А в то же самое время в Москве полковник Ибрагимов, просмотрев файл, присланный Ходасевичем, понял, что дела обстоят – серьезней некуда и действовать надо решительно и оперативно. Он сразу же позвонил первому зампреду службы и попросил незамедлительно его принять по чрезвычайно важному и срочному вопросу. Тот буркнул: «Приходи через пятнадцать минут».
За оставшиеся до встречи четверть часа Ибрагимов объявил по своему отделу тревогу, приказав всем офицерам, подчиненным ему, немедленно прибыть в его распоряжение. Он к тому же сильно подозревал, что, как только зампред комитета узнает о происходящем, он немедленно поставит под ружье всех сотрудников управления. И еще Ибрагимов самолично позвонил в Костровское речное пароходство, к которому был приписан теплоход класса река – море «Нахичевань». Ему ответил заспанный диспетчер. Полковник представился и спросил, кем зафрахтован теплоход, каким идет курсом и каковы его фактические координаты на данный час. Спустя пару минут ему ответили, что судно «Нахичевань» зафрахтовано костровской компанией «Минал» и в настоящий момент идет в порт Хумус, столицу непризнанной Абхазии, с грузом минеральных удобрений. Последний раз капитан выходил на связь с диспетчером прошедшим вечером в двадцать ноль-ноль Москвы. В то время «Нахичевань» подходила по Азовскому морю к Керченскому проливу.
– Где теплоход находится в данный момент, вы знаете? – перебил его Ибрагимов.
В телефоне жалобно пообещали выйти на связь с капитаном «Нахичевани» и через десять минут доложить, что происходит.
– Ни в коем случае! – закричал Ибрагимов. – Не нужно ни с кем связываться! Никаких вопросов не задавайте им! На судне что, нет прибора GPRS?
– Есть, – пролепетали в трубке.
– Вы можете снять с него данные, не ставя в известность экипаж?
– Можно попробовать.
– Вы уж попробуйте.
Через десять минут Ибрагимов позвонил снова, и ему сообщили, что судно в данный момент находится в Черном море в точке с координатами сорок четыре градуса пять минут северной широты и тридцать восемь градусов пятьдесят пять минут восточной долготы. Ибрагимов подошел к висевшей на стене карте России и нашел искомую точку. Она располагалась в Черном море километрах в ста пятидесяти восточнее Керченского пролива и километрах в двадцати от российского берега.
И Ибрагимов отправился докладывать первому зампреду о ситуации с пленкой, «Нахичеванью» и полковником Ходасевичем.
Через полчаса он вышел из кабинета начальника ошеломленный. Он не только получил неожиданный карт-бланш на любые, самые активные действия – Ибрагимову была обещана любая помощь людьми, техникой и ресурсами. Вдобавок зампред сам сообщил ему несколько новых фактов, о которых Ибрагимов даже представления не имел и которые вкупе с пленкой, присланной Ходасевичем, создавали впечатляющую картину операции, разворачивающейся вокруг Кострова.
За сутки до описываемых событий.Воронеж. Леня– Я, пожалуй, здесь выйду, – сказал Леня шоферу «восьмерки», седовласому отставнику, который благополучно домчал его почти до самого центра Воронежа. Он позвонил по телефону-автомату Татьяне в Костров, а потом вернулся к машине, открыл пассажирскую дверцу и взял с переднего сиденья барсетку, которую оставлял водиле в залог. Достал портмоне, отсчитал четыре тысячи, потом добавил еще три:
– Это вам на бензин и за приятную компанию.
Седой водитель расплылся в улыбке:
– Спасибо.
– Вы не подскажете, где здесь, в Воронеже, железнодорожный вокзал?
– А ты иди все прямо. На третьем или на четвертом светофоре. Тебе что, на вокзал надо? Садись, подвезу.
– Нет, спасибо, я хочу пешком пройтись.
– Садись, чего уж! Домчу я тебя. Где двести километров – там и еще два.
– Да нет, не стоит.
И тут кто-то со стороны улицы изо всех сил пихнул Леню в бок, да так, что тот влетел прямо на переднее сиденье автомобиля.
– Садиться надо, когда тебе предлагают! – прошипел кто-то позади него.
На заднее сиденье плюхнулись несколько человек. Леня начал поворачиваться в их сторону. Седой водила при этом завел мотор и резко сорвался с места, и Шангин не успел даже толком рассмотреть своих похитителей и понять, что происходит, как один из них набросил сзади на его горло удавку. Леня дернулся, пытаясь освободиться, однако шею захлестнула тугая бечева и стала, сжимать, сжимать, сжимать! Попытки подсунуть под нее руку или добраться до сидевших сзади бандитов оказались тщетными. Водитель закрыл тонированные стекла, «восьмерка» неслась по улицам Воронежа, и никто в транспортном потоке не видел, что происходит внутри ее. Леня стал задыхаться, в глазах его потемнело, потом будто бы вспыхнул ослепительный свет, а затем все окончательно померкло.
