– На какой автомашине прибыл пострадавший? – спросил следователь.
При ближайшем рассмотрении глаза у следователя оказались не совсем черными, а темно-шоколадными, но все равно совершенно непрозрачными, что смущало Лидочку, потому что она не могла заглянуть внутрь следователя. Пальцы у Андрея Львовича были не очень короткими, но сильно сужались к концам, и ногти были острыми, как у женщины.
– Пока следствием не выяснено, кто в этой ситуации пострадавший, а кто нет, мы с вами воздержимся от оценок, хорошо? – спросила Лидочка исключительно для того, чтобы перехватить инициативу.
– Это не оценка! – Андрей Львович повысил голос, и Лидочка подняла вверх густые брови – чуть растерянно и почти жалобно. Глаза ее излучали беззащитность, и лейтенант смутился.
– Может, вы хотите чаю? – спросил он. – Я могу поставить. У нас плитка есть.
– Нет, что вы, Андрей Львович, – лукаво ответила Лидочка, – вы же плитку от пожарных в сейфе прячете. А вдруг кто войдет?
– Нет, в шкафу, – сказал Шустов, но улыбнулся. – Я повторю вопрос?
– Не надо. Я помню. Он касается машины. Так вот, ваш Петренко приехал в белой «Тойоте». Эту машину два часа спустя увезли на буксире ваши сотрудники. Вернее, я надеюсь, что это были ваши сотрудники, а не просто угонщики.
– Наши, наши, – успокоил ее следователь.
Солнце уже поднялось довольно высоко – февраль звал весну. По подоконнику ходил голубь, ждал крошек от Инны Соколовской.
– Откуда вы знаете, что это была «Тойота»? – спросил следователь.
– У моего начальника такая же, – ответила Лидочка.
– Вы могли ошибиться. Они теперь все похожи. – В голосе лейтенанта промелькнула горечь небогатого человека.
– Нет, я не ошиблась, – сказала Лидочка.
– Хорошо. – Андрей Львович вздохнул, будто Лидочка чем-то его огорчила. – Что вы еще можете мне сообщить по этому делу?
– А потом к дому подъехала другая машина.
– Какой марки?
– «Нива».
– Цвет заметили?
– Вишневая.
– И что сделала эта машина?
– Эта машина притормозила, и я увидела, что окна с моей стороны в машине опустили и в них появились стволы.
– Какие стволы?
– Я сначала думала, что пистолетные, но вы мне вчера объяснили, что стреляли из автоматов.
– Так, – произнес следователь, словно поймал Лидочку на серьезном проступке. – Но вы-то не видели, из чего стреляли.
– Зато я видела их лица.
– Но они же были в глубине, в темноте.
– Нет, они выглянули.
– Вы бы могли их узнать?
– Одного, может, узнала бы. Усатого.
– Но может, ошиблись? – Лидочке показалось, что лейтенант надеется на ошибку. И пошла ему навстречу:
– Может быть, я и ошиблась.
– Хорошо, – сказал Шустов. – Теперь давайте перейдем к следующему вопросу. Вы стояли у окна. Вас было видно с улицы?
– Разумеется. На кухне горел свет, занавеска была откинута.
– Значит, вас могли увидеть из машины, – голос следователя сошел на нет. Он замолчал и стал постукивать концом ручки по листу бумаги. – Вас могли хорошо видеть из машины.
– Вряд ли хорошо, – возразила Лидочка. – Но мой силуэт – да!
– А знаете ли вы, – спросил Шустов, – что выстрелы по вашему окну были не случайны?
– Вы хотите сказать, что они меня заметили?
– Да, вы поставьте себя на их место. Вот они едут медленно, вот они увидели свою жертву. Он же вышел из машины.
– Он вылез и пошел к Ларисе, чтобы проводить ее до подъезда.
– Тут они снизили скорость?
– Почти остановились.
