- Не знаю...
Она положила руки ему на виски.
- А так - лучше?
- Да... лучше...
Она внимательно смотрела ему в лицо.
- Я - твой друг, Ричард. Я - твой лучший друг. Ты дол- жен мне верить. Кто я?
- Ты - мой друг. Я тебе верю...
- Я говорю с тобой для твоей пользы. Я не хочу причи- нить тебе вред.
- Я тебе верю, - повторил он, как старательный ученик.
- Тогда ответь мне на один вопрос: К т о э т а ж е н щ и н а ?
Ответом был припадок, по сравнению с которым вчерашний казался детской игрой. Пришлось звать на помощь Салли с Эри ком /который только что проснулся/. Похоже, снадобья сестры Триниты действительно придали больному сил... При этом одеяло с него сбилось, и стало видно, что странные сгустки крови под кожей словно бы увеличились и потемнели. Салли услышала, как бегинка не то зашипела, не то засвистела сквозь зубы - но что, понять было невозможно, вероятно она просто сдерживала ярость.
Припадок кончился так же, как и вчера - то есть полным беспамятством. Утирая пот со лба, сестра Тринита приказала:
- Эрик, ступай в лавку и пришли ко мне Кристину. Мне нельзя сейчас уходить отсюда. Салли, приготовь что-нибудь поесть. По-моему, в этом доме никто не ел со вчерашнего дня...
Приказчик и домоправительница с готовностью подчинились. Они привыкли жить при хозяине, и теперь, когда в доме был кто-то, способный отдавать им приказы, это их явно подбодрило.
Чего нельзя было сказать о Кристине. Войдя, она кинула на бегинку вопросительный взгляд.
- У него в сознании поставлена преграда, - мрачно ответила та. - Он не м о ж е т назвать ее имени. Так что вся надежда на тебя.
Кристина подошла к столу.
- А вы знаете... когда я стала думать о странном и необычном, то кое-что вспомнила...
- Ну?
- Ведь в Страстную Пятницу никто не ходит за покупками?
- Во всяком случае, в христианских странах. Кроме тех, конечно, кому закон не писан.
- Так вот, в тот день у нас была посетительница. Поэтому я и удивилась. И это, конечно, была дама, а не горожанка. Я сама открывала двери, поэтому увидела на улице верховых лошадей и двух слуг, которые их держали. Она вошла, и дядя сразу же отослал меня в дом. Я не знаю, о чем они говорили. По-моему, она скоро уехала.
- А как она выглядела?
- И этого я не знаю! - вид у Кристины был совершенно убитый. - Она была закутана в плащ, богатый такой плащ, темно-зеленый с песцовой опушкой. Наверное, у нас и куплен. И капюшон опущен на лицо. Но мне показалось... когда она проходила она проходила мимо меня... прядь волос выбилась из-под капюшона... ярко-рыжая.
- Это уже кое-что. На случай, если это было все же просто покупательница, притащи-ка мне вчерашнюю книгу
Снова заполучив приходно-расходную книгу, сестра Тринита сразу же раскрыла ее на нужной странице.
- В день Страстной Пятницы никакой записи нет ... и не было скорее всего... Ты что-то хочешь сказать?
- Мне кажется... я видела ее еще раз. Вот здесь. Я стояла у этого же самого окна, а она проезжала по улице. Подняла голову и посмотрела на меня.
- Ты же утверждала, что не видела ее лица!
- А я и в тот раз его не увидела. На ней был эннен с плотной вуалью.
- Так с чего ты взяла, что это та самая женщина?
- А по лошадям. Я разве не сказала? Я и в первый раз обратила внимание на ее лошадей. Такая светло-золотистая масть, я в Бранке таких не видела... Сидела она в седле боком, а платье на ней было светло-сиреневой тафты с золотой вышивкой, высоко подпоясанное, а плащ красный, мехельского сукна, с золотой же канителью. И конь ее был покрыт попоной голубого шелка. И двое слуг были при ней, те самые или другие, не знаю, в коттах с длинными рукавами, лиловых с коричневым, и бархатных беретах...
- А гербы? Гербы какие были у них?
- Не знаю...
- Они были затянуты... или их вообще не было?
- Я не помню... и все равно я не разбираюсь в ваших лауданских гербах.
- О, Господи! Ну что это такое! Ты в подробностях описываешь мне одежду этой дамы, масть коней, ливреи слуг а самого главного - герба - не запоминаешь!
