Почему он думал прямо противоположное неделю назад? Да всего несколько дней назад? Даже стремясь к браку с Юнис, он не думал о нем как об удовольствии. Но сейчас ему не хотелось думать про Юнис. Он очень надеялся, что ее не разочарует объявление о его помолвке с Анджелиной. И еще надеялся, что она не влюбилась в Уиндроу. Наверняка нет. Она для этого слишком рассудительна.
Тут Анджелина прерывисто вздохнула и медленно выдохнула — долго и удовлетворенно. Он повернул голову и улыбнулся, понадеявшись, что ее не замучает чувство вины, когда она окончательно проснется. В конце концов, она теряет куда больше, чем он.
Хотя он потеряет жизнь, если Трешем обо всем узнает. Улыбка при этой мысли никуда не исчезла.
Анджелина просыпалась не постепенно, разве только можно считать постепенным медленные вдохи и выдохи. Когда Эдвард повернул голову, она уже высвободила свою руку, встала рядом с ним на колени, нависла над ним, упершись одной рукой в кровать, а другой в его грудь, и засияла глазами. Спутанные волосы окутывали ее голову, как облаком.
— И теперь, — заявила она, — я твоя любовница.
Словно это величайшее достижение, к которому должны стремиться все хорошо воспитанные юные леди.
Боже правый! Всю его удовлетворенную расслабленность выдуло в окно.
— Черт побери, нет! — отрезал Эдвард.
Она что, все неправильно поняла? Да не может такого быть. Он же сразу сказал про свадьбу. И говорил, что сделает ей предложение.
— Ты будешь моей женой.
— Только после того, как ты хорошенько меня попросишь, а я отвечу «да», — сказала Анджелина. — В Холлингсе, завтра или послезавтра. А сегодня я твоя любовница. Твоя тайная любовница.
— Любовницам за услуги платят, — сказал он. — Мы поженимся, Анджелина. И не вздумай мне отказать. Клянусь, я…
— Когда мы встанем и пойдем обедать, — объявила она, упершись обеими руками в его грудь, ближе к плечам, и нависая над ним лицом с упавшими по обеим сторонам волосами, — ты мне заплатишь. Сколько там полагается? Впрочем, это не важно. Это всего лишь символическая плата. Заплатишь мне соверен, и все будет официально. Я — твоя тайная любовница. Звучит ужасно порочно. Просто восхитительно, признай!
Негодование испарилось. Эдвард рассмеялся.
— Эдвард, — негромко произнесла она.
— Энджи.
— А это будет еще один секрет, — добавила она. — Твое имя. Я буду называть тебя так, только когда мы останемся наедине, как сейчас.
— Мужчина и любовница? — уточнил он. — Хозяин и его любовница? И всякий раз это будет стоить мне соверен? Дорогое удовольствие.
— Ты можешь себе это позволить, — отмахнулась она. — Ты можешь позволить себе меня. Придется, правда? Потому что без меня ты не обретешь счастья. Моя цена — один соверен за первые восемьдесят лет. Дальше можем поторговаться.
— В таком случае, — отозвался он, — я проявлю великодушие и заплачу тебе гинею.
— Я всегда стану называть тебя Хейворд, если мы не будем наедине, как сейчас, и никто ничего не узнает. Я буду твоей тайной любовницей всю нашу оставшуюся жизнь, и никто даже и не догадается! Мои братья будут по-прежнему считать тебя старым высохшим пеньком, жалеть меня и удивляться, как я выношу такой скучный брак.
— Это они меня так называют? — спросил Эдвард, взял Анджелину за локти и опустил вниз, так, чтобы они соприкасались грудью, а ее лицо оказалось всего в паре дюймов от его.
— Вот именно, — заулыбалась она. — Они же представления не имеют и никогда не узнают.
Ее глаза светились смехом и любовью. Улыбка Эдварда погасла.
