Николай остановился, словно подняв лошадь на дыбы, и сказал
— И потому, я хочу, чтобы ты баллотировался в Думу! Мне нужны все люди, которых я могу собрать, и на которых могу положиться. Все до единого! Нужно максимально укрепить Консервативный блок!
Мда...
— Ваше Величество, покорнейше прошу освободить меня от этой ноши — сказал я
— Почему?
— Ваше Величество, Дума — совсем не то место, где я придусь ко двору! Совсем не то.
— Это почему это?
— Потому что решения, которые надо принимать в данный конкретный момент — требуется принимать без обсуждения, и без доказывания кому-либо чего либо. Кто доказывает — тот априори не прав, он доказывает, прежде всего, самому себе. Что было бы, если бы в Персии — я создал такую вот Думу, посадил в нее пятьдесят или тем пуще сто говорунов, и заставил бы их обсуждать решения, которые необходимо принимать быстро, и при этом не учитывая интересы каждого. В лучшем случае — получилась бы постыдная говорильня — при льющейся на улицах крови. В худшем случае депутаты, для придания веса своим словам и своим воззрениям — начали бы апеллировать к улице. И улица раскололась бы — в то время, как нужно было прямо противоположное — единство.
— У нас не Персия.
— Подъезжая к дворцу, я забыл об этом, Ваше Величество. Разве что вместо яиц там могли кинуть гранату. Яиц не хватало и на еду.
Николай посмотрел на меня — зло и как-то загнанно
— Решение принято, сударь. Окончательное и бесповоротное. Вы знаете правила — просто передадите свое место в списке следующему, вот и все. Не желаете заседать в Думе — ваше право.
Николай вдруг подмигнул мне.
— Чтобы быть хорошим политиком, нужно, прежде всего, нравится журналистам. Потому что именно они создают образ политика перед избирателями. А у тебя ведь с этим все в порядке, а? По крайней мере, с журналистками...
Да я бы не сказал...
Санкт-Петербург. Телестудия
Свет жег глаза. Для чего то — освещение в студии было направлено прямо на нас, от этого я чувствовал себя не в своей тарелке. Для меня свет — опасность, темнота — спасение, это не придумано мной, это вбито в центре подготовки боевых пловцов Балтийского флота, так вбито, что топором не вырубишь. Мой противник по дебатам чувствовал себя намного свободнее, улыбался и даже заигрывал с гримершей. Впрочем — ему простительно. Он молодой и кроме того, как дебатировать и спорить, больше ничего в сущности и не умеет...
Итак, господин Алексей Дмитриев. Адвокат, бывший чиновник восьмого класса, коллежский асессор. Во Владимирской губернии занимал должность советника губернатора по юридической части и скомпрометировал себя махинациями с землей, вследствие чего был вынужден выйти в отставку. Уголовное дело не возбуждалось за недостаточностью улик, а так же вследствие того, что преступный умысел не был доведен до конца, а возбуждать по умыслу — просто никто не потрудился. Вынужденный уехать из славного города Владимира, Дмитриев прибыл в Москву, где поступил в коллегию адвокатов — без поручительства, с трудом наскребя на поручительный взнос[53]. Дела он вел ни шатко, ни валко, по крайней мере, модным адвокатом он не стал и свое бюро не открыл. Зато каким-то образом сдружился с господином Абрамсоном, крупным владельцем недвижимости в центральной России. Возможно, по его протекции — попал в Оксфорд, на бесплатные шестимесячные курсы гражданских лидеров, где лекции читают специалисты Тэвистокского института, известного антироссийского подрывного центра. В Россию он вернулся уже не адвокатом, а гражданским лидером. По коммерческим делам он больше не адвокатствовал — боролся с коррупцией и вел правозащитную деятельность. Для понимающего человека, такого как я — это значит, что человек нигде не работает и существует за счет неизвестных источников. Возможно, гранты, выделяемые различными иностранными организациями, возможно прямые взносы лиц, заинтересованных в «демократизации» России. Он сильно поднялся за последний год, стал одним из лидеров гражданских протестных действий — в ходе которых какой-то подонок исцарапал вчера мою машину у подъезда. Эпизод конечно не смертельный — но неуважение чужих прав и чужого имущества при непременном требовании уважать свои права — есть одна из отличительных черт протестов. Своих — чужие права протестующие мерили другой меркой.
