Другая беда — холодно. Ветер, кажется, сквозь тело продувает. За несколько минут Митька совсем окоченел. Уселся поудобней, съежился в комок. «Ладно, авось не пропаду до остановки!»
5.Сергей сосредоточенно жевал, когда Митька, поставив на пол котелок, взобрался в вагон. Сергей ошалело глянул на него:
— Ты?! Ну и ну!
На нем была Митькина стеганка, меж ног — развязанная котомка: Сергей доедал последний кусок хлеба и огурец. Митька молча смотрел то на Сергея, то на свою пустую котомку, и брови его медленно сдвигались к переносью. Наконец произнес, усмехнувшись:
— Однако, быстро ты… Небось, даже обрадовался, что я отстал?
Сергей покраснел, нахмурился:
— Брось ерунду болтать! Просто жрать захотелось. Пожалел, что ли? У меня есть немного хлеба — отдам.
Митька махнул рукой:
— Ладно уж, пей вот! А куфайку снимай — промерз я.
Сергей торопливо скинул стеганку, припал к котелку.
— Ух, хорошо! Прямо от сердца отлегло… Спасибо, Митя. — Но вдруг испуганно округлил глаза. — Тебя никто не заметил, когда лез в вагон?
— Не знаю. Не оглядывался. Не до того было.
Сергей совсем расстроился:
— Ну как же ты, а? Ведь если увидели — конец!
Он беспокойно поднялся, подошел к двери и осторожно выглянул из вагона. На путях, видимо, было все спокойно, да и поезд, дернувшись по-сумасшедшему, покатился со станции.
— Ну вот, — сказал Митька, — зря ныл.
Он сидел в углу на соломе и, пытаясь согреться, тихонько дышал себе в ладонь. Сергей несколько раз глянул на Митьку, потом произнес дружески:
— Чего молчишь-то? Обиделся, что ли? Плюнь! Давай-ка лучше закурим. Нашел еще немного табачку.
Митька протянул руку:
— Черт с ним, авось степлею.
Сергей обрадовался, зашарил в карманах, достал клочок мятой бумажки, разорвал напополам, одну половинку Митьке дал, в другую себе сыпнул табаку. Митька непослушными пальцами принялся неумело крутить папироску, но она никак не получалась. Сергей уже и прижег, и накуриться успел, а он все еще мусолил папироску, пока не лопнула бумага и не просыпался табак.
Сергей рассердился.
— Калека! Не умеешь — попросил бы меня. Последний рассыпал!
Митька добродушно усмехнулся и хотел было выбросить бумажку. Однако задержал в руке — там было что-то написано. Поднес ближе к глазам: «Сорокину Серг… явиться на… 28 сентября 1942 г…»
— Это куда тебе надо было вчера явиться? — заинтересовался Митька.
Сергей поперхнулся дымом:
— Что? Как куда? С чего взял?
Но увидел у Митьки клочок бумажки, побледнел.
— Отдай!
Митька еще не успел ничего подумать, как Сергей рванулся к нему и вырвал из пальцев бумажку. Они несколько секунд смотрели друг на друга: Сергей настороженно, с затаившимся страхом, Митька остро, напряженно, соображая что-то.
Наконец, Сергей засмеялся деланно:
— Вот ведь ерунда какая…
Но Митька уже все понял: это повестка о призыве в армию. Таких бумажек он вдоволь насмотрелся, когда Пахомыч каждую неделю вручал их парням и мужикам.
Митька поднялся, выдавил глухо:
— Так вот ты кто. Бежишь, значит?
Сергей отступил на шаг.
— Чего выдумываешь, чего плетешь? Ведь знаешь, куда еду. — Но, взглянув в Митькины холодные, высветленные ненавистью глаза, надломился, заговорил жалобно, торопливо, сглатывая слова: — Ведь пропаду… Не выдавай… А, Мить?.. Вовек не забуду…
Митька медленно шел на Сергея, не сводя с него глаз, цедил слова сквозь сжатые зубы:
— Значит, наши воюют, а ты бежать, да? Наших убивают, а ты на Урал прятаться, да? Бедненьким прикидывался? Пальтишко дряхленькое напялил? Жалостную сказочку придумал?
