– Что ж, будем иметь в виду, – сказала Амалия. Она поглядела на часы и поднялась с места. – Мы с графом сегодня уезжаем искать отгадку дела в Париже. Что же касается вас…
Мэй подпрыгнула на месте.
– Как! Вы уедете? А как же я? Как же Уолтер?
– Разумеется, Арамис будет приглядывать за Портосом, – сказал граф с улыбкой. – Ведь Портосу здорово досталось!
Однако Мэй упрямо замотала головой:
– Я не хочу! Не хочу здесь оставаться! Я поеду с вами!
Она откинула одеяло и сделала попытку подняться на ноги.
– Мэй, это вовсе не шутки, – серьезно сказала Амалия. – На вас сегодня напали, куда же вы поедете? Вам нужно отдыхать и набираться сил.
– Я уже набралась сил! – вскричала Мэй. – И… я очень хочу вам помочь! Я ужасно испугалась, это правда, но теперь я рассердилась! Пожалуйста, миледи, возьмите меня с собой!
– Мэй, – несмело начал Уолтер, – я думаю…
– Ты тоже поедешь с нами, конечно, – подхватила Мэй. – Заодно будешь присматривать за мной. Обещаю, я вас не подведу!
Обескураженный священник умолк. Он имел полное право сказать, что его присутствие необходимо в церкви, что леди Брэкенуолл… но внезапно он поймал себя на той же мысли, что и Мэй. Он понял, что рассердился, а рассерженный человек может своротить горы. Кем бы ни были эти люди, у них нет никакого права нападать на Мэй, и Уолтер Фрезер был полон жажды их проучить. Все остальное могло подождать, особенно леди Брэкенуолл с ее матримониальными планами и невыносимыми дочками. К слову, невыносимыми они казались Уолтеру вовсе не потому, что обладали пугающей внешностью и не могли похвастаться особым приданым, а потому, что были бесцеремонны, навязчивы и недобры.
Амалия выразительно поглядела на графа, и Кристиан решил, что настало его время вмешаться.
– Мадемуазель Мэй, ехать сейчас для вас – верх безрассудства, – начал он.
– Конечно, – на удивление легко согласилась Мэй, – когда у меня на шее такие синяки! – До прихода Амалии и друзей она украдкой рассматривала свою шею в зеркале.
– Мэй, – в изнеможении сказала Амалия, – я не думаю, что ваша бабушка вас отпустит.
– Моя бабушка только счастлива от меня отделаться, – возразила Мэй. – И вообще я уже взрослая. У нее нет на меня никаких прав.
В комнате, расположенной под спальней внучки, Кларисса Бланшар с неудовольствием отошла от камина.
– Наконец-то стало слышно, когда они заговорили громче, – проворчала она, чихая от пыли. – Но как она обо мне говорит! Лучше бы я этого не слышала, честное слово.
Она с возмущением раскрыла веер и принялась обмахиваться. В комнате наверху Амалия вздохнула и вновь посмотрела на часы.
– Хорошо, – внезапно сказала она, – вы едете со мной. Вы, разумеется, тоже, мистер Фрезер. С одним условием: в Париже станете делать только то, что скажу я, тем более что вас ждет очень, очень ответственная задача. Договорились? У вас есть два часа, чтобы собраться.
И она удалилась, недовольная собой. Ей не удалось отделаться от этих детей, как она называла про себя Мэй и Уолтера. Но что делать с их настойчивостью, непосредственностью, с этими умильными, блестящими глазами? И священник тоже хорош – казался таким рассудительным, таким скучным и так легко пошел на поводу у своей подруги детства.
«В конце концов, – подумала Амалия, – в Париже найду, чем их занять. И больше никаких опасных приключений».
На выходе из дома ее нагнал Кристиан де Ламбер. «Вот еще один великовозрастный гаврош, – мелькнуло в голове у Амалии. – По-детски радуется любому риску. Почему так происходит – потому ли, что современная жизнь скучна и упорядоченна, или это просто свойство некоторых беспокойных натур, авантюрная жилка, которая либо есть, либо ее нет?»
Откроем читателю правду – когда Амалия собиралась ехать в Париж вместе с графом, она на самом деле тоже рассчитывала незаметно от него отделаться, переключив его внимание на дорогие его сердцу автомобили, а сама без помех заниматься расследованием. Теперь, когда она знала по крайней мере одного человека, замешанного в происходящем, это было значительно проще.
– Значит, мы поедем в Париж все четверо? – спросил Кристиан.
– Разумеется, – сказала Амалия.
У графа вертелся на языке вопрос, но он предпочел оставить его при себе. Дело в том, что Кристиан был далеко не глуп и сразу же понял, что Амалия кое о чем умалчивает. Вот и сейчас, например, она ничего не сказала о человеке, который напал на Мэй, хоть ясно, что Амалии он известен. Словом, хоть кардинал Ришелье и сотрудничал с тремя мушкетерами, но он все равно оставался скрытным и непредсказуемым, как и подобает истинному герою Дюма.