Поскольку опыт требовал от меня знать своего врага много лучше, чем самого близкого друга — я навел справки, и помимо махинаций с землей узнал про моего оппонента еще кое-что интересное. Дмитриев он был не по отцу, а по матушке, а по отцу он был Стаховский. Вероятно, фамилия матери связана с неприятными воспоминаниями детства, когда господин Стаховский бросил семью и не платил алиментов. Но может быть, господин Стаховский скрывал свою истинную фамилию и потому, что многие если и не недолюбливали евреев, то голосовать за них были не готовы. По крайней мере — на копии зачетной книжки Казанского университета, того самого кстати, который закончил известный коммунист Ульянов — фамилия моего оппонента была «Стаховский».
Несмотря на столь нелестное прошлое и скандальное настоящее — я испытывал к своему оппоненту нечто вроде жалости. Дело в том, что такие люди, гражданские лидеры и организаторы — часто очень неплохие, энергичные и деятельные люди. Просто их вовремя не заметили, не поддержали, не включили в систему, не дали участка работы и возможности расти. Не признанные системой, они включились в борьбу с ней и отдали всю свою энергию на то, чтобы опрокинуть лодку, в которой находимся мы все. Вряд ли у них это получится — но согласитесь, что плыть в одной лодке с человеком, который не просто хочет — который мечтает о том, чтобы все опрокинулись и лодка полетела в воду, который готов на крутой волне навалиться на борт, чтобы лодка почерпнула воды — согласитесь, с таким плыть просто опасно...
Появилась ведущая, та самая, из-за которой я категорически не хотел здесь появляться. Вся такая стремительная, вся такая внезапная, любящая на каждый вопрос получать ответ и принимать решения в течение трех минут после того, как необходимость принять решение пришла ей в голову. Короче — типичная британская однозначность против русской сложности и многозначительности. Строгий черный костюм, с которого убран подаренный мной бриллиантовый вензель, одинокая нитка жемчуга, волосы чуть короче обычного. Ведущая плюхнулась в кресло и гримерша, наконец-то отстала от господина Дмитриева и налетела на нее.
— Кати... ради Бога, не так много пудры. Я кажусь себе похожей то ли на придворную даму, то ли на потаскушку, зализавшую свои раны
Очаровательное сравнение, не правда ли?
— Свет сегодня сильнее обычного...
Общественное телевидение во всем его суетном величии.
Общественное телевидение появилось в Российской Империи совсем недавно. И, на мой взгляд — ошибочно. До него — в России было два канала, на которых были только «серьезные» передачи, один финансировался из государственной казны, другой — из личных средств Августейшей фамилии. Были еще несколько каналов имперского уровня — но там было слишком много рекламы и развлекательных программ, чтобы считать их серьезными. Общественное телевидение появилось как третий канал без рекламы, и задумка была такая, что будет создан некий «Общественный совет», который будет определять сетку вещания. Итогом же — стало появление канала, на котором право высказаться получила любая антиправительственная мразь. Причем чем радикальнее высказывание — тем лучше, а на правдивость и объективность — никто не смотрел. Базовый принцип журналистики — отделять факты от мнений — здесь был благополучно забыт, в погоне за рейтингом годились всякие приемы. Изобретением канала были ток-шоу в прямом эфире на политические темы — это когда приглашали (точнее вызывали) с одной стороны представителя оппозиции, с другой стороны — представителя правительства и устраивали своеобразную «дуэль в прямом эфире». Кстати — можете считать меня ксенофобом — но почему в Наблюдательном совете Общественного телевидения едва ли не половину составляют люди одной и той же национальности, и вовсе не русской? Нет, я ничего не хочу сказать — но, по-моему, демократия — это «кого больше», а не «кто наглее», не так? Зачем хуцпу то разводить, еще и за казенный счет.
Тем временем — макияж был благополучно завершен...
— Господа... — сказала ведущая — напоминаю правила. Две минуты на ответ, встречных вопросов просьба избегать, равно как и провокационных вопросов. Начинаю и завершаю передачу я, вы начинаете говорить только после того, как закончу говорить я. Вопросы?
— Никаких, сударыня — бодро ответил я, а господин Дмитриев лишь отрицательно покачал головой. Он вообще уделял внимание чтению какой-то газеты... Биржевые ведомости, если глаза не обманывают...
— Никаких, сударыня — бодро ответил я, а господин Дмитриев лишь отрицательно покачал головой. Он вообще уделял внимание чтению какой-то газеты... Биржевые ведомости, если глаза не обманывают...
Банальное три-два-один — мотор, улыбка, за которую девять из десяти мужчин готовы будут все простить и забыть.
