Мисс Пиппери, едва миссис Грегсон вышла из машины, бросилась к ней, обняла и залилась слезами. Привязанный к столбику палатки джек-рассел-терьер успел дважды тявкнуть, прежде чем де Гриффон строго прикрикнул на песика. После чего отдал честь Ватсону.
– Рад, что вы не задержались, сэр.
Ответить Ватсону не дал Майлс. Он с гневным упреком бросил:
– Что вы, черт возьми, подмешали в кровь, Ватсон?
Тот обернулся к Майлсу, подумав, что ослышался:
– Простите, доктор?
– Кровь была испорчена, Ватсон. Совсем.
Торранс осуждающе поцокал языком и вмешался:
– Джентльмены, дайте же майору Ватсону дух перевести.
– Шипоботтом уже не переведет, – буркнул Майлс.
– Шипоботтом? – повторил Ватсон. – Шипоботтом умер?
– Боюсь, что так, – мрачно подтвердил де Гриффон. – Я приехал сообщить своим, что нас снова отправляют на линию, и… да, он умер.
– Причем самой ужасной смертью, – добавил Майлс.
Как ни тянуло его сразу броситься в палатку, Ватсон сохранил спокойствие профессионала.
– Могу я осмотреть тело?
– Думаю, даже обязаны, – наконец понизил голос Торранс.
Все посторонились, позволив Ватсону войти. Бриндла куда-то перевели, теперь занята была только одна койка, но человек на ней изменился до неузнаваемости. Ватсон при виде покойного едва сдержал крик. На щеках Шипоботтома остались глубокие царапины – несчастный раздирал кожу ногтями и сорвал прикрывавшую глаз повязку. Кожа на груди тоже была разодрана. Сложенные ладони скрючились когтями. Их стягивала лента бинта – очевидно, чтобы помешать страдальцу уродовать себе лицо и горло.
Зрелище оказалось достаточно тяжелым, но самым примечательным и пугающим было выражение лица: глаза навыкате, кожа по краям голубоватого оттенка, язык вывален изо рта, губы растянуты в безумной ухмылке. Бедный Шипоботтом походил на афишу шоу уродов. Ватсона при взгляде на него затошнило.
– Давно он мертв? – пересохшими губами выговорил майор.
– Несколько часов, – отрывисто пролаял Торранс.
– И до сих пор не расслаблены лицевые мускулы?
– Сами не видите? – возмутился Майлс. – Горгулья во плоти, черт бы его… вы на него посмотрите!
– Вижу, – огрызнулся Ватсон, от усталости ставший раздражительным. – Собственно говоря, я хотел бы спокойно осмотреть тело.
– Чтобы придумать другое объяснение вместо влитой вами отравленной крови? – съязвил Майлс.
– Это еще неизвестно, – без особой убежденности возразил Торранс.
– Не изложит ли кто-нибудь ход событий последовательно? Мисс Пиппери, вы не могли бы помочь? – спросил Ватсон.
Волонтерка захлебнулась всхлипом и кивнула. Миссис Грегсон успокаивающе пожала ей руку.
– Я, как мы договорились, наблюдала пациента, когда капитан де Гриффон…
– Постойте. Вы де Гриффон из норфолкских де Гриффонов? – перебила миссис Грегсон.
Ватсон нетерпеливо поморщился: зачем она перебивает? Для миссис Грегсон не существовало ни приличий, ни чувства такта.
Молодой капитан ответил ей обаятельной улыбкой:
– Да. Вы знаете?..
– Я достаточно знаю о де Гриффонах, – пробормотала миссис Грегсон, – чтобы не желать находиться с ними в одной комнате.
Она напоследок хлопнула мисс Пиппери по плечу и покинула палатку. Де Гриффон проводил ее недоуменным взглядом.
– Прошу прощения, джентльмены! – Разъяренная сестра Спенс, сурово поджав губы, двинулась следом за волонтеркой.
Ватсона поступок миссис Грегсон тоже озадачил, но он не желал отвлекаться.
