Правильно, муж всегда всё узнаёт в последнюю очередь.
К моменту свидания половина лагеря, включая вертухаев, шушукалось о том, что у Леликовой Ирки «открылось ясновидение». Будто её уже и спецслужбы вербовали и бандиты перед налётом советоваться приходят, и вообще, в районе Оболони Ирина — самый популярный человек.
Лёлик — классическая ситуация — этих шушуканий не слышал. Поэтому очень удивился, когда утром перед свиданием Олег протянул ему две фотографии — свою и Людкину. «Пусть она про нас скажет». Олег был изображён на фотографии по колено в воде, в плавках и бесформенной медузой в руках. Фоном шёл бетонный забор какой-то промышленной территории. Людка на фото поедала гигантский арбуз.
Трое суток, дожидаясь окончания свидания, Олег пребывал в нервном напряжении. Астроному он поведал тайну: «В детстве у меня была болезнь сердца, но местный знахарь, Игнат, выходил меня. Упражнения для меня придумал… Отжиматься на вдохе, много чего. Вот если Ирка скажет Лёлику про это, то и всему остальному поверю».
На исходе третьих суток Лёлик вернулся в лагерь. Но направился не к себе в барак, а в соседний — к Астроному.
«Ирка сказала, что Олег в детстве сердцем болел…»
«Ну, и…»
«Она сказала, что Олег с Людкой вместе жить не будут. Говорит, что Олега ещё раз посадят и выйдет он только в 36 лет».
Олегу было 23. И четыре месяца до освобождения
«Лёлик, ты вот про сердце ему расскажи, а про Людмилу и про 36 не надо».
«Сам знаю. Может и про сердце не надо?»
«Надо. Заподозрит. Мусора вон говорят, что Ирка их жёнам сглазы поотворачивала. Олег верит».
Олег верил. И заподозрил. Слишком уж хорошо эти трое изучили друг друга в условиях ограниченного пространства. Лёлик словесно петлял, отводил глаза, юлил, изъяснялся невнятно, часто курил, но не отпетлял: Олег затащил его в каптёрку, выгнал шныря и сказал: «Не смотря на то, что ты мне брат, я тебе сейчас печень до цирроза отшибу, если ты правду не скажешь».
Так бы точно и произошло.
Лёлик раскололся. Но желая пощадить приятеля, стал объясняться чересчур путано, рёк как художник — образами. И Олег сделал выводы, что Людка ему изменяет. Сообщение на тему грядущего срока он как-то упустил, оставил без внимания. Всё затмила надуманная измена любимой.
Четыре месяца он промаялся, сломал завхозу челюсть, порвал три груши, отравил аквариумных рыбок дихлорэтаном, и извёлся вконец, пока не услышал из лагерного репродуктора: «Осуждённый Олег Вандаченко! Прибыть на вахту для освобождения!»
Астроном сказал ему напутствие: «Сразу не лезь никуда. Осмотрись».
«Клянусь, брат, чёрный хлеб буду хавать, но пока не врублюсь, что там у них на воле, никуда не воткнусь».
За воротами его встретила Людмила. Сразу от зоны он повёз жену к ясновидящей Ирине. Та от сказанного отреклась, свалила всё на «выдумщика мужа» и уверила сомневающихся, что жить они будут долго счастливо и в любви. Иконки подарила.
Олег успокоился.
Через десять дней Астронома вызвали на вахту для получения передачи. По её масштабам он понял, что Олег ни секунды не ждал, ни о чём не размышлял и не к чему не присматривался. Классический набор продуктов, сигарет и шмоток с киевского рынка «Юность». Почему так называют рынки? Юность капитализма что ли? Взятый за горло барыга — что же ещё мог сделать Олег за десять свободных дней.
А ещё через месяц на короткое свидание к Агроному приехала Людмила. Глаза у неё сверкали. Суть она изложила кратко. Олег и с ним ещё один, Волчок, владелец отвратительно-красного «Мерседеса» 126-й кузов, прижали барыгу. Точно — с рынка «Юность». Барыга согласился заплатить, сказал куда подъехать и тут же кинулся жаловаться крыше. Крыша цинканула мусорам — наезд-то копеечный, а мусоров подкармливать надо. Мусора устроили засаду у подъезда барыги, куда Олег с Волчком подкатили на чудовищно-красном «мерине».
Самостоятельности им хотелось.
Волчок остался в машине.
Олег зашёл в застеклённый, хорошо просматривающийся подъезд. Но не сразу отправился к квартире, а решил просечь обстановку, вжался в тёмный угол и стал смотреть во двор.
И вот ведь — случай.
Опера уголовного розыска сидели в засаде по кустам и за грибком возле песочницы. А по двору случайно брели два обыкновенных постовых мусора, не ведающих ничего, ни об Олеге, ни о поджидающей его засаде. Просто местные стражи.
