— Эльза уже угрожала мне разводом, — говорю я. — Поскольку время существенно для Вики, я не хочу околачиваться здесь, ничего не предпринимая, тогда как Эльза приводит в действие беспорядочный неприятный закон о разводе штата Нью-Йорк. Более того, я думаю, что Эльза будет рада, если я поеду в Рино и, как можно быстрее, улажу этот вопрос. Она очень решительно настроена насчет этого, и это одна из причин, по которой я не думаю, чтобы Джейк очень расстроился, когда до него дойдет новость. Все было бы по-другому, если бы Эльза была так же разбита, как Вики, когда умер Сэм, но она в порядке. Она прекрасно выглядит. У нее есть опыт замужней жизни, и она уже оглядывается вокруг в поисках подходящей кандидатуры. Она так же, как и Джейк, будет только рада избавиться от меня.
Этот убедительный анализ производит на Корнелиуса большое впечатление. Он уже прикидывает, какие инструкции дать Скотту, чтобы поделикатнее обойтись с Джейком.
— Ладно, это звучит неплохо, — смягчаясь, говорит он. — Хорошо. Я уверен, что все к лучшему. Когда ты уезжаешь?
— Завтра в полдень, если вы одобрите мой отъезд.
Корнелиус одобряет. К этому времени он уже еле сдерживает волнение, и как только я поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты, он поднимает трубку и звонит моей маме.
29 сентября 1959 года.Я притворяюсь, что иду в офис, и прокрадываюсь обратно в дом, чтобы упаковать чемоданы. Эльза всегда договаривается со своим парикмахером на утро по вторникам и затем завтракает со своей подругой.
Когда мои чемоданы упакованы, я захожу в детскую.
Алфред пытается понять, как вставить кубики разных размеров в отверстия ярко-красной коробки. Няня находится рядом в его спальне и убирает чистую одежду.
В течение некоторого времени я наблюдаю за Алфредом.
У Джона Донна есть одна строка, которая начинается так: «…Простишь ли ты меня?» И я пытаюсь вспомнить продолжение, но не могу. Простишь ли ты меня, Алфред? Нет, вероятно, нет. «Проклятый ублюдок», — скажешь ты, когда вырастешь. Ты отвернешься от меня, и я не смогу объяснить тебе, что я не способен от тебя отвернуться. Возможно, ты подумаешь, что я отвернулся от тебя, но я буду всегда с тобой лицом к лицу, поскольку я всегда буду мысленно наблюдать за тобой, наблюдать, как ты подбираешь эти маленькие кубики и вставляешь их в подходящие ячейки этой ярко окрашенной коробки.
— Умный мальчик, — громко говорю я.
Алфред поднимает глаза.
— Папа! — говорит он и швыряет в меня кубик. Я подбираю кубик и показываю ему, в какое отверстие его нужно вставить.
Он роняет кубик и с сияющей улыбкой смотрит на меня.
Мы с Алфредом пообщались в последний раз.
Я хочу взять его в Рино, хочу отвезти его к моей маме, но какой в этом смысл? Рейшманы все равно заберут его. Эльза — невинная брошенная жена, и она выиграет в суде опекунство. В любом случае я не собираюсь затевать тяжбу из-за опекунства над Алфредом. Пусть они забирают его — и не только потому, что я знаю, что у меня нет никаких шансов выиграть судебный процесс. Пусть они его забирают, потому что я хорошо помню, что значит для ребенка, когда он находится в ловушке между двумя родителями, борющимися за опекунство, но, если я постараюсь, у моего сына не будет такого рода воспоминаний.
Я, вероятно, со временем получу к нему доступ. Эльза сбросит сорок фунтов и, когда она снова выйдет замуж, станет великодушнее, точно же как мой отец, который в конце концов смягчился, после того как снова женился.
Я увижусь с Алфредом потом. Это конец чего-то, но не конец света.
Хотя, похоже, именно так. В самом деле мне кажется, что это конец света. Хуже.
Я беру Алфреда на руки и крепко обнимаю его. Затем я вновь опускаю его, выбегаю из детской, хватаю фотографию шестимесячного Алфреда, которая стоит в гостиной, засовываю ее в один из моих чемоданов и выхожу на улицу. Я окликаю желтую машину, но это не такси.
Я не разглядел.
Глупо. Я ненавижу нелепые поступки. Слезы — это глупо, они позволены только женщинам и представителям любых других рас, кроме англосаксов.
Может быть, в конце концов, я не такой уж англосакс.
Мы едем в Рино и в течение шести недель оказываемся в гуще массовой культуры. Когда я становлюсь резидентом, я подаю заявление о разводе и всем предлагаю взятки, чтобы максимально ускорить процедуру. Эльза подписывает соответствующие бумаги, на следующий день после развода мы с Вики женимся в зале бракосочетаний, украшенном искусственными цветами.