Итак, вечером того же дня четверо сообщников сели на экспресс, отправляющийся в Париж, и на сей раз добрались до столицы Франции без всяких приключений. Однако мы не можем обойти вниманием один чрезвычайно интересный инцидент, который за несколько часов до этого произошел в почтовом отделении города Ниццы – том самом, откуда Амалия недавно отправляла телеграмму российскому резиденту.
Само по себе происшествие казалось совершенно пустячным. В разгар дня на почту вошел молодой человек с большой сумкой в руках, белозубый и дочерна загорелый. Молодой человек посмотрел на хорошенькую приемщицу писем м-ль Арманс, улыбнулся и спросил, нет ли письма до востребования для господина Пиге. Ему показалось, что м-ль Арманс посмотрела на него настороженно.
– Для господина Пиге? – переспросила она.
– Да, это я, – подтвердил молодой человек. – А письмо должно быть из Парижа.
То, что последовало за этим разговором, окутано густейшей завесой тайны, но папаша Доранж, который любил коротать часы в обществе литра дешевого вина на скамейке недалеко от почты, уверял, что через некоторое время четверо крепких мужчин выволокли из здания какой-то барахтающийся и отчаянно сопротивляющийся сверток, засунутый в подобие мешка. Сверток, кстати сказать, не только сопротивлялся, но и употреблял разные слова, к которым словари французского языка относятся весьма неблагосклонно.
Не без труда четверо здоровяков затолкали сквернословящий кулек в экипаж, который сразу же взял курс на главное полицейское управление города Ниццы. А на почте меж тем пятый участник задержания вытер пот и воспользовался новейшим человеческим изобретением, телефоном, дабы известить поселившегося у префекта г-на комиссара Папийона, что птичка благополучно залетела в клетку. Но птичка оказалась вовсе не та, которую ждали.
Не подозревая обо всех этих интереснейших событиях, мушкетеры и возглавляющий их кардинал в лице Амалии вышли из экспресса на Лионском вокзале города Парижа и направились в апартаменты, которые принадлежали баронессе Корф. По ее словам, это куда удобнее, чем жить в гостинице.
– Приведем себя в порядок, – сказала Амалия, – позавтракаем, передохнём, а потом займемся делом.
Однако Мэй, которая выдержала со своей бабушкой форменную битву за право покинуть Ниццу и уехать вместе с баронессой Корф, высказалась в том духе, что она готова приступить прямо сейчас. Уолтер горячо поддержал ее и объявил, что он тоже не нуждается в передышке. Благоразумный Кристиан возразил, что дело само собой, а хороший завтрак еще никому не помешал. Пока они пререкались, баронесса велела остановить карету и вышла, сказав, что вернется через несколько минут.
Этих нескольких минут хватило, чтобы мушкетеры без своего кардинала почувствовали себя обездоленными сиротами. Мэй надулась, Уолтер замолчал, а Кристиан сделался хмур, как осенняя туча. Он то и дело поглядывал в окно и был несказанно рад, когда Амалия наконец появилась, держа в руке маленький листок.
– Я тут навела кое-какие справки, – сообщила она. – Теперь мы знаем, где живут те, кто нам нужен.
По словам Амалии, в этом деле представляли особый интерес два человека. Первым, разумеется, был Пьер Моннере, тот самый пассажир из десятого купе, а вторым – кондуктор Луи Норвэн. Если Норвэн сказал им неправду о том, как звали пассажира, и настоящий Пьер Моннере жив, здоров и вообще в глаза не видел экспресс «Золотая стрела», тогда кондуктор приобретал первостепенное значение, его надо во что бы то ни стало найти и узнать настоящее имя пропавшего.
Впрочем, помимо этих двоих, было и третье лицо, чрезвычайно интересовавшее Амалию, но о нем она предпочитала до поры до времени молчать. Законным путем навести справки все равно не представлялось возможным, потому что оно принадлежало к людям-невидимкам, которые в силу профессии очень не любят афишировать свою деятельность. Звали этого человека Оберштейн, и Амалия не без оснований предполагала, что именно он и был тем высоким господином со сколотым зубом, который нагнал страху на бедную Мэй.
«Будем надеяться, что он все еще в Ницце… Интересно, на кого он работает на сей раз – на немцев, австрийцев или на кого-то еще? И знают ли в нашем посольстве хоть что-нибудь?»
В своей парижской квартире Амалия уже несколько лет не держала слуг. Она любила Париж, но в последние годы больше времени проводила в Петербурге и Ницце, не считая поездок к друзьям вроде того же герцога Олдкасла или визитов в свои имения. За порядком в доме следил консьерж, а его жена в отсутствие хозяйки раз в неделю убирала в комнатах.