— Анджелина, — произнес он, — видишь ли, именно такой я и есть. Я не позволяю себе ни необузданности, ни сумасбродства, ни пьянства, ни кутежей, ни азартных игр, ни безрассудства — за исключением сегодняшнего дня, когда я нарушил практически каждое возможное правило. Я никогда не изменюсь. Я просто самый обычный человек — правильный человек, скучный человек. В твоей жизни будет очень мало волнений, если… когда ты выйдешь за меня замуж. Боюсь, про «если» говорить уже не приходится. И не нужно меня приукрашивать. Это лишь принесет тебе больше разочарования, когда ты поймешь всю правду.
Ее улыбка сделалась нежной. Она положила голову ему на грудь, прижавшись щекой.
— Ты до сих пор так и не понял, да? — мягко произнесла она. — Я не хочу, чтобы ты менялся. Я влюбилась в тебя по уши, как только впервые увидела, потому что ты такой, какой есть. Ведь ты стоял у меня за спиной еще до того, как лорд Уиндроу вошел в пивную, правда? И не произнес ни единого неподобающего слова. А когда это сделал он, ты не вышел из комнаты, словно ничего не видел, а сделал ему замечание. Когда он собрался с тобой драться, ты указал ему, насколько нелогичным это будет в сложившихся обстоятельствах, хотя я уверена, что ты смог бы его победить, и хотя он обвинил тебя в трусости. Когда он собрался уходить, ты перегородил ему выход и потребовал, чтобы он принес мне извинения. А потом, вместо того чтобы заговорить со мной, ушел без единого слова, потому что нас друг другу никто не представил. До тех пор я даже не знала, что на свете существуют такие джентльмены, как ты. Мой опыт ограничивался такими, как мой отец, мои братья и их друзья. И я не хотела выходить замуж ни за кого из им подобных, потому что ни один не стал бы хранить мне верность, а как брак, и родительские обязанности, и довольство, и дружба, и счастье, и стариться вместе могут существовать, если супруги неверны друг другу? Может быть, моя мать была бы совсем другой, если бы отец хранил ей верность. Может, она была бы счастлива. Может, чаще оставалась бы дома. Может, радовалась бы нам… мне. Как только я тебя увидела, я тебя захотела. Отчаянно, безнадежно хотела только тебя. И не просто такого, как ты, хотя именно на это я надеялась, уезжая из дома. Впрочем, я сомневалась и сомневаюсь, что таких мужчин на свете много. Я хотела тебя, такого, какой ты был, и хочу тебя, такого, какой ты есть. Хочу, чтобы ты жил своей скучной, безупречной жизнью, полной обязанностей и ответственности. Хочу, чтобы ты был очень правильным, может быть, даже строгим мужем. Хочу, чтобы благодаря тебе я чувствовала, что нужна. Хочу, чтобы ты стал отцом, который проводит со своими детьми гораздо больше времени, чем это считается модным. А наедине, когда мы останемся только вдвоем, хочу, чтобы ты был Эдвардом, моим тайным и самым чудесным любовником.
Его грудь стала влажной. Впрочем, он бы в любом случае понял, что она плачет. Ее голос дрожал все сильнее. Он ласково обнял Анджелину и прижался улыбающимися губами к ее макушке.