Сергей, совсем растерявшись, молча отступал от Митьки, и только когда уперся спиной о стену рядом с дверью, выдавил:
— Кончай, слышишь? Отойди. Ударю.
Но Митька словно оглох, надвигался и надвигался на Сергея, тесня его теперь вдоль стены. Глаза все те же: холодные, страшные, беспощадные, и слова — будто камни:
— Гад! Сволочь! Убить тебя, как фашиста!
Сергей вдруг схватил мешок, вскрикнул по-заячьи и выпрыгнул из вагона.
Он упал удачно. Вскочил, погрозил Митьке кулаком.
— Паскуда! — выругался Митька и отвернулся. Вдали уже были видны дымные трубы Узловой…
1970 г.
Лошадка
В те дни, когда Илья Павлович приезжает погостить на дачу, тихая однообразная жизнь сразу обрывается, как старая кинолента, и начинается радостная суматоха: папа бежит в магазинчик, мама разжигает керосинку, тетя Софа и тетя Люся вдруг принимаются громко разговаривать и смеяться. Ухватив Илью Павловича за руки, они тянут его в разные стороны, будто хотят разорвать на две части.
— Идемте на реку, — говорит тетя Софа.
— Нет, пойдемте по ягоду, — зовет тетя Люся.
Илья Павлович хохочет и, изображая маленького капризного мальчишку, садится на землю, чтобы его никуда не увели.
Он шумный, веселый и щедрый. Для любого у него припасены шутка и улыбка. Тетя Софа его называет милым, обворожительным человеком, а тетя Люся — добрым гением.
Илья Павлович никак не может обойтись без подарков. Пойдет в лес — зеленых шишечек наберет, бусы сделает, согнется в шутливом поклоне:
— Примите, Людмилочка. От зайчика. Нынче встретил меня, шепчет: отнеси самой прекрасной из женщин…
С реки несет гроздья калины, сплетенной в венок.
— Это корона лесной царицы. Она очень к лицу вам, Софочка.
На даче полно разных цветов, но никто почему-то ни разу не догадался дарить их друг другу. А Илья Павлович каждому сорвет цветочек, да так умеет вручить, будто в его руках бриллиант Великий Могол. И маме тоже.
Мама смущается, смеется радостно, прижимая руки к груди:
— Спасибо, Илья Павлович, большое спасибо. Мне-то за что такую прелесть?..
Странная! Могла бы целую охапку этих цветов нарвать — ведь сама их садила и до сих пор каждый вечер поливает…
Илья Павлович всегда привозит какую-нибудь новую, веселую игру, тащит всех на большую поляну, и до самого вечера там не утихают шум, беготня, хохот и визг. А вечером на веранде ужин.
Илья Павлович любит выпить водочки. Каждую рюмку он сопровождает смешными тостами, ест неторопливо, смачно, похваливая мамины закуски. Глядя на него, хочется съесть целого быка. Ножи и вилки звенят долго, потому что у Ильи Павловича славный аппетит и потому, что он рассказывает много интересного.
— Вчера приятеля встретил. Парень — оторви ухо. Сообщил: в универмаг привезли болоньевые плащи. Обещал достать мне парочку. Для вас, Софочка, и для вас, Людмилочка…
Или:
— Есть возможность приобрести туфли с тупым носком. Сейчас это — крик моды. Кому нужно — не стесняйтесь. Вы все для меня — как родные.
Тетя Софа и тетя Люся охают, ахают и наперебой благодарят Илью Павловича за внимание и беспокойство.
Папе Илья Павлович уже приготовил и в следующий раз привезет шестицветную заграничную шариковую ручку, которую он «при случае у одного пилота прикупил». Маме тоже будет подарок. Какой? Это пока секрет.
