– Боюсь, что вы неправы, – возразила Амалия. – Раз убийца смог забраться в мое купе, значит, у него был ключ или отмычки. Когда Моннере ушел к себе, он заперся и лег спать, а ночью, когда он спал, к нему явился непрошеный гость, который открыл его купе точно так же, как и мое. Спящий человек не сопротивляется, так что убийце не надо было никого сбрасывать с поезда.
– Тогда где тело? – уже в изнеможении спросил граф. – Или кондуктор нам солгал?
– Я же сказала, что исчезновение тела – самый любопытный момент в этом преступлении, – напомнила Амалия, и ее глаза сверкнули. – Впрочем, думаю, что все скоро прояснится.
– Когда? – загорелся Кристиан.
– Когда в деле появится второй труп.
– Гм, – раздумчиво молвил граф, – должен вам сказать, что я с подозрением отношусь к романистам, которые убивают en masse[30]. Обычно это свидетельствует о недостатке фантазии.
– А в этом деле вообще нет никакой фантазии, – пожала плечами Амалия, – здесь все до крайности прозрачно.
– Только не для меня! А почему вы спрашивали Норвэна о белье? – Амалия, не отвечая, смотрела в окно, но граф не отставал. – Вы сказали, что мы выйдем в Ментоне. Это правда? Что мы будем там делать?
– Мой отец умер здесь от чахотки, он похоронен на местном кладбище, – сказала Амалия. – Я навещу его могилу, а вы можете возвращаться в Ниццу, если вам угодно. Кроме того, должна вам сказать, что сегодня вечером мы с вами отбываем в Париж.
– Я понял, – кивнул молодой человек. – Вы хотите узнать, кто такой на самом деле этот Пьер Моннере.
– В Париже вы подберете себе автомобиль, – сказала Амалия. Кристиан хотел возразить, но она продолжала: – Кроме того, нам надо избавиться от наших влюбленных.
– Ваше преосвященство?
– Ну да, я говорю о Мэй и этом молодом священнике. Дело становится слишком непредсказуемым, думаю, им больше не стоит участвовать.
– Вряд ли Портос и Арамис нас поймут, – заметил Кристиан.
– Дорогой граф, сейчас речь идет уже не об игре в мушкетеров, а о преступлении, за которым может стоять все что угодно. Нельзя подвергать опасности девушку, которая начиталась романов, и поклонника, который ради нее готов на любую глупость. Потому что, если с ними что-то случится, я себе этого не прощу.
– Насколько я знаю, они всего лишь друзья детства. Почему вы называете его ее поклонником?
– Ну так это сразу же видно, – сказала Амалия, улыбаясь. – Впрочем, если даже я неправа, сути дела это не меняет. Надо найти им какое-нибудь безобидное занятие, и пусть думают, что помогают нам. А мы тем временем попытаемся понять, что же именно случилось в «Золотой стреле» и почему события развернулись именно так, а не иначе.
Поезд прибыл в Ментону, и Амалия с графом вышли. На вокзале они взяли фиакр, и Амалия попросила отвезти их на православное кладбище. Вид у нее сделался строгий и сосредоточенный, и Кристиан видел, что мыслями она уже далеко от того загадочного дела, которое так его занимало. Поэтому он не стал задавать вопросы, полагая, что рано или поздно молодая женщина сама все расскажет.
В то время как Амалия и ее спутник вплотную приблизились к разгадке тайны десятого купе, Мэй в Ницце героически выдерживала осаду, которую вела ее бабушка. По совершенно непонятной причине та вдруг сделалась такой доброй, что девушку охватил невольный страх. Ясное дело, расположение Клариссы могло скрывать только какие-то новые козни.
Бабушка поочередно предложила внучке проехаться к модистке, к Альфонсине за шляпками, в парфюмерный магазин и наконец просто – на Английскую набережную подышать свежим воздухом. Правда, по словам Клариссы, Английская набережная была уже не та, ибо англичан в Ницце становилось все меньше и меньше.
На каждое предложение Мэй отвечала отказом, мотивируя тем, что у нее хватает платьев – достаточно шляпок – духи уже есть – а свежим воздухом она вполне может дышать и в саду, никого не утруждая.
– Но я обещаю тебе взять на себя все расходы! – воскликнула Кларисса, раздосадованная тем, что странная застенчивая девушка так упорно сторонилась ее благодеяний. – Может быть, ты все же передумаешь насчет модистки? – Она решила бросить в бой тяжелую артиллерию: – А еще мы можем поехать в ювелирный магазин.
Услышав последние слова, Бланшар, находившийся тут же, едва не проглотил свою сигару. Уж он-то отлично знал, что его подруга не могла покинуть ювелира, не купив хотя бы два-три пустячка стоимостью каждый в хороший автомобиль.