— Вообще-то, — произнесла она немного позже, и голос ее больше не прерывался, — глупо говорить, что я не хочу, чтобы ты менялся. Потому что мы все должны меняться, а оставаться неизменными всю свою жизнь весьма нежелательно. В таком случае мы бы и в тридцать, и в шестьдесят говорили и думали, как в четырнадцать. Конечно, мы должны меняться и будем меняться. В Воксхолле ты меня не любил. Ты только вожделел меня, или, если это кажется тебе чересчур вульгарным, на тебя просто подействовала та полянка среди деревьев, и лунный свет, и отдаленная музыка. И когда на следующий день ты явился ко мне с предложением, то вовсе не верил в любовь — точнее, в романтическую любовь. А теперь веришь. И эту перемену в тебе я очень одобряю, хотя не думаю, что это настоящее изменение. В конце концов, ты всегда был очень любящим человеком, просто тогда ты еще не открыл свое сердце этой части своей личности. И я тоже изменилась. Я всегда знала, что мне будет нетрудно найти себе мужа сразу после дебюта, потому что я леди Анджелина Дадли, и очень многие мужчины захотели бы жениться на мне, даже если бы я внешностью походила на гиену и обладала бы характером жабы, правда, не знаю, бывают ли у жаб характеры. Должно быть, я отношусь к ним ужасно несправедливо. Может быть, они просто чудесные люди. Но ты понял, что я имела в виду. Я надеялась найти мужчину, достойного моей любви, хотя, по правде сказать, сама никогда не верила, что буду достойна чьей-то. Я всегда считала себя уродливой, и глупой, и совсем неженственной, и… В общем, целую кучу всяких неприятных вещей. Но теперь я знаю, что я красивая, и яркая, и оригинальная, и… Я не слишком хвастливая?
Эдвард засмеялся, негромко, но с большой нежностью, потому что в ее голосе опять послышалась уязвимость. Он перекатился, не отпуская Анджелину, так что они поменялись местами и теперь она лежала на кровати, а он сверху. Он поцеловал ее в глаза, а потом в губы.
— Энджи, — сказал он, — никогда не замолкай, любовь моя. Ты для меня — источник вечного восторга. Нет, я должен срочно внести поправку в сказанное. Иногда, пожалуйста, замолкай, чтобы я мог урвать несколько часов сна каждую ночь, и тогда я сумею сосредоточиться и заниматься любовью со своей тайной любовницей, когда бы у тебя, или у меня, или у нас обоих ни возникло желание. И еще я смогу читать утренние газеты, и утреннюю почту, и… В общем, ты понимаешь, о чем я. Но только никогда не прекращай свой щебет. И прежде чем ты спросишь, я отвечу — я обожаю твою сегодняшнюю шляпку. Надо полагать, под всеми этими цветочками прячется солома? Должно быть, у тебя очень крепкая шея, раз ты выдерживаешь такой вес.
И, прижавшись друг к другу носами, они захохотали.
— Ты врешь сквозь зубы, — выдавила сквозь смех Анджелина. — Ты думаешь, что она отвратительная.
— Ничего подобного, — возразил он. — На этот раз я говорю чистую правду. Когда я вошел в гостиную, сначала решил, что открыл не ту дверь и попал в сад. В очень красивый сад.
— Ты ударил лорда Уиндроу, — воскликнула она, — потому что думал, что он меня похищает!
— Вот тебе и ненужное насилие, — уныло отозвался Эдвард.
— Ты был просто великолепен, — заверила его Анджелина. — Но бедняга лорд Уиндроу, ведь на самом деле он положил глаз на мисс Годдар.
Эдвард нахмурился.
— Лучше бы ему ее не компрометировать, — предупредил он, — или ему придется познакомиться не с одним моим ударом в челюсть.
— Так ведь и она не замечает никого, кроме него, — сказала Анджелина, обнимая Эдварда за шею. — Разве ты не видишь, Эдвард, что они идеально подходят друг другу?
Опять женская логика!
— На самом деле он вовсе не законченный шалопай и повеса, — убежденно произнесла Анджелина. — Я уже довольно давно это поняла. Он просто ждал, когда полюбит женщину, которая сумеет крепко удерживать его всю жизнь. Кроме того, он любит свою мать.
Эдвард еще какое-то время хмурился, потому что она его не убедила. Но потом не выдержал и рассмеялся. Может быть, в жизни есть место и для женской логики, а не только для его рассудительности.
Он поцеловал Анджелину, причем на это потребовалось неопределенное количество минут (но кто считает?), а потом неохотно отодвинулся от нее.
— Мы должны остановиться, пока я еще в состоянии, — сказал он. — Нельзя заходить дальше, по крайней мере, сегодня ночью. Должно быть, тебе очень больно.