— Добрый вечер уважаемые дамы и господа — сегодня воскресение, и с вами вновь Кристина Уоррен и программа «К барьеру». Следующий час нашего эфира мы посвятим дискуссии на тему «Безопасность в России, проблемы и приоритеты». Справа от меня — советник Его Императорского Величества по вопросам безопасности, адмирал, князь Александр Воронцов. Слева от меня — адвокат, эксперт...
По всем вопросам, начиная от того, с какой ноги утром вставать и заканчивая тем, с кем надо дружить, с Берлином или с Лондоном — господин Стаховский. Кстати — а когда это меня назначили на должность, которой к тому же не существует? Или я чего-то не знаю?
Кристина уже уверенно говорила по-русски, правда с очаровательным акцентом. Она вообще — училась очень быстро. Начала учиться русскому в Персии, закончила обучение уже здесь.
— ... Ни для кого не секрет, что угроза терроризма во всем мире за последние десять лет только нарастает. Мы сталкиваемся с невиданными доселе фактами смертничества — когда люди, иногда даже женщины и дети одевают на себя пояс с взрывчаткой, идут в людное место и подрывают сами себя, рассчитывая убить как можно больше людей. Мы столкнулись с угрозой ядерного терроризма, когда в результате террористической атаки погиб один из красивейших городов мира, колыбель современной цивилизации. Постоянно нависающая над нами угроза стать жертвой самоубийственной террористической атаки всколыхнула все общество и заставила нас задуматься о том, а все ли сделано для недопущения повторения трагедии Рима здесь, в России. Господин Воронцов, вам слово...
Я молча сидел и смотрел за одну из самых красивых женщин, которых я знал которую не испортил даже студийный макияж
— Вам слово... — повторила она, смущаясь и злясь одновременно. Молчание становилось совсем уже неприличным, и даже господин Дмитриев — Стаховский смотрел на меня с искренним, а не наигранным интересом.
— Сударыня, я не намерен ничего комментировать — сказал я
Передача шла в прямом эфире. Вспышка в глазах Кристины — могла испепелить на месте любого, как мощный солнечный протуберанец
— Значит ли это, что вам нечего сказать, господин адмирал?
— Совершенно верно
— Господин адмирал — рисуясь, сказал Дмитриев — как типичный офицер и аристократ не считает необходимым отчитываться перед русским народом за свои действия и действия тех людей, какие он здесь представляет. Это обычная реакция самодержавия, не желающего вступать в диалог с обществом.
— Следует ли так понимать, что общество в этой студии представляете вы, господин Дмитриев? — спросил я
— Господа! — воззвала к нашему благоразумию Кристина
— А если даже и так?
Интересно, откуда это все появилось? И как то разом. Самодержавие...
— Я полагаю, сударь, что человек, учившийся в иностранном университете на курсах политических лидеров, тем более — в британском университете — и в самом деле не может представлять интересы русского общества где бы то ни было. Британского — вполне допускаю.
— Может быть, вы расскажете о своей работе в САСШ, господин князь? — бросился в атаку Дмитриев-Стаховский
— Охотно. За время пребывания в САСШ мне как то не посчастливилось окончить курсы политических лидеров и вообще каким-то образом участвовать в политике — видимо, не повезло. Однако, мне удалось создать несколько коммерческих компаний, существующих до сих пор и вывести их на оборот, исчисляемый десятками миллионов долларов в год. Можно ли вас поздравить со схожим достижением, господин Дмитриев? Или вы предпочитаете практике теорию?
Кто-то отчаянно замахал — пустили рекламный блок
— Ты с ума сошел?
Оффсайд. Мы договорились на публике не показывать, что знакомы. И я, между прочим — договоренность сдержал.
Наши отношения закончились так же стремительно, как и начались. И так же катастрофично. Не знаю, почему мне везет именно на таких женщин. Она в чем-то была похожа на Ксению — прежде всего в безудержной попытке доказать, что она может быть ничем не хуже мужчин. И в этой попытке — мужчина рядом, тем более супруг — ей не был нужен. Совсем.
— Отнюдь нет. Просто обсуждать вопросы, связанные с государственной безопасностью в прямом эфире — есть акт предательства по отношению к тем, кто находится сейчас в поле и защищает каждого из нас, рискуя жизнью.
— Ради Бога, имена агентов никому не нужны!
