– К обеду гречневая каша и котлеты, – опечалилась сразу Соня.
Коли злой, значит, все так, как она и думала.
Она снова на подозрении. О доверии речи не идет. О помощи тем более. Хорошо, что хоть пообедать останется же. Хоть какую-то надежду можно питать, хотя бы на разъяснение.
Ел Снимщиков быстро. Глаз от тарелки не поднимал. Не хвалил, не благодарил и даже не смотрел в ее сторону. Когда отодвинул тарелку от себя, поднял на нее хмурые глаза, которые давно уже перестали улыбаться, и проговорил:
– Нам надо разделиться.
– Что надо?!
Вилка в ее руке чуть дрогнула, сдвинув рассыпчатую гречку с края тарелки прямо на стол.
Помнится, этот стол они втроем затаскивали на кухню через заднюю дверь, отпустив по дури рабочих раньше времени. Анна Васильевна держалась за один край. Они с Татьяной за второй. Столешница была широкой и в дверь проходить никак не желала. Пытались открутить ножки у стола, ничего не вышло. Тогда Таня и предложила альтернативное решение – втащить стол в кухню через окно. Попробовали – получилось. И мать тогда похвалила дочь за находчивость, добавив, что во всем бы так. На что Татьяна ответила, что она всегда именно так и поступает: если не через дверь, то в окно непременно.
– Что она имела в виду, интересно? – выдала свои мысли вслух Соня и, заметив недоуменный взгляд Снимщикова, рассказала ему историю со столом. – Что она имела в виду, говоря так?
– Кто же знает! – воскликнул Олег, барабаня пальцами по столешнице. – Это ведь поговорка, кажется, такая есть… Не помню, врать не стану.
Он давно уже все съел, и следовало бы давно откланяться. Но все сидел и сидел, рассматривая то ли подозреваемую, то ли жертву милицейского произвола, то ли просто невезучую девушку, которой, как все думали, повезло в жизни неимоверно. Им ведь всем – совершенно по барабану, что станет с ней через неделю, месяц, год. Позавидуют, позлорадствуют и благополучно забудут, как позабыли ее подругу. И не вспоминали, пока та не предстала перед всеми настоящим оформившимся трупом. Им-то все равно. А ему?..
Уж не отсутствие ли равнодушия удерживает его на этом удобном стуле с удобной кожаной спинкой? И заставляет смотреть на нее, и заставляет искать в ней что-нибудь отрицательное, что-нибудь отвратное. Да вот беда, тщетно!
И тогда он снова настырно повторил:
– Нам надо разделиться.
– Как это?
Она все еще прикидывалась непонимающей, хотя давно поняла, куда он клонит. Он просто хочет от нее отделаться, вот и все.
Вкус рассыпчатой гречневой каши вдруг сделался пресным, а котлета, которых Снимщиков с аппетитом проглотил аж три штуки, стала походить на бурый комочек грязи.
Соня с грохотом отодвинула от себя тарелку.
– Что это даст? Мы разделимся, и что дальше?
Никакого другого объяснения, кроме его осторожности, граничащей с трусостью, она для себя не находила.
– А ничего. Ты начнешь искать в своей стороне. Я – в своей. Каждый пойдет по своей дороге. Хорошо?
Произнося эти скверные слова, он старался на нее не смотреть, чтобы не видеть в ее глазах отражения собственной преступной трусости. Знал, что она подумает именно так. Хотя ведь представления даже не имела о природе его преступной трусости. А он ведь трусил по всем направлениям сразу. По всем, черт побери!
– А у меня есть выбор? – хмыкнула Соня. – Что вот я стану делать одна?
– Послушай, Соня. – Олег перегнулся через стол и как можно проникновеннее произнес: – Ты ведь была ее подругой, может быть, сохранились какие-то старые дружеские связи, общие для вас.