В тот полдень мы едем в Лос-Анджелес, а через день на неделю летим на Гаваи.
Я предвкушаю медовый месяц, но теперь занятия сексом причиняют Вики боль, так что я просто гуляю один вдоль изумительных романтичных пляжей, слушаю шум океана и стараюсь не очень много думать об Алфреде. Мы с Вики мало разговариваем, но она все равно на нервах. В конце концов мы решаем, что сейчас неподходящее время для медового месяца, так что летим домой в Нью-Йорк, и Вики спешит на Пятую авеню, чтобы увидеть детей.
Я наблюдаю за радостным семейным сборищем и думаю об Алфреде. Затем я здороваюсь с Постумусом, которому теперь уже больше года, у него рыжеватые каштановые волосы, голубые глаза и дерзкий взгляд. Он жизнерадостно улыбается мне, и я тоже улыбаюсь ему в ответ, пытаясь сделать вид, что он мой сын, что на самом деле не так; он сын Сэма Келлера и брат этих двух ужасных мальчишек, Эрика и Пола. Мысль о том, что я отчим Эрика и Пола, нисколько не захватывает. Вскоре мы будем подыскивать себе достаточно большой дом, чтобы там разместить нашу семью и всех слуг, которые нужны для ведения хозяйства, но я хотел бы оставить старших детей Вики маме и Корнелиусу и взять только Постумуса. Я думаю, что Вики тоже предпочла бы это, но она никогда не сделает этого — и не только потому, что она любит своих детей. Она никогда не оставит их, потому что знает, что потом она никогда не сможет справиться с чувством вины перед ними.
Мы с Вики не намерены заводить кучу детей. Некоторые хотят иметь много детей, а некоторые нет. Мы с Эльзой смогли бы легко управляться с шестью детьми; Эльза знает, что не может больше иметь детей и поэтому распускает нюни, а если у нее была бы большая семья, то она быстро взяла бы себя в руки и в совершенстве играла бы роль почтенной матроны.
Но Вики не способна быть матроной. Ее дети для нее загадка. Она очень их любит, что конечно хорошо, но, кроме этого, она, по-видимому, понятия не имеет, как должна вести себя мать. Если случаются какие-нибудь скандалы, то она прячется за няней; она не только не может выносить ссоры, присущие любой большой семье, но и не может принять тот факт, что если человек на самом деле любит своих детей, то он время от времени должен быть с ними строгим, чтобы дать им понять, что им не удастся промчаться галопом через всю жизнь, топча всех ногами и получать при этом все, что они хотят. Возможно, ее отчаянное стремление постоянно демонстрировать свою любовь щедрыми поцелуями и сбивающей с толку вседозволенностью исходит из подсознательного понимания того, что она на самом деле не любит их так, как должна была бы. Но она любой ценой постарается скрыть это от них, от всего света и от себя в том числе, так что она всячески старается соответствовать созданному ею образу хорошей матери, а в результате эти маленькие испорченные паразиты сели ей на шею. Это, в свою очередь, подрывает ее уверенность в себе, и чем меньше у нее уверенности в себе, тем больше она жаждет их любви и тем больше портит их в тщетной надежде, что это поможет им стать нежными любящими детьми. Лишь один маленький луч надежды я вижу на горизонте, но он так слаб, что, возможно, это мираж, возникший из-за моего пылкого желания с оптимизмом смотреть в будущее. Возможно, — только это маловероятно, — что, в отличие от многих родителей, — Вики сможет лучше управлять своими детьми, когда они станут подростками. Я думаю, что потенциально она способна объективно проанализировать свою юность и сделать честные выводы. Как бы то ни было, сейчас у нее пятеро детей, самому старшему из них меньше десяти, и она совершенно не способна к их воспитанию.
С пониманием и поддержкой мужа Вики, возможно, смогла бы справиться с одним ребенком. Двое внесли бы напряжение в супружеские отношения, но если к пониманию и поддержке мужа добавить еще везение, то она вероятно, с этим смогла бы справиться. Но пятеро детей — это бедствие, а шестеро это уже трагедия. Я не знаю, как мы собираемся выдержать это, но все, что мы можем сделать, это попытаться.
Мы с Вики, вероятно, смогли бы справиться с Постумусом и еще с новым ребенком. Мы, несомненно, смогли бы справиться только с новым ребенком. Но дело в том, что мы не должны были заводить ребенка. Думаю, что я всегда понимал это, и именно поэтому наша любовная связь казалась мне хорошей идеей. Мама с Корнелиусом, возможно, становятся романтичными при мысли о новом ребенке, но нас с Вики в глубине души это всегда пугало.