— Почему же, они много кому нужны. Пальцев не хватит, чтобы подсчитать. Но дело не в этом. Если вы помните Персию, сударыня — а вы ее помните — то вы должны помнить и такой казус: какое-то время нам удавалось очень эффективно уничтожать лидеров террористов, наводя вооруженные беспилотники и ракеты с вертолетов по сигналу сотового телефона. Достаточно было только узнать номер — и все. Потом — как отрезало. Это потому, что о происходящем узнали журналисты и, ликуя, донесли правду до всего мира. Они просто перестали носить с собой сотовые. Я не могу придумать кому, кроме террористов, конечно, стало от этого лучше. Мы не можем быть уверены в том, что какая либо информация не пойдет на пользу террористам, которые во множестве действуют и сейчас — и потому лучше не давать вообще никакой информации.
— И о чем предлагаешь говорить?
— О политике. Об экономике. Людей разве не это интересует?
— Смею вас заверить не только это... — сказал Дмитриев-Стаховский, до этого с интересом наблюдавший за нашей перепалкой — людям нужна правда, и не вам определять ее безопасную дозу, сударь.
— Людям не нужна правда — отрезал я — точнее нужна, конечно, но далеко не так сильно, как вам хотелось бы. Людям нужно другое. И людям нужно разное, каждому — свое. Людям нужно, чтобы они проснулись утром, скушали завтрак и поехали на работу, которой будет достаточно для всех и которая позволит содержать семью и что-то откладывать на будущее. Людям нужна уверенность в завтрашнем дне, стабильность и порядок, чтобы те деньги, которые они откладывают в стройкассу на новую квартиру — не превратились в ничто в результате чьих-то безответственных экономических экспериментов. Людям нужна уверенность в том, что враги никогда не придут на их землю и никогда ничего не отберут у них, людям нужен порядок на улице, чтобы гулять по вечерам по городу и знать, что это твой город. Что же касается разного, господин Стаховский... Мне, к примеру, нужно как следует выспаться, хотя в ближайшее время это не предвидится. Вам не помешало бы взять несколько уроков этикета, чтобы научиться не перебивать людей, говорящих между собой. А очаровательной леди, которая сидит рядом с нами, нужно понять, что у понятия «женская независимость» есть синоним, и синоним этот «женское одиночество». Как только она это поймет — дела у нее пойдут куда лучше...
Кристина отчаянно замахала рукой, чтобы снова пускали эфир.
Выборы мы выиграли. С трудом и с небольшим перевесом — но выиграли. Господин Стаховский прошел в Думу по своему списку и получил возможность оттачивать там свое ораторское мастерство в качестве ярчайшего представителя «Оппозиции Его Величества». А я уступил свое место в списке, довольно высокое, кстати, и вполне проходное — некоему тайному советнику, который в политике понимал куда лучше меня — и остался ждать нового назначения. Конечно, ни о какой разведывательной деятельности больше не могло идти и речи.
А потом случилась беда...
Ранняя весна 2016 года. Финляндия, Гельсингфорс
Зима в тот год на северо-западе России выдалась теплая, мягкая, почти без морозов. В последнее время — то ли с изменением климата связано, то ли еще с чем — нормальная зима была редкостью, то шел дождь до снегом, то вдруг устанавливался морозец и дороги покрывало льдом. Этой зимой — все было так же.
Как раз один из дней марта этого года — из дома на Мойке вышел человек. Он не жил здесь, у него не было своего жилья — потому что его домом был военно-морской флот, а жил он на съемных квартирах, перебираясь с места на место. Так мало кто жил — служба в Военно-морском флоте представляла право купить себе жилье через кассу взаимного ипотечного кредита либо даже через обычный банк без переплаты — процент будет платить казна. Только дурак таким не воспользуется... но этот человек возможностью не воспользовался, хотя и не был дураком. Возможно, все это потому, что он был сиротой и никогда не имел собственного дома — только казенные. Словно в компенсацию этого — машина у этого человека была знатная. Четырехдверный «Ванден Плас Mk11» две тысячи шестого года, британский четырехдверный спортивный седан с двенадцатицилиндровым двигателем. Машина эта стоила дорого, даже подержанная, потому ее мало кто покупал — германские предложения были и дешевле и не в пример надежнее, у них не приходилось постоянно устранять неисправности. Но этот человек по непонятным причинам остановил свой выбор на «Ванден Плас». Возможно, ему нравился благородный, спортивный силуэт машины — такого не достигнешь никакими дизайнерскими ухищрениями, для этого потребны долгие традиции. Возможно, его привлек двенадцатицилиндровый двигатель — равный по мощности форсированной восьмерке «БМВ» того же поколения... но как же он тянул... Сама машина — намекала на благородство и некий снобизм ее обладателя... поэтому на нее оборачивались даже в пресыщенном Петербурге.