– Большое спасибо, – дипломатично сказала Мэй, – но я не ношу украшений.
Кларисса насупилась.
– Иногда я даже сомневаюсь, что ты моя внучка, – проворчала она. – Женщина должна любить украшения, а мужчина должен любить дарить их женщине, и тогда все идет как по маслу. К примеру, мой первый муж думал, что женщина – это существо, которое должно только вести хозяйство, рожать детей и угождать его родне. К счастью, мой второй муж совсем не такой!
И она задорно покосилась на Бланшара. Однако если Кларисса рассчитывала, что ее слова произведут эффект разорвавшейся бомбы, то она ошиблась.
– Я так и подумала, что он ваш муж, – серьезно сказала Мэй.
– Да? – сварливо спросила Кларисса. – Почему, интересно?
– Ну, – протянула Мэй, розовея, – иначе он не выходил бы утром из вашей спальни.
Бланшар издал сдавленный звук и нагнулся, чтобы скрыть улыбку. Кларисса хотела ответить, что по столь пустяковой причине можно объявить женатыми любых людей, которые даже слышать не хотят слово «свадьба», – не говоря о таких, которые уже женаты, причем вовсе не на тех, от кого выходят утром. Но она посмотрела на открытое честное лицо Мэй – и слова замерли у нее на языке.
– Если ты вдруг передумаешь, – сказала Кларисса, – я имею в виду насчет магазинов…
Однако Мэй уже поднялась с места, пробормотала какое-то извинение и поспешно сбежала в свою комнату.
Едва она ушла, как адвокат дал себе волю. Он упал на диван и разразился таким хохотом, что в доме напротив собака полковника Барнаби насторожила уши, а затем залилась сердитым лаем.
– Юбер! – возмутилась Кларисса. – Ну что смешного?
Но она и сама не выдержала и вскоре хохотала вместе со своим верным другом, супругом и сообщником во всех проказах.
– Я сначала думал, что она притворяется, – объяснил адвокат, вытирая слезы, которые от смеха выступили у него на глазах. – Но подделать такую наивность просто невозможно.
– Значит, тебе она тоже нравится? – спросила Кларисса. Однако Бланшар не успел ответить на этот щекотливый вопрос, потому что сверху неожиданно донесся какой-то грохот.
Дело было вот в чем: когда Мэй поднялась в свою комнату, она заметила, что шпильки плохо держат ее прическу, поэтому она решила уложить волосы снова. Она вытащила шпильки, расплела прическу, взяла расческу и стала причесываться перед зеркалом, думая о том, что сейчас делает Амалия и удалось ли ей найти что-нибудь в десятом купе. Тут Мэй заметила, что забыла вытащить из волос еще одну шпильку и та упала на пол.
Мэй наклонилась и подобрала шпильку, а когда распрямилась, в зеркале вдруг оказалось два отражения. Одно-то было ее, но вот второе принадлежало господину средних лет с лицом злым и решительным, с узкими губами, сжавшимися в тонкую полоску.
Оторопев от столь дерзкого вторжения, Мэй собиралась задать незнакомцу вопрос, что он здесь делает и как он смел войти в комнату приличной девушки, но не тут-то было. Господин, оказавшийся на добрую голову выше, без всяких околичностей схватил ее за горло и сдавил его.
– Где аквилон? – прошипел он в лицо Мэй, брызгая слюной. – Куда вы дели аквилон?
Мэй вытаращила глаза и сдавленно захрипела, не понимая, о чем речь. Когда на нее напали, она выронила расческу и теперь свободной правой рукой пыталась разжать пальцы, державшие ее за горло, но господин, похоже, вовсе не собирался ослаблять хватку. В левой руке у Мэй до сих пор была зажата шпилька, и, вспомнив о ней, девушка взмахнула рукой и несильно ткнула остриями шпильки господину в лицо.
Тот вскрикнул и машинально разжал руки.
– На помощь! – прохрипела Мэй и бросилась бежать, но врезалась в столик и упала. Столик опрокинулся вместе со всем, что на нем стояло, и произвел грохот, которому могла бы позавидовать знаменитая петербургская пушка, отмечающая полдень. На лице незнакомца Мэй прочитала неодолимое стремление убить ее прямо здесь и сейчас, но в это мгновение на лестнице раздался топот, и кто-то стал дергать ручку двери, которую Мэй по привычке заперла на ключ.
– Мадемуазель Мэй! Что с вами? – кричал адвокат.
– Мэй, что случилось? – Это уже была Кларисса.
– Ничего, я до вас еще доберусь! – пригрозил незнакомец. Миг, и он был уже на подоконнике открытого окна, откуда благополучно спрыгнул в сад.
Плача от страха и пережитого волнения, Мэй поползла к двери. У нее не было сил встать, но тут замок поддался, дверь распахнулась, и первой на пороге оказалась бабушка.