Не забывает Илья Павлович и про Петю. Он обещал ему купить электровоз с моторчиком, действующим от батарейки, воздушный пистолет, подъемный кран, заводной гоночный автомобиль… А сегодня Илья Павлович был особенно добр.
— Ну что, Петушок, уже научился кукарекать? Молодец. Вот приеду в следующую субботу — лошадку тебе привезу. Большую. Лошадку-качалку. И шашку. Как Чапай будешь. Хочешь?
У Пети от радости даже сил не оказалось ответить. Он лишь молча и крепко прижался своей белой, славно одуванчик, головой к мягкому боку Ильи Павловича.
— Ну вот, считай, что конь-огонь уже в твоей конюшне.
В эту ночь Петя долго не мог уснуть — думал о лошадке и шашке. Ничего в жизни он так сильно не хотел, как лошадку-качалку и шашку. И еще бы буденовку с большой красной звездой…
Ворочается Петя на койке, сбивая в комок простыни, и мечтает, как верхом на лошадке он вымчится на тропинку, где растет высокая ядовитая крапива, и начнет шашкой рубить ее, лютого врага. А когда Петя уснул, все, о чем он мечтал, приснилось ему и было еще интересней и прекрасней…
Назавтра в полдень все, как и прежде, пошли провожать Илью Павловича на станцию. Он продолжал шутить и смешить всех. Даже когда вошел в вагон, выглянул из окна и сказал что-то такое, что тетя Люся и тетя Софа насилу отдышались от смеха. Они до самой дачи ойкали и постанывали: не могли успокоиться.
На даче снова стало тихо. Народу почти никого — все на работе. Петя мыкается то по комнатам, то по двору и терпеливо ждет субботы. Но дни тянутся так медленно… Кажется, эта неделя никогда не кончится и Илья Павлович больше не приедет.
В пятницу Петя лег спать, еще когда солнце было высоко, — так ему хотелось, чтобы побыстрее проходили день и ночь. Ведь завтра, когда он проснется, будет уже суббота.
И вот она пришла!
Илья Павлович приехал с первым поездом, и, едва вошел во двор, сразу началась веселая суматоха: папа побежал в магазинчик, мама принялась разжигать керосинку, а тетя Софа и тетя Люся опять пробовали разорвать Илью Павловича на две части.
Петя тоже бросился к Илье Павловичу, но на полдороге остановился: в его руках, кроме большого пузатого портфеля, ничего не было. Губы у Пети дрогнули и в глазах заискрились слезы. Но он не заплакал. Подумал: а вдруг лошадка складная и лежит себе в портфеле?
Ведь даже кровати и столы бывают складные да разборные, а лошадку разборную сделать — раз плюнуть. Подумал Петя так, вытер кулачком глаза и повеселел. Он играл и пел со всеми вместе и ни в чем не отставал от Ильи Павловича — бегал, прыгал, хохотал.
— Милый Илья, — сказала мама, — вы просто чудо! При вас даже Петя оживает. Всю эту неделю он был такой вялый, такой угрюмый. Я уже забеспокоилась, думала: не заболел ли. А вы приехали, и вот… Нет, вы — чародей!
Петя прыгал, смеялся, пел, а сам все время думал: когда же Илья Павлович откроет свой портфель и отдаст лошадку и шашку? После обеда? Или вечером? Но прошел обед, прошел вечер, и все, утомленные за день, попадали спать.
Петя снова ворочался, сбивал в комок простыни и успокаивал себя: Илья Павлович отдаст лошадку завтра. Конечно, завтра. Сегодня ему было просто некогда, а завтра…
Провожали Илью Павловича всем скопом, весело и шумно. Лишь один Петя был тихим и грустным.
На перроне было уже полно народа, вскоре пришел поезд. Илья Павлович стал прощаться и каждого обещал чем-то удивить в следующую субботу. Увидел Петю, потрепал его волосы.