– Прошу вас, продолжайте, мисс Пиппери.
– Капитан де Гриффон хотел навестить сержанта.
– В каком часу это было?
– В два, – ответила мисс Пиппери. – Может, чуть позже.
– Когда у пациента проявились первые симптомы? – спросил Ватсон.
– К этому времени у него уже была лихорадка. Меня это сильно тревожило.
– А потом? – поторопил ее Ватсон.
– У него начались припадки, – ответил ему де Гриффон. – Очень тяжелые.
Мисс Пиппери кивнула.
– Тонически-клонические судороги с интервалом около десяти минут. Я, конечно, сразу послала за доктором Майлсом.
Вмешался американец:
– Когда я пришел, частота пульса составляла 145, с перебоями. Появился цианоз. Я дал ему кислород. Но ничто не помогало. Он умирал четыре часа.
Ватсон всмотрелся в их лица. Де Гриффон как окаменел, мисс Пиппери в ужасе, что в чем-то ошиблась и это ее вина.
Снаружи донеслись раздраженные голоса. Сестра Спенс с миссис Грегсон – нашла коса на камень. Трудно было разобрать, кто из женщин берет верх. На слух поединок вышел жарким.
– Как вы считаете, – ровным голосом спросил Торранс, – не могло ли причиной тому быть загрязнение крови? Или методика антикоагуляции? Натрия цитрат токсичен.
– Он действует не так, – Ватсон указал на искаженные черты Шипоботтома, – и не в тех концентрациях, какие мы используем. В данном случае – две десятые процента.
– Может быть, ошибка в концентрации? – Сестра Спенс вернулась в палатку. Лицо ее раскраснелось. – У неопытного персонала две десятые процента легко превращаются в двухпроцентный, а то и двадцатипроцентный раствор.
Сестра откровенно намекала, что процедура переливания была нарушена волонтерками. Ватсон отмахнулся:
– Я сам готовил антикоагулянт. И абсолютно уверен в точности дозировки. Кроме того, передозировка привела бы к несвертываемости. Он истек бы кровью…
– Однако что-то вызвало это… этот кошмар, – сказал Майлс.
Де Гриффон лучше него владел собой.
– Я не медик, но не может ли это оказаться заразно? Я беспокоюсь за остальных. На фронте все теснятся бок о бок.
Мысль была верной, и три врача переглянулись. Инфекционное отделение – три изолированные палатки в старом саду, за аллеей. Туда помещали туберкулезных и тифозных больных.
– Не считаю это вероятным, – сказал Ватсон.
– Уверены? – спросил де Гриффон.
– До осмотра не могу быть уверен.
– Думаю, лучше на всякий случай изолировать эту палатку, – угрюмо заметил Торранс. – И наблюдать всех, кто контактировал с больным. Тело надо будет зашить в полотняный мешок.
– Не раньше, чем я его тщательно осмотрю, – напомнил Ватсон. – Пожалуйста, оставьте меня одного. Свои выводы я, конечно, сообщу.
– Если что-то найдете, – пробурчал Майлс.
– Хорошо, – кивнул Торранс. – Но до тех пор, майор Ватсон, я должен прекратить переливания по вашей методике. При необходимости вернемся к прямому переливанию.
– Разумеется. – Ватсон уже расстегивал китель. – Кто-нибудь догадался взять образец крови для анализа? – Он не дождался ответа. – Нет? Ну что ж…
Остальные разошлись по своим делам. Рядом с покойным остались только де Гриффон и Ватсон.
– Уверен, майор, это не ваша вина, – заговорил капитан.
Ватсон пожал плечами:
– На данной стадии нельзя исключать ни одной версии.
– А тот американский доктор…
– Майлс.
– Да. Мне думается, его так корежит от того, что он не сумел спасти больного. Зрелище, признаться, было довольно жуткое. На фронте ожидаешь ужасных картин, но не в госпитале же?