– Мэй! Что происходит?
Мэй замотала головой, размазывая по лицу слезы.
– Человек… Тут был человек…
На большее ее не хватило, и она разрыдалась. Кларисса подбежала к внучке и стала поднимать ее с пола. Бланшар осмотрел комнату.
– Здесь на подоконнике чей-то след, – заметил он и, перегнувшись через подоконник, высунулся в сад. – Но в саду никого нет. Он убежал.
– Мне нужен кардинал… – сквозь слезы проговорила Мэй.
– Что? – Кларисса оторопела.
– Кардинал… Он все знает! И свя… священник. Мне нужен Уолтер!
Взрослые переглянулись. По правде говоря, они ничего не поняли.
– Дорогая, ты что, хочешь перейти в другую веру? – осторожно спросила бабушка. – Как говорила моя знакомая, веру надо выбирать еще осторожнее, чем будущего мужа. А уж она-то знала толк в мужьях!
– Это что, Нини? – прищурился Бланшар. – Насколько я помню, все закончилось тем, что очередной муж ее застрелил.
– Нет, – ответила Кларисса сердито, – Аманда.
– Невелика разница, – отозвался адвокат. – Эту супруг обчистил до нитки и бросил. Помню, я видел, как она побиралась на Монмартре. А ведь какие праздники когда-то закатывала! Знаешь, во времена империи…
– Юбер! – Кларисса сделала страшные глаза.
– Он пытался меня убить, – прошептала Мэй, не слушая их. – Он хотел меня убить!
– Кардинал? – изумился Бланшар. Раздосадованная тем, что ее совершенно не понимают, Мэй разразилась громким плачем.
– Нет, конечно! Другой!
…Едва Амалия вернулась в Ниццу, как к ней примчался встревоженный Уолтер и сообщил о нападении. Бросив все, баронесса в сопровождении Кристиана и священника поспешила на виллу «Маршал».
Мэй лежала в постели, и три лучших врача Ниццы, которых вызвала Кларисса, по очереди предписали ей отдых и полный покой. Вслед за врачами явился и инспектор Депре, но Мэй не пожелала с ним говорить, и ему пришлось удалиться.
Кларисса, похоже, всерьез восприняла роль доброй бабушки, потому что теперь она наотрез отказывалась пускать к Мэй троих друзей да еще дать им говорить с внучкой наедине. Насупившийся Бланшар стоял возле жены и буравил глазами Амалию.
– Должен вам сказать, дамы и господа, – внезапно объявил он, – что все это чрезвычайно странно. До сих пор в городе не было случаев дневных нападений на виллы, да еще в присутствии хозяев.
– Может, это был похититель павлинов? – не моргнув глазом предположила Амалия. – Или мы имеем дело с заговором наследников покойного маршала? Мало ли что может взбрести в голову людям, которые лишились целого миллиона!
– Вы все шутите, сударыня, – с подобием улыбки промолвил адвокат. – А я вот вспоминаю, что в поезде, которым вы ехали, произошло какое-то темное дело. Настолько темное, что из Парижа сюда прислали комиссара Папийона, и он был в этом доме, хоть и полагал, будто я настолько забывчив, что не признаю его в лицо. Между прочим, – тут Бланшар покосился на Мэй, – он выпытывал у внучки моей жены, где вы были и что делали.
Как видим, адвокат хоть и постарел, однако же не лишился былой проницательности, и, по правде говоря, Кристиану де Ламберу сделалось малость не по себе. Он-то привык считать Бланшара старым чудаком, а тот, оказывается, вовсе не утратил прежней хватки.
– Что ты имеешь в виду, Юбер? – обратилась к нему встревоженная жена.
– Я имею в виду, – ответил адвокат, испытывая мало понятное людям другой профессии удовольствие от того, что сейчас он припрет оппонента к стенке, – что нападение на твою внучку может быть как-то связано с тем, что произошло в поезде. А стало быть, и с баронессой Корф.
И он улыбнулся своей тонкой улыбкой, о которой в свое время знаменитый прокурор Реми де Фужероль говорил, что один вид ухмыляющегося Бланшара вызывает у него приступ язвенной болезни, колики и разлитие желчи разом.
– У меня другое объяснение, – сказала Амалия, и Кристиан тотчас же весь обратился в слух. – Что, если нападение подстроили вы, чтобы заставить мисс Мэй поскорее вернуться домой? И именно поэтому вы теперь не хотите, чтобы она мне все рассказала, потому что такие шуточки чреваты серьезными неприятностями. Это вам не китайская ваза и не пара подброшенных ложек.
Улыбка Бланшара несколько померкла.
– Дорогой, – вмешалась его жена, и голос ее прямо-таки источал мед, – я полагаю, что так мы можем дойти до бог весть чего. В конце концов, друзья Мэй – наши друзья, не так ли? – Говоря, она пребольно ущипнула его за руку. – Мой лакей проводит вас, но я очень прошу вас, господа и вы, сударыня, не утруждать бедняжку. Ей и без того досталось.