Сутки спустя, в среду вечером, Татьяна, совершенно успокоенная отчимом, вышла на террасу роскошного особняка Глеба Захаровича. Валерий Петрович уже лег в отведенной ему комнате на втором этаже, ГЗ удалился в свой кабинет поработать над документами, и Таня предвкушала, как она, в блаженном одиночестве, выкурит первую за этот сумасшедший день (и последнюю) сигарету.
Сад, словно профсоюзный санаторий, освещался рядами фонарей на высоких ножках. Деревья и кустарники отбрасывали причудливые тени на тщательно постриженную траву. От Танаиса тянуло сыростью. Меланхолично стрекотали цикады.
Не успела Таня раскурить сигарету, как на террасе появился Глеб Захарович. Одет он был в домашнее, однако все вещи на нем выглядели дорого и элегантно: кремового цвета льняные брюки, рубашка в тон, сандалии крокодиловой кожи на босу ногу. Такой ухоженный, словно с глянцевой картинки. С ума сойти, он даже, кажется, за ногтями на ногах следит: педикюр делает.
– Закончили свою трудовую вахту? – светски спросила Татьяна.
– Нет, – усмехнулся Глеб Захарович, опускаясь в соседнее кресло. – Просто небольшой перерыв.
Таня автоматически взглянула на часы: время – начало двенадцатого. Так она и поверила, что в глухой ночи можно работать! Никакой мозг, даже ее собственный, светлый, ближе к полуночи уже не соображает. Так что, похоже, врет ей миллионер. Прикидывается, будто он не богач-бездельник, а честный трудяга.
– И над чем же вы сейчас работаете? – не без иронии поинтересовалась она.
– Бизнес, – пожал плечами Глеб Захарович.
– Ну, это не ответ, – хмыкнула Таня.
– Завтра французы приезжают, – спокойно пояснил миллионер. – Будем соглашение о намерениях подписывать. А я до сих пор не определился, что конкретно могу им предложить.
– Будто ваш отдел маркетинга все заранее не просчитал, – усмехнулась Татьяна.
Она была крайне недовольна. Тем, что Глеб Захарович нарушил ее долгожданное уединение с не менее долгожданной сигареткой. Тем, что выглядит он, несмотря на поздний час, словно иллюстрация к статье о здоровом образе жизни в «FHM» (сама же Таня, себе-то уж можно признаться, так устала, что сейчас только для фотосессии в «Крестьянке» и годилась). Ну, а главное, что ее возмущало, – в присутствии Пастухова она теряла контроль над собой: «Чего, интересно, я к нему цепляюсь? Придираюсь? Спорю? Подкалываю?»
– Давайте не будем в такое время говорить о делах, – миролюбиво предложил Пастухов.
– И о чем же нам с вами тогда разговаривать? – с вызовом поинтересовалась она.
«Ну вот опять: чего, спрашивается, я петушусь?!»
– О том, например, что я впервые встречаю такую девушку, как вы, – серьезно ответствовал Глеб Захарович.
– Да? И чем же я вам так глянулась? – иронически спросила Татьяна.
Ждала, признаться, потока привычных комплиментов. О том, что она – необычайное и редкое сочетание ума с красотой. Плюс драгоценнейший теннисный талант. Но миллионер опять ее удивил, ответил неожиданно:
– Вы разбираетесь в людях.
Встретил недоумевающий Танин взгляд и пояснил:
– И я очень рад, что в сложной ситуации вы позвонили именно мне.
– Да ладно, какая там сложная ситуация? – усмехнулась Татьяна. – Я просто ваш Костров рекламирую.
Теперь уж пришел черед Пастухова глядеть удивленно, и она, выдержав паузу, пояснила:
– Сами ж видите: ко мне отчим приехал. Меня повидать, с вашим городом познакомиться. Ну я и решила его впечатлить. Продемонстрировать, как лихо живут иные костровцы, – Таня пренебрежительно махнула рукой в сторону роскошного вида с веранды – на ухоженный сад и сонный Танаис.
– Валерию Петровичу здесь нравится? – заботливо поинтересовался Пастухов.
– О да. Он в экстазе, – фыркнула Садовникова.
– Тогда нужно будет ему экскурсию устроить, – заявил Глеб Захарович. – По нашим достопримечательностям.
– Нет уж. Хватит с нас ваших достопримечательностей, – отрезала Татьяна.
Признаться, она начала уставать – никогда не любила говорить одно, а думать при этом совсем другое. На работе уж, ничего не поделаешь, кривить душой приходилось. Но в свободное время – увольте.