– Не сохранились! И не было! – упрямо тряхнула она головой, и тут же две кудряшки выползли из-под косынки ей на шею тугими колечками.
Смотреть на это безобразие Снимщикову было почти что больно, сразу же захотелось дотронуться до них и затолкать их обратно, не забыв при этом погладить ее по шее.
Разве можно после этого оставаться с ней рядом?! Боже упаси!!!
– Все равно, – продолжал он гнуть свою линию. – Тебе могут сказать то, что не скажут нам вдвоем. И так же наоборот.
– Но ведь рассказали Кочетовы про Таню… Про то утро…
– Кстати, о том утре, – тут же насторожился Олег, для чего-то схватил ее за запястья и прижал их к столу. – Какую подругу ждала Татьяна, как думаешь?
– Не знаю.
Соня пожала плечами. Кажется, она даже не заметила, что он держит ее руки в своих. Неужели ей все равно?..
– Не тебя, нет?! – Он чуть ослабил хватку, чего надрываться, раз ей все равно. – У нее же здесь не могло быть подруг, так ведь?
– Я не знаю, – снова пожала она плечами. – Может, она с кем-то и дружила, я же говорю, что у нас не было практически общих знакомых. Не было раньше. А теперь тем более. Четыре года ведь прошло!
– Значит, она ждала тебя, Соня, – подписал он ей и заодно своим надеждам приговор. – Никого она не могла ждать на озере, кроме тебя! Я мог бы еще причислить к ее подругам вдову Баулину. С величайшей натяжкой, но мог бы… Будь она знакома с ней.
– Она не была знакома? – уточнила Соня на всякий случай.
– В том-то и дело, что нет! – со злорадной какой-то болью воскликнул Снимщиков и тут же поспешил убрать свои ноющие пальцы с ее рук. – Вдова приобрела дачу уже после того, как пропала Татьяна. Они не могли быть с ней знакомы!
– Это почему же? – удивилась Соня, осторожно потирая запястья, – от судорожной хватки Олега Сергеевича на коже остались красноватые пятна. – Они могли познакомиться вне этого поселка. Как и многие другие люди. Сами же сказали, что вдова раньше тут не жила, значит, жила где-то еще.
– Где?!
– Вот вы и узнайте, раз решили идти своей дорогой, Олег Сергеевич, – с обидой огрызнулась Соня, смахнула в тарелку гречку, просыпавшуюся на стол, встала и начала убирать со стола. – Вам же проще простого узнать, где жила, с кем общалась и кого любила бедная вдова Баулина Надежда. Глядишь, попутно вычислите и убийцу ее мужа. Его ведь так и не нашли, кажется.
– Не нашли, – пробормотал Снимщиков и поскреб подбородок, лихо она его причесала, нечего сказать. – Ладно, пусть так… Но каким образом светская дама могла свести знакомство с девушкой без определенного рода занятий? Такой же была Татьяна на момент исчезновения, так? Это просто бред!
– Это не бред, Олег Сергеевич, это всего лишь предположение. – Соня с грохотом отправила тарелки в раковину, швырнула сверху вилки и с раздражением крутанула краны. – Вы ведь все свои расследования строите на предположениях, называете их только по-другому.
– И как же? – без особого энтузиазма откликнулся Снимщиков.
– Версиями вы их называете, Олег Сергеевич. Версиями!
Глава 13
Версию, которую Софья Андреевна Грищенко прочно угнездила в его голове, срочно требовалось проверить. Вопрос заключался в другом – каким образом?!
Лезть в успевшие покрыться пылью папки с делом заказного убийства бизнесмена Баулина не хотелось до судорог. Ну, просто челюсть сводило от одной мысли, что придется перелистывать сотни страниц, вчитываться в показания свидетелей, участников того самого банкета, после которого и погиб господин Баулин. И еще сводило челюсть – может быть, даже в большей степени – оттого, что вся эта рутинная работа, которой и без того были полны его милицейские будни, могла оказаться пустышкой. Самой что ни на есть болотистой кочкой, на которую только ступи ногой, так тут же уйдешь в чавкающую зловонную жижу по самую голову. Оно ему надо?!