Видя, что девочка готова расплакаться, сестра Тринита заговорила более сердечно.
- Ну, ничего, у нас есть хоть что-то... конечно, все это может быть и случайным совпадением. И... погоди, почему это я решила искать только в этом году?
Кристине пришлось совершить еще одно путешествие в лавку, и принести гроссбух за прошлый год. Бегинка просмотрела и его.
- Здесь не хватает нескольких листов. Вырваны. Очевидно, там было записано ее имя. Он уничтожил все упоминания о ней. Не знаю, сделал ли он это из-за проклятья, или раньше, вполне сознательно. Но я должна найти ее! Обязана!
- Почему? - тихо спросила Кристина.
Сестра Тринита ответила не сразу. Вероятно, размышляла, стоит ли за вопросом девочки любопытство, или что-то иное.
- Иногда действие проклятия заходят так далеко, что его можно уничтожить только вместе с жизнью того, кто это проклятие навел. А я ведь не убийца. Она встала и принялась расхаживать по комнате. Казалось, она совершенно забыла о собеседнице. - Во всем этом явно видна рука Черной Бет, - бормотала она. - Но Черную Бет сожгли... когда же это было? Уже при новом наместнике. Два с лишнем года тому... А у нее ведь остались ученицы, у таких женщин всегда есть ученицы. Найти их... разговорить... - Она повернулась и посмотрела Кристине прямо в глаза. - И вызнать имя.
И последующие три дня бегинки почти не видели в доме мастера Ричарда Кесслера. Она забегала ненадолго, чтобы бросить взгляд на больного, давала краткие указания Салли, от разговоров с Кристиной уклонялась, отвечая односложно, и уходила вновь, без устали, благо ноги были длинные. И носили ее эти длинные ноги в самые разные места, в том числе и такие, где порядочной женщине появляться одной было не то что небезопасно, но просто невозможно. Однако бегинки не боялись людских пересудов, а сестру Триниту хорошо знали среди низкого сословия, коему, как известно, ученые лекаря с университетским образованием недоступны, да и подозрительны. Она довольно долгое время провела в речном порту, куда сходились все водные купеческие пути западной части полуострова, выслушивала свежие сплетни о последних казнях в Нижней Лауде и о столкновениях вольных отрядов за Тремиссой, пространные рассуждения о том, что теперь-то уж Лауданская провинция непременно отложится от королевства, потому что такого бездарного правления Лауда еще не видела, помалкивала, как ей и подобало, потом исчезала и обнаруживалась на рыночной площади, то то среди барышников, то среди золотобитов, забредала зачем-то в Форт - мощное укрепление, возвышавшееся на холме над городом, которое наместник считал своим долгом достраивать. Заходила она и за городскую черту, туда, где к толстым стенам лепились покосившиеся лачуги из глины, камыша и полусгнивших досок. И носило ее по всем кругам великого города Лауды, и когда она спала, и спала ли вообще: неизвестно, а на исходе третьего дня она остановилась перед большим домом на Ратушной площади, а точнее - красовавшимся против самой ратуши. Это был дом, выстроенный в новомодном стиле - с высокими стрельчатыми окнами, украшенный лепниной, барельефами и колонками, с резьбой на дубовой двери.
И сестра Тринита постучала.
Но не в эту дверь. В другую.
В дверь для прислуги.
И еще через некоторое время на пороге одной из комнат в этом доме остановилась молодая служанка. Комната была затенена, и в сумраке только угадывались дама, единороги и цветущие ирисы на гобеленах, восточные ковры на полу, альков в глубине, укрытые узорным покрывалом пяльцы. А рядом /но не за ними/ сидела женщина в свободном домашнем платье из лилового камлота. Она была рыжеволосой, белокожей и очень красивой.
- Госпожа... тут пришла бегинка... из квартала святого Гольмунда... у нее травы...снадобья разные...
Женщина подняла руку с явным намерением отослать служанку, но что-то заставило ее передумать. Может быть, остановившийся взгляд служанки, может, что-то еще.
- Пусть войдет.
Служанка отступила, пропуская сестру Триниту. Хозяйка дома даже не посмотрела в ее сторону, явно давая понять, что таких, как сестра Тринита вообще не стоит замечать. А таким как сестра Тринита, не полагалось оскорбляться.