Оба смотрели на синюшное лицо с кошмарной усмешкой. В одном Майлс был прав – такое привычно видеть разве что на стенах собора. Ватсон невольно содрогнулся.
– Да, не в госпитале… Извините, мне нужно работать. Или вы хотите остаться?
Де Гриффон слабо улыбнулся.
– Лучше предоставлю это профессионалу. Сейчас двадцать пятый в резерве. Я, если не вызовут в штаб, буду в девятом взводе первой роты, она размещена на ферме Суффолк. Это рота Шипоботтома. Еще несколько ней мы здесь задержимся. Может быть, пошлете известие о результатах мне или моему лейтенанту? Меткалфу. Люди захотят ведь знать. Шипоботтома все любили.
– Я тоже, – грустно сказал Ватсон.
– Да. И мне, конечно, придется известить его родных. Хорошо было бы знать причину смерти. Ну, доброй ночи, майор. И удачно докопаться до дна этого страшного дела.
– Доброй ночи, капитан.
Несколько минут Ватсон стоял, глядя на труп и ожидая от призрачного голоса в голове версии, мнения, стратегии – хотя бы поддержки. Голос молчал. «Ты сам по себе, – сказал себе Ватсон, – как и следует быть. Это твоя специальность. Хватит уже призраков».
Эта мысль принесла свободу.
– Майор Ватсон…
Обернувшись, он увидел смущенную миссис Грегсон.
– Извините мое поведение. Мне придется попросить прощения у капитана де Гриффона. Сестра Спенс права. Я замешиваю в медицину личные чувства. Сестра на это не имеет права. И уважающая себя санитарка тоже, как мне напомнила сестра Спенс. Я согласилась с ее требованием завтра же вернуться в Байоль.
– Ради бога, в чем дело? Вы знакомы с капитаном?
– С капитаном – нет. С его семьей. Вернее, с ее репутацией. Де Гриффоны владели фабриками в Ли и его окрестностях, хотя сами они не из тех мест. Жили в каком-то замке на юге. Заочные хозяева, можно сказать. Мой отец в начале адвокатской карьеры представлял первые фабричные профсоюзы. Не могу сказать, что де Гриффоны были образцовыми предпринимателями или отличались просвещенным подходом к рабочим организациям. Несколько забастовок они прекратили самыми жестокими средствами. Запугивали организаторов, если не хуже того. Конечно, капитан тогда еще на свет не родился. Но в моей семье де Гриффоны были примером неоправданной жестокости.
– Не замечал ее в Робинсоне де Гриффоне. Он, кажется, искренне заботится о своих людях.
– Да, согласна, он выглядит достойным человеком. Может быть, я поспешила с выводами. Не в первый раз. – Она ущипнула себя за переносицу. – Вам нужна помощь, майор?
Она сняла висевший в дверях фонарь и осветила труп.
– Вас не слишком утомил этот день, миссис Грегсон?
От напряжения последних двенадцати часов лицо ее осунулось и в свете фонаря казалось постаревшим. Хотя, отметил Ватсон, она и в средних летах обещает быть очень привлекательной.
– А вас?
Он кивнул. Если судить по ней, сам он должен выглядеть Мафусаилом.
– Да, я очень устал. И мечтаю, представьте себе, о стакане «Бон». Однако работу надо сделать.
– Тогда давайте сделаем ее вместе.
– Спасибо. – Ватсон достал из кармана лупу. – Пожалуйста, держите фонарь поближе, пока я буду осматривать каждый дюйм кожи. Посмотрим, что скажет нам тело несчастного.
– Конечно.
Отступив на шаг, он снова осмотрел сведенное судорогой тело. Предсмертные муки отпечатались в чертах лица. Это само по себе выглядело странно – обычно после смерти мышцы расслабляются. Нет, они расслабляются всегда. Как бы ни были мучительны последние часы, покойный выглядит умиротворенным, что приносит скорбящим некоторое утешение. А здесь дикие судороги лишили бедного Шипоботтома даже подобия достоинства. Глядя на него, никто бы не усомнился, что умирал он страшно.