— Ну, Петушок, прощай и ты. Чего приуныл? Жаль расставаться? Ничего, скоро приеду и привезу тебе самолет. Не какой-нибудь, а летающий. Хочешь?
— И лошадку привезете, и шашку? — доверчиво спросил Петя.
Илья Павлович, все еще широко улыбаясь, удивился:
— Какую лошадку и шашку?
— А ту, что вы в прошлый раз обещали?
— А-а!!. Совсем памяти не стало… Ну, конечно же, привезу. Обязательно!
— И электровозик, и пистолетик, и подъемный кран, и автомобильчик, и…
Мама покраснела, крикнула сердито:
— Петя, перестань! Как тебе не стыдно!
Папа схватил Петю за руку, дернул к себе и вдруг больно шлепнул по попке.
Илья Павлович будто ничего этого не заметил, все так же улыбался, все так же шутил, а тетя Софа и тетя Люся смеялись еще громче обычного.
— Ну мне, пожалуй, пора, — сказал Илья Павлович и вскочил на подножку вагона. — До скорой встречи!
Больше Илья Павлович не приезжал.
1970 г.
Гости
— С днем рождения, сынок, — сказала мама Альке, когда он проснулся. — Вот тебе подарки. Это от меня, это от папы, а это от бабушки.
Обцелованный, ошалелый от радости, Алька торопливо раскрывал коробку за коробкой и каждый раз восхищенно выкрикивал:
— Ух ты!.. Ух ты!!
Ему очень понравились подарки бабушки и мамы — большая сверкающая юла и дудка. Но больше всего — ракетная установка, которую подарил папа. Это была сила! На зеленом военном автомобиле лежали две желтые с черными носами ракеты, на кабине, выставив вперед рога, стоял радиолокатор, позади, на узенькой панельке, находились разноцветные кнопки. Нажал Алька синюю — завертелся локатор, нажал зеленую — ракеты с глухим рокотом стали медленно подниматься, нацеливаясь в потолок, нажал на красную — и они, одна за другой, вдруг с шумом ринулись вверх. Первая прошла мимо, а вторая угодила прямо в стеклянную люстру. Та жалобно дзинькнула и закачалась. Алька прямо-таки обалдел от восторга, закричал:
— Есть! Гроб фашисту!
Мама сначала перепугалась, а потом рассердилась на папу.
— Ну вот! Я же просила: не покупай эту, как ее, пушку. Сейчас начнется! Сейчас все стекла в доме — вдребезги… Или кому-нибудь глаз вышибет.
Папа усмехнулся.
— Этой-то игрушкой?! Ерунда. Не покупать же ему куклы. Ведь он — мужчина. Будущий солдат. Верно, Алька?
Алька гордо сказал:
— Верно. Я буду пиратом.
Мама засмеялась, сразу почему-то успокоилась и поцеловала Альку.
— Ладно, пират, иди одевайся. Да поживее. Скоро гости придут.
Алька ловко натянул штанишки и рубаху, еще ловчее всунул ноги в сандалии, схватил ракетную установку и бросился к двери.
— Ты куда? — крикнула мама.
— Я сейчас… Тут вот… К Коське я…
Коська — лучший Алькин друг. У него большие уши и конопатое лицо. Он серьезен, рассудителен и смел. Мало кто из ребят решится, например, вечером спуститься в захламленный и заросший высокой крапивой овраг, что тянется вдоль пустыря за домами. А Коська лазил, и не раз. Он и подраться может, особенно когда обижают его друзей. Вот почему у него всюду синяки и вечные царапины.
Алька увидел Коську у ручейка, вытекавшего из водоразборной колонки. Он был весь заляпан грязью. Комки ее чернели даже на голове и на ушах.
— Перегораживаю вот, — сказал Коська, увидев Альку. — Наберется много воды, лодки будем пускать.
Рядом с ним стояла такая же грязная Катька — верный Коськин товарищ. Она была очень тоненькой. И все у нее было тоненьким: и руки, и пальцы, и шея, и желтые косички, и даже голосок. Только одни глаза были большие и какие-то удивленные.