– Теперь представьте себе, Лидия Кирилловна, что все окна в вашем доме были совершенно темными. И лишь в одном окне на втором этаже, как раз над подъездом, горит свет. Там стоит женщина и смотрит.
– Все случилось слишком быстро, чтобы они меня разглядели.
– Так они вас и не разглядывали! Они вас и убивать не хотели!
– Так зачем стреляли?
– А затем, чтобы отогнать вас, чтобы вы их не рассмотрели. Неужели не понятно?
– Понятно.
– Они боялись, что вы запомните их… или хотя бы машину.
– Я и запомнила.
– А еще больше они боялись, что вы заметите номер машины. Ведь бывают чудеса.
– Номер у них был такой, – сказала Лидочка, – «ю 24–22 МО»… Я говорю, что номер у них был…
– Вы не могли его запомнить!
– Но у меня хорошая память на цифры, – сказала Лидочка. – И они проехали под самым фонарем.
– Так чего же вы раньше молчали?
– А вы меня не спрашивали!
По виду Шустова можно было заключить, что он жаждал назвать ее идиоткой, но удержался.
– Ну почему? Почему вы сразу не сказали! Мы же сутки потеряли!
Андрей Львович был глубоко удручен. И Лидочка даже поняла почему. Он ведь должен был допросить ее вчера и выудить информацию. А раз не выудил, значит, сам виноват. О номере машины следовало спросить сразу, когда был шанс эту машину задержать.
Но Шустов не любил признавать поражения.
– Ну как же могли! – сказал он и отбросил карандаш. Карандаш покатился по столу, следователь и свидетельница дружно полезли под стол, чтобы подобрать его, столкнулись под столом головами, а карандаш тем временем укатился под шкаф.
– Честное слово, – сказала Лидочка, стоя на коленях под столом, – я думала, что его не знаю. Но когда меня комендант спросил, я вдруг вспомнила.
– Где ее теперь найдешь, – следователь вылез из-под стола и уселся на свой стул раньше, чем это же успела сделать Лидочка. – Ваше счастье, – сказал Шустов, – если они не догадались, что вы заметили номер.
После чего он покинул кабинет.
На этот раз его не было долго. Раза два звонил телефон, но Лидочка не поднимала трубку. Заглянул человек в синем мятом костюме и спросил, где Вартанян. Лидочка не знала, где Вартанян, но предположила, что он владелец третьего стола в комнате.
– Сейчас мы подняли все силы на поиски машины. Если что – вы наш основной свидетель, – заявил Шустов, возвратившись после долгой отлучки.
– Меня нужно спрятать и сменить мне паспорт. Так всегда делают в Америке, – по мере сил серьезно сообщила Лидочка.
– В Америке нет паспортной системы, – возразил следователь.
– Какой ужас! – заметила Лидочка. – Как они находят друг друга?
– К сожалению, Лидия Кирилловна, – сообщил Шустов, – мы с вами собрались здесь не шутить. Мы имеем дело с серьезными преступниками, для которых ваша жизнь не представляет большой ценности. Это жестокие и беспринципные люди. И сейчас, в период, так сказать, разгула демократии, они потеряли всякий стыд и страх.
Лидочка не стала спорить. Но она не любила выражений типа «разгул демократии» или «Эльцина на плаху!», тем более «Демократов на виселицу!», хотя бы потому, что в этом была некоторая несправедливость. Ведь ей, Лидочке, никогда не придет в голову звать к топору или отправлять на плаху коммунистов. А ее как демократку кто-то желает обезглавить. А с сегодняшнего дня к категории желающих присоединились обитатели вишневой «Нивы» и, возможно, сыщик Шустов.
– Я вам советую, – продолжал между тем Шустов, – не рассказывать знакомым о ваших наблюдениях, особенно о номере машины. Надеюсь, никто об этом не знает?
– Никто, – твердо ответила Лидочка. – Кроме одного человека.
– Это еще кто? Подруга?