Завидев незнакомого парня в спортивном костюме, тенью проскочившего в подъезд, они решили — так, на всякий случай — проверить куда пошёл, зачем пошёл… Не нагадить ли решил незнакомец на вверенной территории?
И попёрлись в подъезд.
Проверили.
Первого Олег вырубил коротким боковым слева.
Второго опрокинул ударом ноги.
Видя такой непредполагаемый расклад, опера открыли беспорядочную стрельбу по «Мерседесу», и Волчка спасло только то, что он немедленно рухнул под сидения.
Взяли обоих. Но самого факта получения денег от барыги не произошло. Да, всем всё понятно, но главных козырей нет. Опера выволокли барыгу и тот ткнул пальцем в Олега…
Олег с артистизмом поклялся, что Волчок — просто водила, который «не при делах». Волчок прогнал то же самое. Арестовать в принципе не за что. У Волчка отобрали паспорт, документы на машину, ключи и отпустили «пока».
Лежащего на асфальте Олега подняли и погрузили в багажник оперативной «Волги», и, согласно древнему легавому обряду, повезли пытать в Таращанский лес. Там всех пытают. Иногда, с последующим отрезанием головы.
Гангстер убедительно утверждал, что он студент института физкультуры, что он вообще случайно — первый раз, что он всё полностью осознал и готов материально возместить захватчикам убытки от потраченных на его изловление усилий.
Что оставалось делать мусорам, если не поверить студенту? Сажать его, по сути, не за что. Поверили. Обговорили сумму.
Но так как отхуячен он был прилично — обширные гематомы, перелом рёбер — решили отвезти его в ближайший сельский медпункт. Сопровождающими отправились двое: опер с диктофоном и «беркутовец» с автоматом.
Олегу показалось, что его разводят: зафиксируют травмы, а потом в присутствии фельдшера арестуют. И фельдшер документально подтвердит, что задержанный получил травмы до ареста.
Вырубив и опера, и «беркутовца», и прихватив с собой автомат, Олег ушёл через окно приёмного покоя.
Двое суток просидел в лесу. А на третий день вернулся в Киев, приехал на площадь Хмельницкого, и засунул короткоствольный автомат Калашникова в урну возле центрального входа в Министерство Внутренних Дел. О чём и сообщил ментам по телефону: «У вас под дверью автомат…»
Всю эту идиотскую историю Людка изложила Астроному.
«Что я могу сделать?»
«Поговори с Мареком, Олег сказал, что Марек может помочь. Убеди его. Завтра я снова приеду… За ответом».
Марек.
Надо знать-таки Марека!
Марк Эммануилович Мартынов. Крещёный — золотой крест на пузе грамм в двести весом. 54 года — это возраст. Срок всего четыре пасхи строгого режима. Полтора центнера дядька.
Его взяли при сопровождении грузовика с гранатомётами. Менты решили, что добудут компромат на кагебешников, кому, собственно, и принадлежал груз. Но Марек не назвал ни одной фамилии, не дал даже малейшего намёка на принадлежность грузовика, всё потянул на себя и получил в итоге четвёрку. Чекисты с мусорами разобрались — мусора остались должны. Но и Марека комитетчики не бросили, создали всё возможное для наикомфортнейшего пребывания осужденного Мартынова в зоне. Плюс прямой телефон Управления.
При встрече, начальник колонии первым тянул клешню для пожатия. Побаивался.
В лагере Марек устроился нарядчиком. Замечательная должность — козлиней не бывает. К Олегу он относился с великой симпатией, не только за уважительную мзду, но и за обязательность характера. Астронома он выслушал крайне внимательно.
С Людмилой на следующий день Марек встретился сам.
«Тебе нужно пойти к мусорам, — сказала Людка Олегу. — Вот номер кабинета и фамилия».
И Олег снова появился на площади Богдана Хмельницкого.
Трёхзвездный правоохранитель, без мизинца на левой руке, не задавал вообще никаких вопросов по интересующему Олега делу. Он лишь уточнил, правда ли, что отец его супруги служит егерем в заповеднике под Белой Церковью?
Олег подтвердил.
«Ну и отлично! Через пару недель мы бы поохотились!.. С банькой, все дела чтоб, к баньке прилагающиеся, так сказать… Пятеро нас будет. В пятницу вечером приедем, в воскресенье вечером отбудем».
Гангстер кивнул: понимаю. И уже в дверях услышал: «Случай тут недавно один был… Парень один автомат у «беркутовца» отнял. Автомат мы обнаружили. А вот парня найти не можем пока. Наверное залётный был. Ушёл с концами».
Олег ещё раз кивнул и вышел.