Но это запретные мысли. Не хотеть детей — это ненормально. Оскорбительно признавать, что некоторым не следует заводить детей, так что мы с Вики держим наши сомнения при себе и делаем вид, что мы довольная всем пара, издающая сигнал: «НОРМАЛЬНЫ; НОРМАЛЬНЫ!»
— Ты уверена, что не хочешь сделать аборт, — уже не в первый раз говорю я Вики.
— Я не смогла бы. Я считаю, что женщина всегда должна сама решать, делать ей аборт или нет, но я не думаю, что когда-нибудь смогла бы это сделать, если бы только не забеременела в результате изнасилования или если бы доктора клялись, что ребенок, который должен родиться, будет уродом. Все дело в чувстве вины, я боюсь. Меня пугает, что у меня будет депрессия.
Она права. Она слишком долго несла непосильную ношу вины.
— Себастьян, ты хочешь чтобы я сделала аборт?
— Нет, я хочу то, что для тебя будет наилучшим, и, насколько я могу судить, ты приняла единственно возможное в этих обстоятельствах решение. Но мне надо было еще раз убедиться, что ты не хочешь, пока еще есть возможность изменить свое решение.
— Я не смогла бы… не смогла бы…
— Тогда не надо. Ты права. Я очень рад. Мы справимся.
— Я полюблю его, когда он родится, — говорит Вики, стараясь заглушить наше общее отчаяние.
— Я тоже.
Это правда. Мы будем любить его. Но это не меняет того обстоятельства, что его зачатие было большой ошибкой, которая может иметь роковые последствия.
Мы решаем не подыскивать себе дом, пока не родится ребенок, так что остаемся на Пятой авеню, и всякий раз, когда мы не в состоянии больше ни секунды оставаться в особняке Ван Зейла, мы уединяемся в нашей квартире.
Приятно снова приезжать сюда. Вики тоже рада, но вскоре наша идиллия нарушается: Вики уже не может заниматься со мной любовью, у нее появляется чувство неполноценности, которое сменяется чувством вины, а затем и стыда.
— Послушай, — говорю я, — все в порядке. Я справлюсь. Я не собираюсь умирать. Мне пришлось воздерживаться, когда я учился в школе, и я еще в течение некоторого времени так проживу, только и всего. Я абсолютно не давлю на тебя.
Она взволнованно смотрит на меня своими серыми глазами и говорит:
— Ты будешь мне изменять?
— Меня не интересуют другие женщины. Они для меня не существуют.
— Но как ты справишься?
Иногда она так простодушна, что я вспоминаю эту историю с колпачками. Я объясняю, как справлюсь за закрытой дверью ванной комнаты.
— Наверное, Сэм делал то же самое, только не говорил тебе, — бросаю я небрежно, чтобы показать ей, насколько неважен этот вопрос, но даже ободряя ее, я думаю, что это в точности то же самое, как Сэм, ловкий бывалый Сэм Келлер, пытался обмануться, убеждая себя в том, что ее отвращение к сексу может служить оправданием его неверности ей.
Я чувствую, что опять незаметно оказываюсь на месте Сэма Келлера, и на этот раз его шкура мне слегка не по размеру, поэтому я делаю усилие и сбрасываю ее с себя. Я не займу место Сэма Келлера, потому что люблю Вики, и что бы ни произошло, я спасу ее; я верну ее к той жизни, которую Сэм Келлер разрушил почти до основания.
Я звоню Эльзе. Это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Я должен знать, как Алфред. Мама говорит, что он прекрасно себя чувствует, но она пока не видела его с тех пор, как мы с Вики уехали в Рино, потому что Эми Рейшман взяла Эльзу и Алфреда в путешествие по Европе и они только что вернулись.
— Привет, — говорю я, — не вешай трубку. Как он?
— Прекрасно. — Она вешает трубку.
Я вне себя. Гнев полезен для здоровья. Я звоню снова.
— Я хочу видеть его.
— Гм! Ишь чего захотел! — это ее первая реакция, но затем она смягчается, и я встречаюсь с Алфредом. Он помнит меня. Его маленькое лицо светится. Он подбегает ко мне и начинает со мной болтать. Он пока еще говорит не слишком внятно, но я понимаю его. Я остаюсь на десять минут и наблюдаю, как он играет. Эльза не показывается. Когда я пришел, меня встретила няня и проводила к Алфреду.
После свидания с Алфредом, я чувствую себя намного лучше.
