красносеев словно во сне наблюдал, как у милиционера подкосились ноги, и он стал медленно оседать на тротуар. За ним вырисовывалась во всей своей беспощадной простоте уже статичная фигура Потапыча, держащего в руке маузер. Поскольку выстрела слышно не было, можно было смело предположить, что в данном случае огнестрельное оружие использовалось коварным стариком как холодное.
– Ты зачем это? – тихо спросил Красносеев.
Он присел на корточки и положил рассыпавшиеся доллары назад в портфель.
– Повязали бы.
– А то, что бомба, зачем кричал?
– В Москву хочется.
– Так при чем же здесь Москва?!
– Дело в следующем: мы теперь тут такого натворили, что оставаться здесь никак нельзя. Надо ехать. Ленина посмотрим. Всю жизнь мечтал.
– Троцкист!!! Антисоветчик!!! – кричал Красносеев, выуживая из своего лексикона самые обидные слова.
Вылив экспрессию на седую голову бывшего сторожа, он вполне пришел в себя. Подхватив портфель, второй секретарь, ускоряя шаг, скрылся за углом ближайшего дома. Потапыч последовал за ним.