Теперь нужно было искать бабло на мусорские блядки. Людка загрустила: две недели на решение вопроса. А цена вопроса укладывалась примерно тонн в пять баксов. Девки… местные, конечно, дешевле обойдутся. Бухло. Жратва. Отец заупрямится — придётся матери денег дать, чтоб уговорила.
Олег не грустил.
Через того же недостреленного Волчка он выяснил, что через три дня в Тернополь должна были приехать два одесских коммерсанта, чтоб снять в тернопольском банке шестьдесят наличных американских тысяч. Волчок знает наверняка, но сам отправиться туда не может, поскольку коммерсанту знакома его рожа.
«Вот их фотографии».
За наводку Волчок попросил десятку.
Сняв с Людки все золотые украшения, включая обручальное кольцо, Олег продал всё перекупщику из ресторана «Дубки», и на вырученные деньги купил у Волчка старый, но вполне исправный восьмизарядный револьвер.
Для слежки и подстраховки он взял с собой двух опиюшных наркоманов — Галыча и Ежа — с которыми мотал срок в одной зоне, и которые, по крайней мере, не был суками. Да и прибьют — не жалко.
Да, они не были суками. Но хуже — они были кромешными идиотами. Олег это обстоятельство не учёл. Издержки азартной юности.
Трио они отправились по железке в Тернополь.
В день ограбления Олегу исполнялось двадцать четыре года
За коммерсами пасли Галыч и Ёж. В паровозе они, разумеется, втёрлись черняшкой — по паре кубов с выходом: шесть со стакана — и теперь отрешённо пускали слюни у входа в банк, очевидно не являясь клиентами и вкладчиками этого финансового учреждения.
Потёртые тёмными одесскими делами, бизнесмены безошибочно определили по чью душу ошивались у входа эти две обдолбанные тени в лакированных туфлях. Стоящий у шашлычной Олег тоже понял, что компаньоны спалились. И как только одесситы вошли в банк, отправил засыпающих долбаёбов метров на двадцать вперёд. Как раз туда, где коммесы припарковали свой «Чероки».
Часы отбили без четверти три.
Дальнейшие события развивались в темпе стремительной импровизации.
Одесситы вышли из банка часа через два. Но направились не к автомобилю, а в подземный переход на другую сторону улицы, где зеленела вывеска обыкновенной сберкассы. В руках одного из них тяжело покачивался объёмный, дешёвый, приобретённый видимо в том же банке, кейс.
Не въезжая в происходящее, но предчувствуя какую-то коварную манипуляцию с баблом и сберкассой, Олег направился вслед за коммерсами в переход, натянул на башку маску, выхватил из-за пояса револьвер и шмальнул над их головами…
«Упали на хуй оба!»
Один рухнул, как замёрзшая птица, и закрыл руками голову. А другой, тот, что был с кейсом, широкой припрыжкой рванул вперёд.
Олег за ним.
Гражданин с кейсом вылетел из перехода и вломился в двери городской сберкассы.
Олег за ним.
В маске и с наганом в руке.
Что могли подумать служащие сберкассы?
Так они и подумали. Раздались дамские вопли. Произошёл кипеш. Ударом в затылок Олег свалил коммерсанта и выхватил кейс. В это время ему в грудь мёртвой хваткой вцепился охранник кассы. Налётчик выстрелил ему в живот, пробил насквозь, но тот всё не отцеплялся… С повисшим на груди охранником в серой форме с бурым пятном на спине, в чёрной маске из лыжной шапочки, с револьвером в одной руке и с объёмным кейсом в другой, Олег выполз из сберкассы на центральную улицу западноукраинского местечка Тернополь.
Граждан это позабавило. Некоторые зааплодировали. Кто-то крикнул: «Тикай, хлопчик! Лягавые!»
«Лягавые» действительно были уже повсюду. Мёртвый охранник отцепился сам собой. Олег рванулся вправо по тротуару, но какой-то законопослушный пидор ловко подставил ногу… Падая, Олег успел выстрелить со злости в то проклятое копыто, обутое в китайский кед.
Навалились.
Разбили голову резиновой палкой.
Забили в браслеты.
Открыли кейс…
Портфель был набит пустыми ученическими тетрадями в линейку. Больше в нём не было ничего.
Как выяснилось в ходе судебного процесса, деньги — все шестьдесят тысяч — находились в поясе у того, кто после выстрела бросился на асфальтовый пол подземного перехода.
Олега, с учётом прежних судимостей и нынешнего настроя, приговорили к высшей мере наказания — расстрелу.