— Поглядите-ка, что у меня, — выкрикнул Алька и показал ракетную установку, которую держал за спиной.
Коська не спеша подошел к Альке, вытер руки о штаны.
— А ну, покажь.
Катька тоже шагнула к Альке, также отерла ладошки о платье и повторила, как эхо:
— Покажь…
Коська долго осматривал игрушку, щупал, вертел и даже зачем-то понюхал, потом прищелкнул языком:
— Знатная штучка.
Катька осторожно тронула пальчиком машину, сказала тихо:
— Знатная штучка…
— Папа купил. Сегодня мне — пять лет. И дудку купили, и юлу. Скоро придут гости и, наверно, еще что-нибудь принесут.
Коська заявил солидно:
— Гости — это хорошо. Они такие — несут. Мне нравится, когда гости.
Катька подтвердила:
— Они такие… И конфеты несут.
Алька показал Коське и Катьке, на какие кнопки надо нажимать, чтобы заработал локатор, чтобы полетели ракеты. Потом они все по очереди стали стрелять в цель — в Катькин бумажный кораблик, который плавал в лужице.
В самый разгар игры мама позвала Альку домой. Она стояла возле калитки и махала ему рукой.
— Живей, живей, мы тебя ждем.
Алька обрадовался.
— Наверно, гости пришли. Побегу.
Коська с сожалением отдал Альке ракетную установку, вздохнул:
— Эх… Поиграли бы еще.
— Поиграли бы… — вздохнула и Катька.
— Потом, — сказал Алька. — Ты, Коська, приходи ко мне в гости.
Коська насупил редкие белесые брови, ответил с достоинством:
— Я уж конечно… И Катьку с собой возьму. Она — молодец.
Катька на этот раз ничего не сказала, только шмыгнула носом да переступила тонкими грязными ножками.
Алька побежал домой.
— Мам, зачем звала?
Мама, словно она играла с кем-то в пятнашки, металась по кухне от стола к холодильнику, от холодильника к плите, от плиты снова к столу, выкрикнула на ходу:
— Вы меня с отцом загоните в гроб: один, видите ли, важным делом занялся — газету читает, другой исчез, не знаю куда. А я разрывайся, а я готовь, а я еще и разыскивай тебя!.. Иди переодевайся. Немедленно. И из дома — ни шагу. Сейчас придут гости.
Они стали появляться через полчаса — разодетые, надушенные, раскрашенные. И все ради него, Альки. Первыми пришли огромный усатый Иван Петрович и тощая носатая тетя Нюша.
— Где он, виновник торжества?! — загремел еще с порога Иван Петрович. — Ах, вот он! Здорово, Альберт. Смотрите-ка, каков крепыш, каков силач! Сколько лет? Пять? Ого, совсем большой. Нюша, а ну, что ты там принесла нашему дорогому имениннику?
Тетя Нюша вручила Альке большую плоскую коробку, перевязанную голубой лентой, и долго мяла Альку жесткими острыми пальцами.
Потом пришла пухлая и мягкая тетя Рая. Она осторожно обняла Альку и вдруг прослезилась:
— Ах, только глядя на наших детей, я могу представить, насколько мы постарели…
А гости все шли и шли. И все они бросались к Альке, будто никогда не видели, вручали игрушки, кульки с конфетами, плитки шоколада, а потом хватали его, гладили, поднимали, подбрасывали к потолку и целовали, целовали…
Алька совсем разволновался от ласк и подарков. Он льнул к каждому, полный самой горячей любви. Все эти люди, которые собрались сегодня к нему на праздник, были, конечно, самыми добрыми, самыми лучшими. Он рассказывал им про то, как нашел в саду под кустом маленькое гнездышко с голубенькими яичками, как охранял его, чтобы никто не разорил, про то, как они с Коськой лазили на чердак и увидели там черную ушастую летучую мышь и нисколько не испугались, потому что Коська вообще никого и ничего не боится.