И тут же искушенный во всей его сердечной ломоте змей злорадно принимался шептать ему на ухо:
– Надо, надо! Еще как надо тебе это, Олежа! Тебе же хочется снять с нее подозрения? Хочется! А самому себе хочется освободиться от подозрительности? А от чувства вины перед ней? А перед своим чертовым долгом, служение которому для тебя превыше всего?..
Этот гнусный шепот час за часом оплетал его мозг, делая его безвольным и уязвимым. И вот он уже звонит своему знакомому и просит его об одолжении. И на следующий день сидит в чужом кабинете и листает, листает, листает…
Вчитывался в основном в те страницы, где много и подробно говорилось о чете Баулиных. Бизнесом интересовался не особо. Хотя про него тоже бегло читал. Но вот что касалось Надежды Баулиной…
Молодая, образованная, из хорошей семьи, прожившей за границей почти целое десятилетие, Надежда смотрелась со страниц дела ну просто ангелом. Может, ангелом и была, терпеливо сносившим такого супруга. Выходило, что погибший муженек ее был ну просто паскудой. И в делах не особо порядочен, отчего, может, и ушел на тот свет преждевременно. И в семейной жизни, как рассказывали их общие друзья, особой чистоплотностью не отличался.
Изменял! Изменял почти на глазах молодой, красивой, образованной женщины.
Отчего морщился Снимщиков, читая эти дифирамбы?! Просто не верил в такое совершенство. Или не верил потому, что не могла столь утонченная особа спутаться с простым охранником из будки на блок-посту, где всей мебели было – продавленный диван, стул и пара стульев. Что могло их связывать, что?! Может быть, общая тайна?..
Тут же, ухватившись за эту мысль, Снимщиков сделал пометку в блокноте – узнать. Узнать, как давно знакомы эти двое? До, после убийства или все же… во время него?
Загорался таким вот образом, тут же перелистывал очередную страницу пухлого многотомника и снова скучнел.
Не мог этот неискренний малый завалить такого зубра, как Баулин. Кишка тонка, чтобы заиметь хотя бы такое оружие. Ну где, скажите, было этому охраннику взять такой пистолет, да еще с глушителем и патронами к нему? Нет, кто-то снисходительно, допустим, ухмыльнется этой теме. И скажет: пойдем, покажу. Но…
– Черт, черт, черт, – то и дело поминал лукавого Снимщиков, погружаясь все глубже и глубже в изучение дела об убийстве бизнесмена Баулина.
Говорков, тот самый, что допустил его до «тела» покойного Баулина, лишь хмыкал сочувственно и повторял время от времени:
– Брось ты, Сергеич, это дело! Тухляк же откровенный! Убили в глухом переулке, куда он покурить выходил или телке своей позвонить очередной. Выстрелом в упор!
– Это уже хорошо, Толик! Если в упор, значит, человека он подпустил достаточно близко к себе. Это мог быть кто-то из знакомых или…
– Или тот, кто прикурить попросил, – перебивал его снисходительно Говорков. – Считаешь, что ты умнее всех? Мы тоже сотню вариантов проиграли, но все впустую.
– Ладно, – ворчал Олег и снова перелистывал очередную страницу. – Но вот объясни, зачем он вышел покурить в этот переулок, если все, кто был на этом банкете, курили либо в фойе, либо в туалете, либо прямо в зале? Потом, он же был в легкой рубашке, пиджак оставил на стуле, а на улице было прохладно – зачем он туда пошел?
– Ну, говорю же, позвонить, возможно.
– Так позвонить или «возможно»? – цеплялся к словам Олег, запаляясь все круче и круче. – Если позвонить, надо было узнать, брал ли он с собой мобильник. Если брал, то отследить звонки.