Когда двое мушкетеров и кардинал удалились, Бланшар сердито обернулся к жене:
– Кларисса, я не люблю лезть в чужие дела, ты же знаешь, но тут может быть так, что ей понадобится помощь адвоката. Зачем ты разрешила им говорить с ней без нас? Мы должны знать, что происходит, в конце концов!
– Дорогой Юбер, – снисходительно промолвила его половина, грациозно пожимая плечами, – до чего же ты наивен!
После чего она провела его в комнату, которая находилась под комнатой Мэй, и королевским жестом указала на камин.
– Каминная труба, – пояснила Кларисса. – Зачем в наши дни подслушивать у замочной скважины, когда есть другие пути? Секретничать – это их право. Зачем же им мешать, верно?
Не удержавшись, адвокат расцеловал Клариссу, и поэтому они пропустили начало разговора Амалии с Мэй.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Амалия, присаживаясь к Мэй на кровать.
Мэй храбро объявила, что сейчас все хорошо, а тогда она ужасно испугалась.
– У меня была только шпилька, и я… Видели бы вы меня! Он схватил меня за горло, а я отбивалась шпилькой, как шпагой! – И она еще раз повторила эту фразу, довольная, что нашла эффектный оборот. Ее щеки раскраснелись, глаза сверкали. Без сомнения, какой-нибудь бессердечный человек не преминул бы заметить, что нападение только пошло Мэй на пользу: она похорошела, и от былой застенчивости не осталось и следа.
– Мэй, ты самая храбрая девушка на свете! – вырвалось у священника.
– Уолтер, сделайте одолжение, – вмешалась Амалия, – посмотрите, не стоит ли кто за дверью. Никого нет? Прекрасно. Господин граф! Передвиньте, будьте добры, эти ширмы поближе к камину. Вот так, очень хорошо. Прошу всех говорить потише, – так, на всякий случай. А теперь к делу. Мэй, как именно выглядел ваш гость? Опишите мне его как можно подробнее.
Мэй ответила, что человек был высокий, и, подняв ладонь над головой, показала, на сколько он был выше ее. Ему около тридцати пяти, у него усы, а теперь еще и две царапины на лице, в том месте, куда она попала шпилькой.
– Жаль, что слуги стерли с подоконника след, – вздохнула Амалия. – А садовник или кто-нибудь еще его не видел?
Мэй ответила, что, кажется, нет.
– У него был акцент? – продолжала Амалия. Но Мэй этого не помнила.
– О! – Она встрепенулась. – Я вспомнила, как это называется в книгах, особую примету, да! Когда он заговорил, я увидела, что у него не хватает части зуба. То есть…
– Половины верхнего переднего резца, – кивнула Амалия. – Так что именно он вам сказал?
– Вы его знаете? – изумился граф.
– Как только я поняла, что речь идет о господине, который с легкостью забирается на второй этаж и без ущерба для себя выскакивает из окон, я уже тогда предположила, с кем мы имеем дело, – ответила Амалия. – Итак, Мэй, мне нужно дословно все, что он сказал. Чего он хотел от вас?
– Он искал аквилон, – ответила девушка изменившимся голосом. – И все время повторял, куда мы его дели.
В комнате повисло недоуменное молчание.
– Да, – уронила наконец Амалия, – это любопытно.
– Позвольте, – проговорил Кристиан, волнуясь, – но ведь аквилон – это северный ветер? Или я чего-то не понимаю?
– Мэй, может быть, ты не так его поняла? – предположил священник. – При чем тут ветер и куда его можно деть?
– Я тоже ничего не понимаю, – призналась Мэй. – Но только в одном я уверена: он говорил именно об аквилоне. Он повторял и повторял это слово. И… – она запнулась, – по-моему, он был очень рассержен. Он действительно считал, что аквилон находится у нас.
Глава 19 Волшебный сверток и третье мороженое
– Воля ваша, – объявил граф, – но я не вижу никакого смысла.
Однако священник придерживался другой точки зрения.
– Я думаю, то, что мы не видим смысла, не значит, что его нет на самом деле, – сказал он.
– Вот именно, – поддержала его Амалия. – Аквилон как ветер не может иметь к делу никакого отношения. Очевидно, это обозначение чего-то другого… иными словами, код.
– Да, но в таком качестве аквилон может означать все, что угодно, – заметил граф.
– Или кого угодно, – подхватил священник. – Что, если аквилон – это фамилия или прозвище?
– Что ж, будем иметь в виду, – сказала Амалия. Она поглядела на часы и поднялась с места. – Мы с графом сегодня уезжаем искать отгадку дела в Париже. Что же касается вас…