— Чуть-чуть, — призналась она. — Но это приятно.
— Приятно не будет, — заверил ее Эдвард, — если я снова попытаюсь изобразить из себя великого любовника.
— Пожалуй, не будет, — согласилась она.
— Ты хочешь есть? — спросил он.
— Просто умираю с голоду!
Эдвард скатился с нее и спустил ноги на пол. Встав, он подошел к умывальнику.
— Лежи на месте, — велел он. — Я тебя вымою.
— О, — пискнула Анджелина.
Он подошел к кровати с мокрой салфеткой и кувшином. Она окинула взглядом его голое тело и улыбнулась.
— Знаешь, Эдвард, я тебя ужасно люблю. Жаль, что мне не хватает слов.
А может, оно и к лучшему, а то она бы так и не сумела замолчать.
— Если бы такие слова были, — произнес он, присаживаясь на край кровати и принимаясь за дело, — я бы их тебе сказал, Энджи.
Юнис очень прямо сидела в карете, почти не прикасаясь спиной к подушкам. Ступни аккуратно сдвинуты. Руки одна на другой лежат на коленях, и она на них смотрит.
Лорд Уиндроу удобно раскинулся на сиденье напротив, надвинув шляпу на прикрытые глаза. Но из-под полуприкрытых век он внимательно за ней наблюдал.
Они только что попрощались с его матерью и теперь ехали обратно в Холлингс. По дороге придется остановиться в гостинице «Павлин», чтобы забрать своих лошадей и проверить, там ли еще Хейворд и леди Анджелина Дадли.
Горничная Юнис перед отъездом из Нортона посмотрела на небо, с облегчением убедилась, что тучи, хотя и висят низко, не собираются пока пролиться дождем на грешную землю, и запрыгнула на облучок, чтобы продолжить знакомство с кучером, охотно подвинувшимся и не выказавшим никакого неудовольствия.
— Леди Уиндроу была очень добра и милостива, — произнесла Юнис, — с учетом того, что вы сказали ей вчера и чего, кстати, говорить не имели права. Должно быть, она ужасно встревожена.
— Я всего лишь сказал, — напомнил он, — что намереваюсь просить вашей руки, когда время будет подходящим. И имею полное право рассказывать о своем намерении любому, кто пожелает слушать. Если бы я сообщил вам, что намерен полететь на Луну, вы совершенно справедливо могли бы обозвать меня дурачком или весело зевнуть и заснуть, но вы не можете оспаривать мое право говорить об этом. Если с вашей памятью все в порядке, вы будете вынуждены признать, что я не говорил, будто собираюсь жениться на вас, а намерен только просить вашей руки. Верно?
Юнис бы с радостью ответила «нет», он это уже видел. Но честность вынуждала ее сказать правду — или вообще промолчать.
— И все же вы не имели права вводить в смущение меня и тревожить вашу мать, — заметила она.
Лорд Уиндроу скрестил на груди руки и уперся ногой в противоположное сиденье.
— Совершенно верно, — сказал он. — Такого права я не имел.
Юнис поджала губы.
— Так позвольте мне получить это право, — продолжал он. — Я вас смущаю. Еще я знаю, что волную вас, Юнис, но это касается только интимных чувственных минут, так? На людях вы конфузитесь, когда вас видят рядом со мной. Горе мне. Полагаю, для умной, начитанной дамы появляться в обществе бездумного повесы — это шаг вниз.
— Я вовсе не это имела в виду, — возмутилась Юнис, поворачивая к нему голову. — О, вы прекрасно знаете, что не это!
Она сердито смотрела на него, а его взгляд сделался еще более сонным, и он еще ниже сдвинул шляпу, так что поля затеняли лицо.
— Значит, вы имели в виду совершенно противоположное, — сказал он. — Бедная маленькая доченька университетского профессора, эдакий синий чулок, впадает в неловкое смущение, когда ее видят в обществе богатого титулованного джентльмена из светского общества. Она так далека от его глубин, что боится утонуть.