– Умный, да! – злился Толя Говорков, уже сотню раз пожалевший, что достал дело для Снимщикова.
– Тогда, может, он его и не брал с собой, а, Толян? Может, он у него в кармане пиджака остался, а пиджак висел на стуле, а? – заводился от безысходности Снимщиков. – Это хоть, надеюсь, выяснили?!
На этот раз Говорков обескураженно примолк. Значит, упустили, черти! Вот это да…
– У кого-нибудь спрашивали?
– У кого? – сник Толя. – У погибшего?
– Так, ты не злись, а ответь честно – был на месте преступления мобильник или не было?
– Телефон держала в руках его жена, которая и обнаружила убитого, – монотонным речитативом принялся вспоминать Говорков. – Она обеспокоилась, что мужа долго нет, пошла его искать. Нашла… Понятное дело, стала визжать и звать на помощь. Сбежались почти все, кто праздновал. Толчея, суматоха…
– И телефон у нее в руках, значит, был? – Олег задумался, умолкнув минут на десять. Потом очнулся и еще раз спросил: – Его телефон был у нее в руках, точно?
– Уж не знаю, его или ее, но именно с него она в милицию вроде и звонила.
– Так с него или «вроде»?! Знаешь, Толик, так дела не делаются.
– Ага, понимаю, когда еще с пятнадцать штук на шее, будто мозоль у верблюда! – поспешил обидеться тот. – И когда с утра до ночи начальство треплет, требуя раскрываемости! И тут то ли пропавших школьников искать и насильника несовершеннолетних, то ли выяснять, с чьего именно телефона был сделан тот самый звонок в милицию! Какой именно телефон тискала в ту минуту обезумевшая от горя женщина. Знаешь, она ведь ни разу с нами так внятно и не поговорила! А потом адвокат ее еще вызверился, запретив Баулину трепать без дела. Мол, женщина пережила шок и проходит в настоящий момент реабилитационный курс у психиатра. Вроде даже провалы в памяти у нее начали случаться. На что можно надеяться с ее стороны после такого вступления?! Убита горем!
Ага! – злорадно занес еще одну пометочку в блокнотик Снимщиков. Только недолго убивалась горем амнезийная вдовушка. Быстро нашла себе утешение в лице ходкого охранника, который безбожно врет, а по утрам нервничает и к тому же потеет.
Что-то тут есть… Ох, есть что-то! Предположение ли, версия, как ни назови, но что-то во всей этой кутерьме имеется! Каким вот только бочком ко всему этому делу притерлась Сочельникова?
Глава 14
– Макс, не будь скотиной! – со стоном убеждала уже битый час своего бывшего мучителя Соня. – Ты не можешь отказать мне!
– Почему? – сонные глаза Дворникова изумленно поползли под кустистые белесые брови. – Назови мне хоть одну причину, по которой я должен все бросить и кидаться тебе помогать!
– Их с десяток наберется, – упрямо стояла на своем Соня, то и дело спотыкаясь на пивных банках, горах мусора и сваленной в кучу одежде в его захламленной квартире. – Взять, к примеру, хотя бы твои бесчеловечные эксперименты! Разве этого мало?!
– О-оо, это когда было, Софи?! Сто лет уже прошло! – притворно возмутился Макс и полез с головой под одеяло, пробубнив оттуда: – Я уже и позабыть успел, что когда-то был болен идеей что-то доказать всему бесчеловечному человечеству. Ты злопамятная, Софи!
– Называй как хочешь! Но я от тебя не отстану!
Соня подошла к дивану, где свернулся клубочком гадкий Макс Дворников, с предельной осторожностью пристроилась на самом краешке и, потянув одеяло на себя, позвала:
– Макс! Ну, Макс! Ну, помоги мне! Иначе мне тюрьма! Я просто обязана узнать, кто убил мою подругу и ее мать. То есть я хотела сказать, что мы обязаны…
– Мы! – гневно фыркнул тот из-под одеяла. – Я никому ничем не обязан! А твои обиды… Они должны были уже давно пройти, так ведь? Разве ты до сих пор на меня обижаешься, а, Софи? Не случись несчастья, ведь и не упрекнула бы ни разу, так?