– Знаете, миссис Грегсон, я не хотел говорить об этом при всех, чтобы не показалось, будто я оправдываюсь, но, право, я уже видел подобные симптомы.
От ее тихого боязливого ответа по коже у Ватсона снова пробежали мурашки:
– Господи боже, как хорошо, что вы это сказали! Потому что я тоже такое видела, майор Ватсон. Я тоже.
27Клинок легко пробил кожу, рассек жир, хрящи и стенки кровеносных сосудов. Проворачивая нож в ране, Блох старался причинить тканям максимум повреждений. Поймав вопросительный взгляд умирающего, он невольно вздрогнул и горестно, с сожалением покачал головой. «Если бы ты не проснулся, – говорило это движение. – Если бы не увидел, как я шарю в карманах твоей формы, которую уже натянул на себя. Если бы не попытался крикнуть, поднять тревогу. Мне не пришлось бы перерезать тебе горло твоим же складным ножом, зажимая тебе рот другой рукой. Ты, верно, принял меня за простого вора. А я совсем не простой вор».
Сержант скоро перестал отбиваться, хотя его кровь еще брызгала сквозь пальцы Блоха на одеяло и простыню. Наконец фонтан иссяк, и снайпер решился убрать руку. То, что этот человек оказался с ним в одной комнате, – судьба, та же капризная судьба, что определила нехватку машин той ночью и подсказала медику, что двум раненым необходимо хорошенько выспаться. Что ж, сержанта эта ночь и вправду избавила от всех будущих бед.
Блох сполоснул нож и руку в эмалированном тазике, стоявшем на самодельном умывальнике. Потом вытер их простыней со своей койки и закончил одеваться в форму сержанта, которая пришлась ему почти впору. Рукава, пожалуй, коротковаты, но форма не по росту этой армии не в диковинку и ни у кого не вызовет подозрений.
На улице снова шел дождь, что было очень удачно для него. Выйдя из штаба, он устремится туда, где украл имя у мертвого томми. Прихватит моток колючей проволоки и с самоуверенным видом направится к траншеям. Все ждут немецкой атаки с другой стороны. Мало кто ожидает увидеть врага в тылу. Тем более – восстанавливающим проволочные заграждения, порванные недавним обстрелом. Если удастся добраться до ручья Варнавы, протекавшего немного южнее, Блох переползет ничейную полосу по его руслу.
Конечно, немалая удача понадобится, чтобы добраться до нейтральной полосы, и еще большее везение – чтобы его не подстрелили свои. Стук дождя ему поможет – в окопах по обе стороны будут мечтать о том, как бы обогреться и обсушиться, и пользоваться каждой возможностью раздобыть немного тепла.
Блох застегнул последнюю пуговицу, надел стальную каску сержанта и повесил на плечо его «Ли Энфилд». На пробу отдал честь. Алевший в мерцании свечи разрез на чужой глотке подсказал ему, что удача сегодня на стороне Эрнста Блоха.
28Погода снова обратилась против людей. Низкие зловещие тучи катились над страной, гася луну и звезды. Поднялся режущий ветер с востока. Он нагнал косой ледяной дождь, который неожиданно сменился градинами размером с леденец. Град избивал Ватсона, взбиравшегося по холму к своей квартире в Большом доме. Сил у него не осталось. Доктор часто дышал, старая рана немилосердно ныла. Куски льда жалили, как уколы совести, били по костяшкам пальцев, которыми он заслонил лицо, заставляя вскрикивать от боли. Когда он подошел к монастырю, шарики льда уже сменились мокрым снегом. Задыхающийся, промокший, несчастный, майор ввалился в комнату, зажег лампу и круглую напольную грелку, после чего прямо в одежде рухнул на кровать. Хотелось так и уснуть, но что-то тревожило его, мешая расслабиться. Как ни поспешно он вошел, однако успел заметить, что в комнате что-то не так, как было. Да, воздух выстыл, но дело не только в этом. Картина переменилась. Ватсон приподнялся на локте. Первая перемена обнаружилась сразу – прямо под головой. Здесь побывал капрал почтовой службы, оставил на подушке пакет. Второе изменение он заметил секунду спустя: на стуле под оконцем стоял ящик красного дерева.