– Нет, комендант Каликин.
– Зачем вы ему рассказали?
– Я ему специально не рассказывала. Просто я при нем вспомнила номер «Нивы».
– А он что?
– А он предложил мне сообщить об этом в милицию.
– Правильно. А когда это было?
– Вчера в половине второго. После того как я побывала у вас с фотографиями. Помните, я принесла фотографии, а потом пошла домой. Каликин мне стекло вставлял.
– И почему же вы не пришли к нам?
– А я как-то не составила о вас благоприятного впечатления, – ответила Лидочка. – К тому же я спешила на поезд.
– Могли позвонить. Для этого не надо благоприятного впечатления.
– Мне показалось, что вам все это дело – до лампочки.
– Не знал я, что вы пользуетесь такими выражениями! – зло заметил лейтенант. – Но следовало бы думать, что независимо от ваших предположений у вас есть гражданский долг.
– Извините, очевидно, вы правы, а я не права. Но я очень спешила.
– Ваше счастье, что вас никто не пристукнул по дороге, – заявил милиционер. – А если бы они знали о номере, то точно бы пристукнули.
И тут к Лидочке возвратился вчерашний ужас – ужас, пережитый на поселковой дорожке перед молодым человеком в джинсовой курточке, который бежал за ней. Господи, как все понятно и просто…
– Что вы замолчали? – вторгся в ее страх голос лейтенанта. – Что-то уже было? Да говорите вы!
– Было, – призналась Лидочка.
Она рассказала лейтенанту о ее вчерашнем преследователе. Лейтенант слушал невнимательно, будто мысленно торопил ее, поддакивая и кивая головой, словно говоря: «Ну я же вас предупреждал!»
Лидочка видела это нетерпение, но не могла остановиться и рассказывать короче – словно сидела перед исповедником и должна была выложить ему все свои грехи. Сама на себя злилась за это, но продолжала тонуть в подробностях.
– Ясно, – прервал наконец ее рассказ Шустов. – Он побежал к шоссе, так что в поезде его не было. Значит, послали одного.
– Но, может быть, это совпадение… какой-нибудь сексуальный маньяк?
– Если вам так приятнее думать, – сказал лейтенант, – то пожалуйста.
Наконец-то она услышала в его голосе иронию. Сама виновата – показала себя глупой курицей.
– Но даже если наш дорогой комендант сообщил куда следует, что в моем лице можно ухлопать единственного свидетеля…
– Комендант Каликин вне подозрений, – отрезал лейтенант. – Он – ветеран, председатель ячейки общества ветеранов, трижды ранен. К тому же ему уже семьдесят лет. Давайте вычеркнем его.
– Давайте вычеркнем.
– Другое дело – он мог кому-то проговориться. Ведь старики у нас разговорчивые.
– Мне его спросить?
– Вам следует ни во что не вмешиваться. Спрашивать буду я. А пока мы с вами зафиксируем ваши показания.
– А что мне делать?
– Лучше всего переехать на несколько дней к кому-нибудь из родственников.
– У меня нет родственников.
– Тогда будьте осторожны и не открывайте незнакомым.
Зазвонил телефон. Звон у него был пронзительный и противный.
– Да, – сказал Шустов. – Нет, не могу. Я же сказал: не могу, у меня свидетельница. Мы показания оформляем… Понимаю… А где Петренко?.. Слушаюсь.
Он положил трубку.
– Ну вот, – сказал он виновато. – Этого я и боялся. Совершенно людей нет. Стоим, как спартанцы под Фермопилами.
Лидочка не удержалась и сказала:
– Фермопилы – не деревня, а горный проход. Под ним стоять трудно.
Шустов только поморщился.
– Я оформлю показания после обеда, – сказал лейтенант. – Вы идите. Мы с вами завтра поговорим. Вам в самом деле некуда уехать?
– Лучше уж я буду держать оборону дома, – ответила Лидочка. – В случае чего вам позвоню.