И она выпалила:
– А вот я, Глеб Захарович, от вашего Кострова совсем не в восторге.
– Климат не нравится? – прищурился на нее миллионер.
– Нет. Люди, – отрубила она. Секунду подумала и неохотно прибавила: – Не все, конечно… Но отдельные гады тут просто редкостные.
– Говорите, кто вас обидел, – тут же потребовал Пастухов. И заверил: – Городские гады у меня все под контролем.
– Так уж и все? – хмыкнула Татьяна.
– Давайте проверим, – предложил Пастухов.
В конце концов, что она теряет?
– Комков. Знаете такого?
– Знаю, – поморщился Глеб Захарович. – Деятель из местного УВД. Редкостная, не буду врать, сволочь. Что прикажете с ним сделать?
– Голову ему оторвать, – тоном королевы повелела Татьяна.
– Будет исполнено, – спокойно кивнул Пастухов.
– Вообще-то, это просто цитата. Из «Мастера и Маргариты», – на всякий случай сообщила Садовникова.
– Нет уж, Татьяна Валерьевна, задний ход давать поздно, – покачал головой миллионер. – И приказ ваш обратной силы теперь не имеет.
– На самом деле, что ли, оторвете? – усмехнулась Таня. (Она еле удерживалась, чтобы не попросить Пастухова – чтоб вместе с головой Комкову оторвали кое-что еще.)
– Разумеется, – подтвердил миллионер.
Глаза его улыбались и смотрели, что особенно обидно, снисходительно. По-отечески.
– Крепкий же вы орешек, – пробормотала Татьяна. И пообещала: – Но я вас все равно раскушу.
– И не надейтесь, – надменно усмехнулся Пастухов. А дальше и вовсе выдал – феминистки бы растерзали: – Женский мозг тут не справится.
Вот это наглость! Или, что скорее, он намеренно ее дразнит? Выводит из равновесия? Ну, в таком случае, нужно вывести из равновесия его самого.
– А сколько у вас, Глеб Захарович, было жен? – елейным тоном поинтересовалась Татьяна.
Милое дело для любых переговоров – резко сменить тему. Но Пастухов, ясное дело, переговорщиком оказался опытным. И не смутился совершенно. Спокойно, даже равнодушно ответил:
– Одна.
Странно.
– И где она сейчас?
– В Австралии живет.
– Да?.. – Таня задумалась, как бы ловчей сформулировать следующий вопрос – под насмешливым взглядом миллионера сделать это было непросто. – Сбежала от вас, что ли?
– Сбежала, – подтвердил Пастухов.
– Вы ее допекли, – констатировала Татьяна.
– Возможно, – не стал спорить миллионер. – Но она сказала, что просто влюбилась. – Он презрительно усмехнулся: – В какого-то австралийского фермера. И я их любви мешать, разумеется, не стал.
– Благородно, – оценила Садовникова.
– Так что я, Танечка, человек свободный и вольный. И с полным правом могу просить вас…
Татьяна обратилась в слух.
Вдруг Глеб Захарович прервался на полуслове и нахмурился, вслушиваясь в полутьму за каменной балюстрадой. Тане тоже показалось, что со стороны въездных ворот донеслась пара странных хлопков. А через секунду она увидела, как в полутьме сада, скупо освещенного редкими фонарями, прямо по направлению к ним движутся четыре черные фигуры. Они приближались очень быстро, едва ли не бегом. Лица людей были скрыты под масками, в руках – пистолеты.
– Какого черта? – пробормотал Глеб Захарович и по-хозяйски прикрикнул на них: – Что вы здесь делаете? Что происходит?
Однако ответа он не дождался. Вместо него пистолет одного из черномасочников плюнул огнем раз, другой, и Татьяна с изумлением и ужасом увидела, как миллионер схватился за плечо и стал медленно оседать на пол. А люди в черном, бесшумно и неотвратимо, словно в кошмаре, приблизились к самой балюстраде. Татьяна только и успела, что отчаянно крикнуть: «Валера!!» – но в этот момент двое нападавших уже оказались на террасе рядом с нею. Она попыталась бежать, но первый сбил ее с ног подсечкой. Татьяна растянулась на каменном полу, а сверху на нее навалился мужик, обхватил горло сгибом локтя, стал заламывать назад руку. Таня не могла даже крикнуть, только хрипела. Бандиту пришел на помощь еще один. Он схватил другую ее руку, и в тот же момент Татьяна почувствовала, как ее резко укололи в предплечье чем-то острым. И через секунду она ощутила, словно засыпая с открытыми глазами: мышцы расслабились, захват мужчины стал казаться не таким жестким, а каменная плитка пола перед глазами вдруг надвинулась настолько близко, что она смогла различить даже декоративные трещинки. А еще через секунду Таня потеряла сознание.