– Жермен! Эти господа и мадемуазель со мной. Будьте так добры, принесите мне газеты и попросите, чтобы из ресторана доставили завтрак.
Она просмотрела принесенные газеты, обращая особое внимание на известия с юга Франции, и нахмурилась, поняв, что ее расчеты не оправдались. Нигде не было упоминания о загадочном втором трупе, который – как была уверена Амалия – рано или поздно должен появиться.
«Пока не будем ломать голову… Сейчас есть дело поважнее».
После завтрака Амалия объявила:
– Разделимся на две группы. Я и господин граф займемся Пьером Моннере. Что касается Луи Норвэна, то он достается вам, мистер Фрезер, и вам, Мэй. Постарайтесь узнать о нем побольше – вернулся он в Париж или нет, часто ли бывает дома, словом, все, что можно. Если представится случай, постарайтесь проследить за ним, только осторожно.
– Наверное, мне надо переодеться юношей? – предложила Мэй, блестя глазами. – Не забывайте, он видел меня и может узнать!
Священник попытался представить себе Мэй в мужской одежде, но тут Амалия положила конец игре его воображения, сказав:
– Не надо заходить так далеко, достаточно неброской одежды и шляпки с вуалеткой. Вот адрес Норвэна, – она протянула Мэй половину листка. – Деньги на расходы у вас будут. Не думаю, что с исполнением задания возникнут трудности, но на всякий случай, если что-то случится, бегите быстро, кричите громко и ни в коем случае не пытайтесь никого задержать. Вы поняли?
Мэй и Уолтер синхронно кивнули, не удержавшись, кивнули снова и опять одновременно.
– Мы можем приступать? – спросила Мэй, ужасно гордясь собой.
– Действуйте!
Когда дверь за Мэй и Уолтером закрылась, Амалия повернулась к Кристиану, но он успел заметить, что она улыбается.
– Неужели этот Норвэн так для вас важен? – спросил граф.
– Нет, – ответила молодая женщина, – только в том случае, если сказал мне неправду. А проверить это мы можем, лишь отыскав Пьера Моннере.
…Через час Амалия и ее спутник уже были в районе Марэ, где проживал пропавший пассажир. Баронесса Корф оглядела старый дом с крошечными балкончиками, задержалась взглядом на фамилии архитектора и дате постройки – 1832, – которые, по французскому обычаю, аккуратно выведены на фасаде под одним из карнизов. По карнизу взад-вперед ходил голубь. Он выбрал себе удобное местечко, сел и замер, напыжившись и выпятив грудь.
– Я думаю, – сказал Кристиан, – проще всего спросить у консьержа.
Амалия не любила простых путей. Кроме того, опыт подсказывал ей, что Пьер Моннере – если только Норвэн не солгал насчет имени – мог оказаться кем угодно: слугой министра, которому стали известны государственные тайны, пособником шпиона или же ловким шантажистом. И уж в чем Амалия не сомневалась, так это в том, что в доме успела побывать полиция, а значит, консьерж получил самые недвусмысленные инструкции.
– Мсье Моннере!
Кристиан вздрогнул и поднял глаза. По тротуару вприпрыжку бежал мальчик лет пяти, одетый, как картинка из каталога детских товаров. На нем было Идеальное Детское Пальто, Идеальный Детский Костюмчик, Самая Модная Шапочка и Самые Прочные Ботиночки, которые только можно отыскать в славном городе Париже. За мальчиком быстро, насколько позволяли юбки, шла бонна, раскрасневшаяся от негодования, и уж она-то совсем не подходила для каталога чего бы то ни было.
– Мсье Моннере, вы ведете себя возмутительно!
Мальчик остановился, подождал, пока бонна подойдет ближе, после чего с сосредоточенным видом снял с себя шапочку и швырнул ее на землю. Вслед за шапочкой последовали игрушки, извлеченные из карманов, и Самый Модный Шарфик, который до того красовался на шее маленького бунтовщика.
Бонна ахнула, а мальчик отошел к скамейке, уселся и принялся болтать ногами, демонстративно отвернувшись от няни. Весь его вид выражал непоколебимую решимость.
– И все из-за того, что я не дала вам съесть мороженое! – запричитала бонна. Однако она оглянулась на дом и взбодрилась: – Ничего, вот когда ваша мама узнает, что вы наделали, она на неделю оставит вас без сладкого!
Она подобрала шапочку, шарфик и игрушки и поспешила в дом. Глаза Амалии сверкнули.
– Три мороженых, – шепнула она Кристиану. Он хотел спросить, зачем, но она топнула ногой. – Сейчас же!
И выражение лица у нее сделалось точь-в-точь такое же решительное, как у мальчугана, так что граф де Ламбер не стал спорить.