- Добрый вечер, госпожа, - вежливо сказала она.
- Значит, ты бегинка, - резко и невпопад произнесла женщина. Пробавляешься лекарственными травами, варишь зелья, обманываешь больных и продаешь всякую дребедень.
- Да, госпожа.
- И как, успеваешь? - в голосе женщины слышалась издевка.
- Как правило. Но не всегда. Ведь мои зелья не творят чудес. Вот и сейчас в нашем квартале умирает некий Ричард Кесслер...
Женщина не двинулась, даже не подняла головы.
- А мне что за дело?
- Действительно, - сказала сестра Тринита. - Какое дело убийце до убитого?
- Как ты смеешь? - теперь женщина повернулась туда, откуда только что доносился голос бегинки, но та уже переместилась в другой конец комнаты. Втянув голову в плечи, устремившись вперед, она словно принюхивалась к чему-то. Нет, не "словно", она на самом деле принюхивалась! Затем, выбросив руку, она безошибочно сдвинула скрытую панель в стене. За ней обнаружилась еще одна комната, потайная, напоминавшая часовню.
Но это была не часовня.
Сестра Тринита окинула взглядом знаки, начертанные на полу и на стенах, алтарь и ковчежец на алтаре.
Женщина сделала шаг в сторону бегинки.
- Стоять на месте! - перемены в голосе и манерах сестры Триниты были разительны. - Ты училась у Черной Бет, а ее сила - ничто перед моей. И я, в отличие от Черной Бет, дьяволу души не продавала!
Женщина, окаменев, смотрела на нее.
Сестра Тринита продолжала:
- Ну, что, моя девочка? Самолюбие заело? - она была немногим старше хозяйки дома, но в тоне ее сквозило превосходство взрослой над неразумным ребенком. - Не могла себе простить, что ты, такая высокородная... как же, вдова наместника, чуть ли не вдовствующая королева... спуталась с простолюдином?
- Это он тебе рассказал? - хрипло спросила та
- Ну, что ты. Твоего имени он не называет даже в бреду. Ничто не заставит его тебя выдать. Но у меня свои способы... Итак, ты решила отомстить ему за свое падение. Или, - ее вдруг посетило совершенно новое соображение, - ты это сдела- ла из ревности?
Женщина молчала.
Подобрав подол, сестра Тринита шагнула через нарисованные на полу символы и откинула крышку ковчежца. При виде его содержимого лицо бегинки исказилось от отвращения. Она быстро захлопнула крышку.
Женщина, воспользовавшись тем, что внимание ее противницы отвлечено, протянула руки перед собой и что-то быстро зашептала. Бегинка мгновенно повернулась, раскрыв ладони.
Протянутые руки женщины с хрустом вывернулись назад, словно кто-то их жестоко заломил. Сестра Тринита продолжала делать движения, будто вывязывая невидимые узлы. Женщина, кривясь от боли, стремилась высвободиться из захвата. Тщетно. Наконец, не выдержав, она рухнула на пол и разрыдалась.
- Я же предупреждала, девочка, - голос сестры Триниты прозвучал неожиданно мягко, - не надо этого делать.
К ней повернулось залитое слезами лицо.
- Мы встретились В Нижней Лауде... на прошлую Пасху... Клянусь, я не не завлекала и не звала его! Он пришел сюда... это было в прошлую Ночь Правды... просто влез в окно. Сказал, что не может больше сдерживать себя... И я тоже... не могла.
- А наутро ты возненавидела его. Еще бы! Ты - и какой-то бюргер, даже не богатый... И ты прогнала его. И он ушел. Тогда ты стала ненавидеть его еще сильнее - не за то, что приходил, а за то, что ушел...
- Я не знаю... не знаю... Мне было очень плохо. Но меня утешало, что и он тоже страдает... А он посмел завести любовницу, сопливую девчонку, которая ему в дочери годится!
- Глупая ты женщина, - устало сказала сестра Тринита. - Девчонка крестница и племянница Кесслера, вот и все. Итак, ты решила отомстить. Время для этого решающего значения не имело, но ты выбрала Ночь Правды годовщину своего униже- ния. Кстати, ответь мне - почему ты решила извести его, а не ее?
- Я подумала, что виноват он. Она такая молоденькая и глупая, что...
- И опять ты ошиблась. Такая уж твоя судьба - во всем ошибаться.