– Так, – согласно кивнула она. Не признать справедливости его слов Соня не могла.
Ни за что не стала бы она предъявлять ему упреков, не случись с ней подобного несчастья.
– Ну вот, – проворчал он, из-под кромки одеяла показалась сначала его взъерошенная голова, потом длинный хрящеватый нос, а следом и узкие костлявые плечи. – Это, собственно, я и желал от тебя услышать, Софи.
– Это что-то меняет?
– А как же! Одно дело помогать старому другу, а другое – почти врагу.
Дворников выпростал из ватного кокона длинное худое тело, не стесняясь, прошелся в одних трусах до окна и обратно. Почесался, позевал, потянулся, доставая кончиками пальцев потолка. Потом с хрустом уронил длинные руки и выдохнул:
– Черт с тобой, Софи! Помогу! Это даже интересно, черт возьми! Кто знает, куда нас это выведет, а? Может, закончу-таки свое незабвенное творение, как думаешь?
– Я сейчас, если честно, Макс, ни о чем другом думать не могу, кроме как о том, чтобы не угодить за решетку.
– А точно не угодишь? – мутные спросонья глаза Макса наполнились дерзким намеком. – Это точно не ты их, а?
Соня перегнулась, подхватила сбитую в тугой комок подушку и запустила ею прямо в Максов худосочный живот. Тот согнулся пополам и притворно заохал.
– Я никого не убивала, понял!!!
– Да понял, понял. – Он швырнул подушку обратно на диван, глянул на Соню и спросил с надеждой: – Пожрать ничего не догадалась прихватить, случайно?
– Случайно догадалась, – призналась она, поднялась и поспешила в прихожую, где оставила пакет с продуктами.
В кухне царил такой же кавардак, как и в комнате. Раковина была завалена грязной посудой. На столе полная окурков пепельница, грязные разводы от пролитого кофе, целая батарея пустых пивных банок и бутылок из-под водки. Брезгливо морщась, Соня сгребла весь хлам, включая чашки с отбитыми краями, в мусорный пакет. Вытерла салфеткой стол, обильно смочив его водой. И принялась доставать из пакета то, что успела захватить по дороге.
Она ведь догадывалась, что Макс будет голодным. Не поленилась, зашла в «Дарену». Девчонки ей и блинов горячих со сметаной в пластиковые тарелки наложили, и картошки тушеной с печенкой, и салата капустного. От чая Соня отказалась, прихватив банку растворимого кофе. Чай на травах Макс не признавал. Кофе и сигарета – любимый его десерт. Сигареты она тоже взяла.
Пока Макс с громким фырканьем плескался в ванной, Соня накрыла на стол. Присела на колченогую табуретку возле окна и задумалась.
Снимщиков расстался с ней на весьма сдержанной ноте и с тех пор ни разу не дал о себе знать. Нет, до города они доехали вместе, но потом все, тишина. Пару раз Соня порывалась съездить к нему и поприставать с вопросами, но потом передумала, решив, что раз он молчит, значит, порадовать ему ее нечем.
Макс, совершенно обнаглев, вышел из ванной в одном полотенце, обернутом вокруг худых бедер. Увидал стол, заставленный едой, оживился тут же и, забыв одеться, полез седлать вторую табуретку.
– Ты бы не наглел! – возмутилась Соня. – Штаны надень, быстро!
Макс был вынужден подчиниться. Ушел в комнату. Долго громыхал дверцами утлого шкафчика, задвинутого за диванную спинку. Вернулся в мятых портках непонятного цвета и рубашке с оторванными рукавами.