– Хорошо. Будьте осторожны, – сказал лейтенант.
В комнату заглянул милиционер и сказал:
– Поехали. Все тебя ждут.
Лидочка поняла, что она здесь лишняя, и пошла к двери. Но в дверях спросила:
– А вы сегодня утром за мной заходили… потому что заподозрили, что они могут меня испугаться?
– Испугаться или напугать. Но убивать они пока не будут, – обещал Шустов.
Они вместе прошли по коридору. Шустов проводил Лидочку до выхода и вернулся к себе, а Лидочка направилась в сторону рынка.
Комендант стоял на загаженной детской площадке, где в основном прогуливают собак, и ждал Лидочку.
– Ну как? – крикнул он. – Ничего не случилось?
– А что должно было случиться? – спросила Лидочка. В ней уже жило подозрение к коменданту, она размышляла, как бы спросить его, что он сообщил о ней бандитам.
– Лидия Кирилловна, – комендант почти бежал к ней. – А я здесь дежурю. Мне из милиции звонили, предупредили, чтобы я принял меры…
– Какие меры?
– Ну вы же понимаете! – Комендант приблизился к ней и перешел на шепот: – Вам угрожает опасность от бандитов. А я, как ветеран, и если надо, то и мои товарищи ветераны обещали товарищу Шустову обеспечить вашу безопасность.
– Спасибо, – только и могла сказать Лидочка.
Каликин проводил ее до подъезда, но там она попросила его возвратиться к своим неотложным делам.
Комендант согласился с ней, но тут же вошел в лифт следом за ней и, пока за Лидочкой не захлопнулась дверь, стоял в лифте, выглядывая наружу.
Лидочка прилегла на диван, но сон не приходил.
Может, позвонить Алене Флотской и договориться о встрече? Лидочке хотелось надеяться, что следы шкатулки отыщутся – ведь Соня утверждала, что видела шкатулку собственными глазами.
Мысли перенеслись от шкатулки к делам более близким и земным. Сейчас она понимала, нет, даже верила в то, что усатый парень в джинсовой куртке был подослан теми же, кто стрелял по ее окну. И он появился на сцене вскоре после того, как она сообщила коменданту о номере машины. Если эта машина не ворованная, то, конечно же, лучше заткнуть Лидочке рот. Будь она на их месте, непременно бы заткнула.
От таких мыслей стало неприятно.
И тут же (ведь каждый умеет себя успокаивать) пришла спасительная мысль: лейтенант разбудил ее так рано утром, чтобы иметь предлог выйти с ней вместе из дома. И если потенциальные убийцы поджидали ее – то желал пугнуть их своим бравым видом. Хотя мог бы и не пугнуть – тогда бы в ее висок вонзилась роковая пуля, и ее безжизненное тело, выскользнув из рук лейтенанта Шустова, тяжело опустилось в снег… Значит, он успокаивал ее, утверждая, что комендант – ветеран и отличник боевой и политической подготовки, тогда как, кроме коменданта, никто не знал о номере машины. Это был обман. На самом деле Шустов Каликину не верил, он даже обезвредил коменданта, позвонив ему прежде, чем Лидочка вернется домой. Теперь комендант знает, что он разоблачен и не посмеет убить Лидочку.
Рука сама потянулась к телефону – если комендант не бродит вокруг дома, наблюдая за тем, как дворник Тамарка чистит дорожки от снега, и не меняет лампочки во втором подъезде, то он таится в своей комнатке, выделенной для коменданта кооперативом.
Лидочка набрала номер.
Комендант откликнулся сразу – словно сидел и ждал указаний от банды убийц.
– Вас Берестова беспокоит.
– Внимательно слушаю, Лидия Кирилловна.
– Скажите, пожалуйста, когда лейтенант Шустов вам звонил, он дал вам понять, что вы единственный, кто слышал от меня о номере машины?