Юнис некоторое время молча смотрела на него, затем прищелкнула языком.
— Какая несусветная чушь!
Он вздохнул:
— Все, у меня кончились догадки. Сдаюсь. Вы выиграли. Объясните, почему то, что я сказал матери, вас смутило.
— Потому что… — начала она и покачала головой. — Ладно. Посмотрите на меня.
Простые, практичные туфли. Простое, практичное платье с высокой талией, простые белые перчатки. Простая, практичная шляпка прикрывает аккуратно причесанные каштановые волосы, собранные в аккуратный узел у шеи. Осмысленное лицо — и вовсе не простое. Аккуратная фигурка — ни чересчур пышная, ни слишком тощая.
— Я понял, — сказал он. — Где-то под одеждой спрятана бородавка или родимое пятно, точно? Лучше всего, если и то и другое. Сознайтесь, и я прикажу повернуть, вернусь в Нортон и сообщу матери, что по здравом размышлении решил не предлагать вам руку и сердце.
Юнис, сжав губы, раздраженно посмотрела на него, а потом расхохоталась.
— Ой, ну ладно, — сказала она. — Признайтесь, вы же ничего этого не имели в виду. Вы просто не можете хотеть на мне жениться.
— То есть я солгал собственной матери? — Он вскинул брови. — Что за низкое предположение. Да тем более в ее день рождения. Но дайте подумать. Может быть, из-за вашей внешности, полностью меня очаровавшей? Или из-за вашего остроумия, соблазняющего меня? Или из-за вашего ума, к которому я испытываю мощное, необузданное влечение? А может быть, дело в том простом факте, что вы мне нравитесь, что я с удовольствием разговариваю с вами, и целую вас, и хотел бы не ограничиваться одними поцелуями. А может быть, я страстно хочу увидеть и узнать, как вы будете выглядеть и какой вы будете в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет, и дальше, пока смерть не разлучит нас. А может быть, мне любопытно выяснить, каких детей мы с вами произведем на свет. А возможно, причина в том, что до сих пор меня никогда-никогда не посещали подобные мысли в связи с любой другой женщиной или даже без связи с какой-либо женщиной. Думаю, я просто люблю вас, Юнис. Влюбился по уши. Это правильное выражение? Уиндроу влюблен. Это я должен впасть в смущение, а не вы.
Юнис пристально смотрела на него.
— Но ваша мать, должно быть, так расстроена, — сказала она. — Вы ее единственный сын, лорд Уиндроу, ее единственное дитя. Наверняка она ожидает от вас куда большего.
— В таком случае она просто проявляла вежливость, когда обняла и поцеловала вас на прощание? — осведомился он. — И когда весь прошлый вечер просидела рядом с вами на диванчике для двоих, заняв место, на которое рассчитывал я, и держала вас под руку? Моя мать была чрезвычайно богатой единственной дочерью чрезвычайно богатого купца, когда выходила замуж за моего отца. Она вышла за него по любви, и он женился на ней по той же причине, хотя в то время его материальное положение было весьма шатким. Он умер четыре года назад, после тридцати пяти лет семейной жизни, и оставил ее с разбитым сердцем, хотя вчера ночью, когда вы уже ушли спать, она призналась мне, что не променяла бы эти тридцать пять лет и разбитое сердце на более долгую жизнь с другим мужчиной. Вот уже какое-то время она надеется, что я женюсь. Она хочет невестку и внуков. Но больше всего на свете она хочет видеть меня счастливым. Хочет, чтобы я нашел такую же любовь, какая была у нее с отцом. Она влюбилась в вас с первого взгляда. Эта девушка очень отличается, сказала мне она, от того типа женщин, среди которых, как она боялась, я буду выбирать. И это не оскорбление. Это наивысшая похвала. Она знает, что я не всегда представлял собой образец для подражания, уехав из дома и поступив в университет.