Девочка вовсе не глупа - она вполне самостоятельно разобралась в этой истории. И без всякого вмешательства магии. Но дело не в ней. Дело в тебе. Я много раз сталкивалась с подобными вещами. Люди - мужчины и женщины - не разобравшись в своих чувствах, запутавшись в страстях, ослепленные страхами и желаниями, творили то же, что и ты, И почти всегда это кончалось костром. Но не в твоем случае. Ты - там куда правосудие уже не достигает. Они-то хоть творили зло в страхе перед наказанием. А ты уверена в безнаказанности. Вот что особенно противно. Хуже даже, чем колдовство.
Она вынула из-за пазухи флягу и начала кропить из нее символы на полу и стенах. Они начали постепенно исчезать, точно поеденные кислотой, а по комнате пополз непонятный то туман, то ли дым, точно от горящего торфа.
- А это я возьму с собой. - Бегинка через плащ, как будто опасалась обжечься, подхватила ковчежец с алтаря, и тщательно завернула.
Женщина не ответила. Она плакала.
В тот день Кристина так и не дождалась сестры Триниты. Та явилась на следующее утро. Вид у нее был порядочно измученный, даже постаревший, хотя тяготы и заботы всех предыдущих дней не оставляли на ее облике никакого следа.
- Ну, как он? - с порога спросила она.
- Спит. По-моему, ему лучше.
- Так и должно быть.
- Значит, удалось?
- Да.
- И она больше не сможет ему повредить?
- Нет. Я уничтожила ее колдовские орудия. Да она, я думаю, и не захочет.
Кристина ожидала пояснений, но бегинка, угадав ее намерения, сухо сказала: - Могу только заметить, что во всей этой истории есть один человек, которому крупно повезло. Ты. - Она покачала головой. - Я еще побуду здесь, пока не уверюсь, что больной выздоравливает. Потом уйду.
Прошло больше месяца прежде, чем Кристина вновь постучалась в дверь сестры Триниты.
- Я пришла попрощаться... Ой, какие куколки забавные!
- Это не куколки. Шахматы. Игра такая...
- Ну, значит, все равно куколки... За мной приехал отец. Завтра мы уезжаем домой, в Бранку.
- Выходит, твое желание, высказанное в Ночь Правды, исполнилось?
Кристина кивнула и улыбнулась.
- А твой крестный?
- Он поправился. Совсем. И совсем не помнит того, что было во время болезни. А насчет всего остального - молчит. Но он ведь и раньше молчал... Знаете, я рада, что уезжаю. Я люблю дядю, но хорошо, что все уже кончилось.
- Для тебя. Не забывай, что главные участники этой истории живы и на своих местах.
- Так что же будет?
- Не знаю.
Сестра Тринита передвинула фигуры на доске. - Честно, не знаю. Выйти за него она не может, это против всех наших обычаев. Возможно, переступит через свою гордость и продолжит с ним тайную связь. Это, конечно, наилучший выход, хотя, я принадлежа к духовному сословию, одобрить его не могу. Или они будут мучиться дальше.
- А нельзя ли сделать так, чтобы они все забыли? Не помнили друг о друге, что когда-то вообще встречались?
- Сделать-то можно. - Сестра Тринита смотрела на шахматную доску. Она знала, каким будет следующий вопрос, и ответила на него. - Но я за это не возьмусь. Кто угадает последствия? Как это скажется на их душах? Подавленные страсти, загоняемые внутрь, имеют склонность выползать наружу в самом уродливом виде. Если бы святой Антоний жил не в пустыне, а на рыночной площади, ручаюсь, бесы не терзали бы его столь рьяно. А ведь он был святым... Кстати, только ли проклятие виновато в безумии твоего крестного? Отчасти он сам себя до этого довел. И хорошо нам судить о страстях с позиции бесстрастия, тебе - по причине юности, мне - из-за принадлежности к общине и знаний - они ведь сушат душу. Нет, - она подняла голову, - здесь я уже достаточно сделала. Дальше я не пойду.
- Зато я пойду. - Кристина встала. - Не в этом, конечно, смысле. К отцу пойду. Он уже ждет.
- Тогда - счастливого пути.
У двери Кристина обернулась.
- Я очень мало поняла из того, что вы сейчас сказали. Но я буду над этим думать. Всю дорогу.
- Как хочешь, - сказала сестра Тринита. - Но лучше не надо.