Сознание возвращалось к ней в окружении тяжелых снов. Тане снилось, что вроде бы она стоит перед Глебом Захаровичем, готовясь представить ему какую-то новую концепцию, но дело происходит не в офисе, а у него в особняке, на террасе, и хозяин в одном парчовом халате возлежит на оттоманке. А в следующий момент вдруг обнаруживается, что она совершенно голая, и Глеб Захарович начинает над ней обидно хохотать, закидывая назад голову, причем из носа у него при этом струится кровь.
– Что с вами, Глеб Захарович? – гневно и холодно произносит она. Но во сне надменный тон ей не удается, и она понимает, что ее тирада звучит скорее жалобно, а потом вдруг оказывается, что произнесла ее вслух, и Таня открывает глаза, когда в воздухе еще висят эти слова. И чей-то – но совсем не Глеба Захаровича – голос откликается на слабое Танино бормотание:
– Она очнулась, кажись.
Ему вторит другой:
– Любовничка своего зовет, – и коротко всхохатывает.
И тут Татьяна обнаруживает себя сидящей в высоком кресле. Обе руки ее накрепко привязаны к подлокотникам, ноги также связаны, и даже голова чем-то крепко прихвачена к высокому подголовнику – так, что она не может пошевелить ею. От того, что она связана, – а может, из-за тяжелого искусственного сна, – тело кажется чужим, затекшим. Тане представляется, что после того, как на нее напали, прошло совсем немного времени – может, час, может, два, – однако не исключено, что она ошибается. Голова ее после наркоза будто бы набита ватой.
Где она? Что с ней? Слава богу, комната освещена лишь чем-то неярким, вроде настольной лампы, потому что от света у Тани ломит глаза. Наверное, это тоже последствия наркоза. В ее ограниченном поле зрения находится завешенное плотной портьерой окно, сервант с разнокалиберными рюмками и угол круглого обеденного стола (на нем лежат какие-то предметы, но какие в точности, не разглядеть, потому что они прикрыты старой газетой). Судя по обстановке, она находится не в тюрьме, не в казенном доме, а где-то на частной квартире. Непонятно почему, но данное обстоятельство наполняет ее оптимизмом. Наверное, потому, что из тюрьмы выбраться практически нереально, а из квартиры еще возможен побег.
Хотя как сказать… Это зависит от того, кто и зачем ее похитил. Она не видит своих похитителей, но они находятся здесь же, в комнате, за ее спиной. Странно, но она не чувствует перед ними страха. Она вообще сейчас с трудом способна и мыслить, и чувствовать.
И тут в поле ее зрения вплывает мужчина. Таня не сомневается: это один из тех, кто ее похитил. Он уже без маски, и, хотя этот человек одет в черные водолазку и джинсы, а не в белую рубашечку и наглаженные брючки, как в прошлый раз, Таня без труда узнает его. Это опер капитан Комков, так грубо допрашивавший ее в райотделе и запечатленный на пленке Леонида. Таня почему-то даже не удивляется, увидев его. Кажется, она и не ждала ничего другого. Или ее одурманенная наркозом голова разучилась удивляться.
– Да, открыла глазки наша красавица, – язвительно констатирует Комков, вглядевшись в ее лицо.
В поле зрения Татьяны входит второй собеседник. Его лицо тоже кажется ей знакомым. Где она его видела? Ведь они явно ни разу не встречались, разве что мельком… Мельком… Ах ну да, именно мельком… Но где?.. И через секунду, во многом благодаря тому, что второй одет в черную рубашку и джинсы, она вспоминает, где его видела. Кассета. Пленка. Человек в черном. Пистолет в вытянутой руке. Это именно он стрелял в детишек.
– Ну что, приступим к оперативным мероприятиям? – хмыкает убийца, вглядываясь в лицо Тани. Голос его звучит буднично и почти дружелюбно. И вообще он выглядел бы даже симпатичным, когда бы не бледный, мучнистый цвет лица и стеклянные, ничего не выражающие глаза.
И не знание того факта, что три дня назад он хладнокровно убил двоих детей.
– Давай приступим, – соглашается с товарищем опер Комков. Он вытягивает откуда-то из-за спины Татьяны стул и садится на него верхом. Его тело оказывается совсем рядом с ней. Она чувствует, как от опера припахивает несвежим: ношеной одеждой, водочным перегаром, застарелым потом. Странным образом этот запах помогает ей отчасти стряхнуть с себя морок наркоза.
Мужчина в черном уходит в этот момент за ее спину. Наверное, это ментовская тактика, чтобы Таня чувствовала себя неуютно и в любой момент ждала удара сзади.
– Итак, гражданка Садовникова, – буднично начинает Комков, – в настоящий момент вы являетесь задержанной по делу гражданина Шангина, обвиняемого в трех убийствах. Мы с коллегой вынуждены допросить вас…