Когда он вернулся с мороженым, он увидел, что Амалия уже сидит на скамейке рядом с маленьким бунтовщиком, делая вид, что не обращает на него никакого внимания. Графу, впрочем, она улыбнулась так, словно ждала его всю свою жизнь.
– И зачем вы купили три мороженых? – совершенно искренним тоном удивилась она. – Нас же только двое!
Кристиан открыл рот, хотел что-то сказать, но не стал и поступил очень разумно, потому что Амалия обернулась к мальчику и дружелюбно спросила:
– Хочешь?
Мальчик насупился, но добрая фея уже взяла из рук Кристиана стаканчик и вручила ему.
– Как тебя зовут? – продолжала Амалия.
– Никола, – отозвался ребенок, глядя во все глаза то на нее, то на мороженое в своей ручонке.
– Никола, а дальше как?
– Моннере. – Он ответил не сразу, потому что залез в мороженое всей мордочкой и от усердия даже испачкал нос.
– Между прочим, я знал одного Моннере, – вмешался Кристиан. – У него был магазин тут неподалеку. Это случаем не твой папа?
– Нет, – ответил Никола после того, как ухитрился за раз проглотить едва ли не половину стаканчика. – Мой папа – полицейский.
Взрослые ошеломленно переглянулись, а Никола потер нос и солнечно улыбнулся.
– Он ловит преступников, – на всякий случай уточнил ребенок.
– Каждый день? – заинтересовалась Амалия. – А вчера он кого-нибудь поймал?
Никола задумался.
– Нет, – сказал он наконец с сожалением. – А может, и да. Просто он уехал. Но он часто уезжает. А мороженое вкусное. Я люблю мороженое. А еще я люблю пускать кораблики, но Одетта боится, что я упаду в воду. А я скоро вырасту?
– Э… я думаю, да, – осторожно сказал Кристиан.
– Я хочу вырасти, – пояснил Никола, – чтобы Одетта мне не приказывала. Она не дает мне кататься на карусели. И вообще она скучная. С ней не поиграешь. А вы любите играть?
– Видишь ли, – серьезно сказала Амалия, – мы уже взрослые.
Никола вздохнул.
– Значит, когда я вырасту, то не смогу играть? – Он наморщил свой маленький нос. – И кататься на карусели тоже? Тогда зачем становиться взрослым?
– Ну, – предположил Кристиан, которого забавляла и восхищала детская логика, – может быть, чтобы не слушаться Одетту?
– Ну да, – подтвердил Никола, печально заглядывая в пустой стаканчик. – Но играть я ведь тоже не смогу. Хотя папа иногда со мной играет. Он обещал поиграть со мной, когда вернется, но не вернулся. Забыл, наверное.
– А твоя мама что об этом говорит? – спросила Амалия.
– Ничего, – ответил Никола. – Мама плакала. И Одетта тоже.
– Правда? Почему же?
– Не знаю. Приходили двое дядей, один толстый, а другой не очень. Сказали, что они с папиной работы, долго говорили с мамой, а потом с Одеттой. После этого у мамы были красные глаза, и у Одетты тоже. А я не плакал, мне толстый дал монетку. А почему вы не едите мороженое?
Из дома вышла Одетта в сопровождении молодой красивой дамы. Увидев своего сына на скамейке между двумя прилично одетыми взрослыми, дама покраснела.
– Никола, иди сюда! Я же тебе говорила, чтобы ты не болтал ногами, когда сидишь… Какой же ты непоседливый! Я надеюсь, он не утомил вас, сударыня? Одетта все время на него жалуется…
Однако Амалия рассыпалась в комплиментах Никола и заявила, что он очаровательный малыш и неотразимо напоминает ее собственных детей. Прелестный ребенок! Просто чудо! И такой рассудительный, такой умный! Обычно сдержанная, баронесса внезапно сделалась такой приторной, что Кристиану даже стало неловко. Никола тоже стоял насупившись и словно не верил, что его так чрезмерно, так преувеличенно хвалят. Но мать Никола, казалось, была счастлива слышать эту медовую лесть. Конечно, подтвердила она, он милый мальчик, хотя иногда бывает немножко упрямым. Но Пьер – это отец – так его балует, так балует! У него в первом браке не было детей, он так долго ждал ребенка… Едва молодая женщина произнесла имя мужа, как на ее лицо набежало облачко, в глазах показались слезы. Усилием воли она прогнала их и улыбнулась.
– Идем, Никола… Попрощайся с мсье и мадам!
– До свиданья, – степенно сказал Никола. Одетта подобрала с земли брошенную мальчуганом игрушку, которую не заметила в первый раз, и троица зашагала к дому. В дверях Никола обернулся и помахал доброй фее мороженого рукой.