Он слез с кровати и подошел. Откинул два латунных крючка и поднял крышку. Внутри блестел пистолет, на вид – непользованный. «Кольт.45 1911» – автоматический пистолет, излюбленный молодыми офицерами, – эта модель считалась современнее обычных револьверов. Ватсону говорили, что сложное устройство – его ахиллесова пята, что в окопной грязи красивое оружие зачастую отказывает. Все же он, как старый солдат, умевший ценить такие вещи, признавал красоту и изящество нового кольта.
На вложенной внутрь записке он прочел:
«Для него колеса не понадобятся. А мне, как я предвижу, он вряд ли пригодится. Просто на случай новой встречи с гигантской собакой. Приношу извинения за сегодняшнюю грубость».
Каспар Майлс… конечно, Ватсон не мог принять такой подарок. Не мог после сегодняшнего, после того, как разговаривал с ним американец, после своей ответной резкости. Не то чтобы доктор затаил обиду. Можно ли было винить Майлса, если тот заподозрил кровь? Не факт, что, поменяйся они местами, Ватсон удержался бы от таких же обвинений. Хотя он был бы сдержаннее. И все же пистолет – это красивый жест.
И тут до него дошло. Сей непомерно щедрый подарок предшествовал стычке над телом Шипоботтома. Американец оставил пистолет после разговора о сестре Дженнингс. Что ж, теперь Майлс, несомненно, согласится его забрать; он явно винит Ватсона, в лучшем случае в преступной халатности, а в худшем – в убийстве. Однако Майлсу неизвестны два важнейших факта, которые открылись Ватсону этим вечером. Во-первых, метка, обнаруженная на теле через лупу: надрез, сделанный после смерти. Во-вторых, Майлс не знал, что Шипоботтом – не первый, кто умер такой смертью. Миссис Грегсон без колебания утверждала, что уже видела подобную усмешку и синеватую кожу.
Так что вопрос с виду представлялся простым: есть ли сходство между смертью Шипоботтома и той, что видела миссис Грегсон? Делалось ли первому погибшему переливание крови? Возможно ли, что нечто в условиях окопной жизни вступало в реакцию с составом крови, вызывая отравление, не проявлявшееся ни в лаборатории, ни в пыльном знойном Египте? Например, газовая гангрена присуща, кажется, только войне во Франции и Фландрии – а точнее, пожалуй, связана с тщательно возделанной почвой, щедро удобренной навозом.
Но метки на теле? Как объяснить их? Они определенно нанесены рукой человека.
Мужчины или женщины. Да, женщины. Было бы ошибкой отмести пятьдесят процентов подозреваемых «не того пола».
Еще один факт был известен только Ватсону. Голубоватые пятнышки в глазу Шипоботтома он заметил в Большом доме. До переливания. То, что его убило, начало оказывать действие до вливания первой крови. Если бы он упомянул о них сразу! Сейчас это сочтут оправданием задним числом, попыткой отвести подозрения.
На секунду у него закружилась голова.
Холмс умел это как никто. Умел держать в голове одновременно полдюжины версий, сохраняя в то же время широкий взгляд на предмет. Такую способность приписывают великим шахматистам: гибкость ума и умение мгновенно анализировать стратегический и тактический результат множества возможных ходов. А Ватсон всегда был посредственным шахматистом. Предпочитал карты: наполеон, лоо, пикет, покер. Игры, в которых многое зависит от случая, – напомнил он себе.
Ватсон закрыл пистолетный ящик и запер крючки. Утром надо будет вернуть его Майлсу.
Возвратившись к кровати, он перочинным ножом аккуратно вспорол пакет, вытащил журнал и уронил его на кровать. Увидев, кто смотрит на него с грубого покрывала, потянулся за сигаретами.