Примерно в это же время, в очередном приступе демисезонной лагерной меланхолии, повесился флегматичный Лёлик. Разумеется, эти события не имеют видимой связи. Просто Лёлик заебался жить. Хотя казематные оккультисты поговаривали о том, что такова неизбежная плата Ирины за открывшиеся сверхспособности. Не важно. Сколько их таких, Лёликов…
Астроном плотно подсел на иглу, здраво рассудив, что всех их рано или поздно расстреляют.
И только Людка не сдалась.
Она — обречённо неосуществимое мероприятие — подняла на уши всех сколь-нибудь значимых блатарей города Киева. Припомнила им, что только благодаря её мужу они выжили в лагере, чтоб теперь процвести на воле. А как же: «Блатной мир дешёвым не был?»
Остервеневшая от горя девушка добилась того, что авторитеты скинулись на взятку… Нет, конечно, Людка никого не усовестила — это было бы слишком романтично. Но она обратилась сразу ко всем. И в случае отказа, неизбежно поползли бы слухи: бросили своего. Возникло бы недоверие со стороны юных уголовничков. И так далее. Репутация в преступном мире — самый доходный капитал.
От Людмилы отвязывались деньгами. Возьми и сгинь!
Наконец она собрала столько, сколько требовалось для внесения взятки в Верховный суд.
Спасение происходило в два этапа. Сначала Олегу заменили «вышак» на пожизненное заключение. А через год отменили приговор и новым судом дали 12 лет особого режима.
Освобождается он ровно в 36лет. В день рождения.
Это чистая правда.
Гангстеры
Трёхгранный стилет насквозь пропорол шею под кадыком, но Лёша по прозвищу Окей выжил. Нет, сука, он не просто выжил. Он обмотал рану оторванным рукавом рубашки и, поторапливаясь, доковылял до здания люберецкого уголовного розыска. И сдал всех.
Оружия не было вообще. Ну не считать же оружием старое духовое ружьё, полученное от кассира из тира в парке Сокольники, в обмен на две бутылки водки. Ружьё… Пацаны во дворе воздушки мощнее мастерят, с поршнем из велосипедного насоса. А это… Чтоб пострашнее было, обмотали это ружьё эластичным бинтом — только кончик ствола торчал и задняя часть приклада. Нечто загадочное получилось. Для фраеров сойдёт.
Ещё автомобиль был. Двадцать четвёртая «Волга» цвета такси, но без шашечек. Заднее левое крыло прострелено автоматной очередью. Пулевые отверстия наспех зашпаклёваны коричневым, не в цвет.
И всё.
Тогда их было пятеро. Саня Шут — бывший десантник, угодивший под трибунал за участие в попытке переворота на учениях «Запад-83» в Венгрии. Жилистый, длинноволосый, с хищным носом-клювом. Шут, не в смысле клоун, а в смысле shoot — выстрел.
Некрасов — певец блатной романтики с криминально-рокенролльным прошлым и настоящим. А будущего, как известно, нет. На одном плече татуировка Гитлера, на другом — звезда Давида.
Гагарин — водила той самой простреленной «Волги». Наполовину грузин. Известен тем, что был шофёром у знаменитого бандита Дуру, расстрелянного ментами прямо в тюремной камере.
Борман — модный наци из Люберец. Спокойный как аллигатор на охоте. На губной гармошке «Майн либе Аугустин» дудел. Стрелял неплохо. Ранее судимый.
Леша Окей — красавчик Лёша. Кикбоксёр, брейкер и одержимый соблазнитель постных дам депутатского возраста — подпаивал их первитином для раскрепощения. Ничего святого. Как у всех.
Все познакомились чёрт знает когда, но точно известно где — на Пушкинской площади.
Шестой была Жанна Сторчак — наводчица. Мисс Бибирево-91. Хрипловатый голос, нос с горбинкой, татуировка разноцветного дракона от жопы до лодыжки, бешенство матки, героин в системе. Она-то и указала на квартиру ювелира Гершенгорина, Святослава Ольгердовича, где тот проживал с законной супругой Юленькой. Святослав Ольгердович уже разменял седьмой десяток, а Юленьке на то время стукнуло 22 годика. Очень сообразительная была девочка.
Просто стечение обстоятельств. Просто Юленька стояла у окна, видимо, ожидая супруга. А может быть ей просто было скучно и томление было в её душе и в девичьей груди… Но она как-то сразу сообразила, что это за мужчины высаживаются возле её подъезда из авто цвета московского такси. Она как-то мгновенно поняла, каким родом деятельности занимаются эти люди и к кому они направляются. Так что когда банда поднялась на четвёртый этаж, дверь в квартиру господ Гершенгориных оказалась приоткрытой.
Из ванной комнаты донёсся Юленькин голос. «Ребята, я здесь заперлась, чтоб ваших лиц не видеть. Задняя стенка шкафа отодвигается. Там — всё, что вас интересует. Жизнь дороже!»