– Как вы сказали? – комендант откашлялся.
– Как вы слышали, – грубо ответила Лидочка. Грубость заключалась не столько в словах, сколько в интонации.
– Нет, я только просил вас повторить. Слух у меня старческий, не всегда понимаю.
– Значит, предупредил, – сказала Лидочка. – Потому что вы единственный. И если кто-нибудь будет… – нет, слово «покушаться» какое-то безвкусное, надо сказать что-то попроще, – ко мне приставать, угрожать, то ясно будет, откуда идет информация.
Комендант молчал.
Лидочка повесила трубку.
Она была довольна собой – пожалуй, впервые в жизни оскалилась и сама посмела угрожать человеку… А если старик ни в чем не виноват? Если он и на самом деле лишь ветеран и активист, а бандитам не понравилось то, что за ними наблюдают со второго этажа?
Она поднялась, поставила чайник. Никуда она нынче не пойдет. Хоть убейте. Будет отсиживаться в осажденной крепости, то бишь в собственной квартире…
Пора звонить Алене, нескладному чаду Татьяны Иосифовны Флотской, с неудавшейся личной жизнью. Телефон Алены был на листке из блокнота Сони, вместе с Сониным домашним телефоном. Второй листок – служебный телефон Сони. Соня может нравиться или не нравиться, но, по крайней мере, она спасла Лидочку от усатого бандита.
Время бежало незаметно. Шел уже двенадцатый час, когда Лидочка, позавтракав, наконец набрала номер телефона Алены.
Трубку взяли сразу.
Подошел мужчина.
– Вас слушают, – сказал мужчина знакомым голосом. Таким знакомым, будто Лидочка случайно набрала другой знакомый номер.
– Будьте любезны, попросите Алену, – произнесла Лидочка. Чей же это голос?
– А кто ее спрашивает?
Голос был похож на голос лейтенанта Шустова. Это какое-то наваждение. Неужели сейчас окажется, что лейтенант Шустов и есть тот мерзавец, который издевается над несчастной Аленой? А что такого? От милиции до ее дома два шага. Она могла идти домой и встретить бравого волоокого лейтенанта. Тот напросился к своей любовнице на чашку кофе.
– Ее нет дома? – вопросом ответила на вопрос Лидочка.
– Она дома. Но кто ее спрашивает?
– Она не может подойти?
– Да, она не может подойти.
– Тогда передайте ей, что я позвоню позже.
– Хорошо, – ответил после заминки голос милиционера Шустова. – Но скажите, кто звонит.
– Она меня не знает.
– Тем более.
– Ну ладно, – Лидочка поборола желание швырнуть трубку. – Скажите ей, что звонила Лидия Берестова. Я ей позвоню позже. Когда позвонить?
– Лидия Кирилловна? – спросил мужской голос. – А зачем вы сюда звоните?
– Потому что мне надо встретиться с Аленой, Андрей Львович, – ответила Лидочка. «Если ты, голубчик, не хочешь сам хранить инкогнито, то почему я должна больше других за тебя переживать?»
– Лидия Кирилловна, вы находитесь в родственных связях с гражданкой Флотской? Или вы знакомы?
– Это уже допрос?
– Нет, я просто удивлен совпадением.
– Андрей Львович, когда мне перезвонить?
– Я сам вам позвоню, – сказал Шустов. – Вы из дома?
– Нет, с космической орбиты!
– Мне не до шуток.
– Куда же я денусь? Я боюсь бандитов.
– На самом деле? – спросил Шустов. – Тогда повесьте трубку. Когда я освобожусь, то я вам позвоню.
Все милиционеры – хамы. Это не тайна, а банальная истина. Даже лучшие из них.
С досадой кинув трубку, Лидочка вздрогнула, потому что в то же мгновение телефон зазвонил.
«Ну что ж, самое время вам, лейтенант, сменить тон и поговорить со мной по-человечески», – решила Лидочка и подняла трубку.