Приходит и уходит Рождество. Начинается новое десятилетие. Мы с Вики больше не пытаемся заниматься сексом, но у нашего брака есть одна хорошая сторона, — это то, что мы теперь можем спокойно выходить из дома, не опасаясь детективов Эльзы. Мы ходим в театр, на выставки, на концерты — даже на самый последний выпуск фильма Пресли «Креольский король», который не сходит с экранов, давая пищу всем поклонникам Элвиса, которые страстно желают увидеть своего кумира на экране в новом приключенческом фильме. Мы много смеемся, много, интересно беседуем, много веселимся. Это почти компенсирует нам отсутствие секса, но с сексом все должно быть в порядке после рождения ребенка. Я должен потерпеть и вести сексуальную жизнь школьника до марта — нет, апреля или начала мая. Ребенок должен родиться в марте, но после родов Вики нужно время, чтобы поправиться.
О Боже, как это долго!
21 марта 1960 года.У Вики родился мальчик. Я счастлив, но мама с Корнелиусом счастливы еще больше. Я надеюсь, что они не выведут Вики из душевного равновесия: ведь она выглядит бледной и уставшей.
— Со мной все в порядке, — говорит она, когда мы видимся, но это не так. Что-то происходит в ее голове. Она все думает, думает, думает. Она где-то очень далеко.
Я научил ее думать. Я научил ее, как рассматривать проблемы в разных аспектах. Я заставил ее поверить в то, что она личность и имеет собственное мнение. Не будет ли величайшей иронией…
Но нет. Я не могу позволить себе даже думать об этом. Я не буду.
Возвращайся, Вики. Пожалуйста, возвращайся. Я люблю тебя и искренне верю, что мы сможем это сделать вместе.
Может быть, когда-то Сэм Келлер тоже говорил эти слова. Я снова на его месте, но на этот раз его шкура крепко прилипла к моим плечам, и я не могу ее сбросить. Действительно ли я поступил не многим лучше Сэма Келлера? Наверное, нет.
Но я, несомненно, должен был бы поступить лучше! Потому что я люблю Вики, я вижу ее с такой ясностью, что не только могу понять, что она страдает, но и без колебания определить причины ее страдания. Я понимаю ее. Я точно знаю, через что она прошла, и я помог ей пережить все это. Что бы еще я мог сделать?
Тем не менее что-то не так. Может быть, в конце концов, это не Эльза, а я похож на слабоумного ученого, который не может написать свое имя, хотя и вычисляет логарифмы в уме. Я, может быть, знаю Вики, но я не знаю женщин вообще — и то, как я недооценил Эльзу, доказывает это. В некоторых благоприятных обстоятельствах я проявляю удивительный талант как непрофессиональный аналитик, но что действительно происходит в глубине моего сознания, что лежит в основе моей сумасшедшей любви, сочувствия и участия?
Может быть, я хочу вылечить Вики не столько ради нее самой, но и ради себя. Может быть, подобно Сэму, я пытаюсь сделать ее такой, какой хотел бы ее видеть — умной собеседницей, замечательным партнером в постели, возлюбленной, которая давала бы мне возможность в полной мере наслаждаться жизнью. Ну, а что хочет Вики? Я думаю, что она получила бы удовольствие от той роли, которую я ей предназначаю. Я думаю, что наша любовная связь прекрасно могла бы существовать. Но не в этом дело. Дело, во-первых, в том, что Вики все еще не сама распоряжается своей жизнью, и, во-вторых, что сама наша любовная связь больше не существует. Она больше не моя любовница. Она моя жена, и я не думаю, что она больше подходит для роли жены, чем Сэм Келлер подходит для роли мужа.
Неужели я серьезно полагаю, что Вики будет более счастлива, управляя большей семьей и кучей детей, чем тогда, когда она это делала, будучи женой Сэма? Нет. Я так не считаю. И серьезно ли я считаю, что после выполнения этих геракловых домашних обязанностей у нее останется больше сил для меня, чем у нее оставалось для Сэма? Нет. Я так не считаю. И дело уже не во мне — забудем на минутку обо мне. Дело в том, что у Вики никогда не останется достаточно сил для того, чтобы жить своей собственной жизнью благодаря тому уделу, который я ей уготовил. Она просто снова увязнет в той жизни, которая ее в глубине души не интересует, и у нее больше не будет возможности узнать, какой образ жизни больше подошел бы ей. Другими словами, несмотря на все то, что я сделал, она снова возвратится к своему исходному положению.
Если бы мы только смогли сохранить нашу любовную связь! И теперь более четко, чем когда-либо, понимаю, что нам следовало оставаться любовниками, а не становиться супружеской парой, как это полагается в нашем искусственном обществе, и вот теперь мы супружеская пара с новорожденным ребенком и еще с пятью детьми, ожидающими своего часа, и это плохо для нас обоих, и мы оба втайне знаем об этом.
Я так страдаю, что не могу далее анализировать нашу ситуацию, не могу найти решение этой проблемы, если вообще существует решение, в чем я сомневаюсь. Я знаю только одно — беда увеличивается так же, как и боль, и наши отношения разрушаются.