— Очень даже может быть, — угрюмо ответил бородач, — но для меня моя борода все равно, что для Ахиллеса — колено…
— У Ахиллеса уязвимым местом была пятка, — поправил доктор.
— Будь я медиком, — желчно отпарировал бородач, — я бы тоже разбирался во всех этих конечностях.
— А ну-ка заткнитесь, друзья, и пусть доктор объяснит, в чем же мы допустили ошибку, — вмешался Адаме.
— Мне кажется, — сказал Курнье, — что в одном месте у нас концы не сошлись с концами. Вчера Жоко расспрашивал проводника о мисс Вестон, прикинувшись, что хочет отправиться с караваном в Аин-Сефра. А чуть позже он же вместе с Гордоном начал вербовать арабов для нападения на Марбук. Внешность у него, гм… видная… и получается небольшое противоречие… оказывается, что собирался он вовсе не в Аин-Сефра, а в Марбук.
— В общем-то верно, — кивнул Гордон, — только вряд ли кто-нибудь обратил на это внимание.
— Поэтому я и назвал эту ошибку маленькой, почти ничтожной.
…К вечеру следующего дня банда начала терять терпение. К этому времени жертва уже должна была появиться.
Несколько арабов были посланы на разведку. Отправились ли вообще в путь те, кого они поджидают? Если никаких следов их не будет найдено, значит, допущен какой-то просчет.
Стояла невыносимая жара. От Райнера все держались подальше, словно от прокаженного, но даже в двадцати метрах от его палатки голова начинала кружиться от тошнотворного запаха мази. Не действовал этот запах исключительно на москитов, волнами рвавшихся к палатке, из которой он доносился.
— Мы обнаружили следы. Скорее всего, это те, кто нам нужен. Следы сворачивают к востоку. Там тоже есть дорога к оазису. Через солончаки, очень плохая дорога, ею почти никто не пользуется.
— В дорогу! — взволнованно воскликнул Адамс. Через несколько минут лагерь был свернут. Райнер сунул в карман журнал с кроссвордом, надел темные очки и раскрыл зонтик. Сейчас он напоминал древнего восточного мудреца.
Бандиты мчались, выжимая из верблюдов все, что могли.
На рассвете они увидели вдали движущуюся в их сторону точку.
— Кто-то едет!
— Подождем его здесь! — сказал Гордон, и все укрылись за громадным барханом.
— Он возвращается по тем следам, — заметил один из арабов. — Либо он встретил тех людей по дороге, либо сам принадлежит к ним.
Путник, ни о чем не подозревая, приближался на своем усталом верблюде к бархану.
Рансинга неожиданно окружила группа людей во главе с рослым лысым громилой.
— Откуда вы едете?
Эдди сразу же понял, кто эти люди… Бандиты!
— Хотел попасть в Марбук, но пришлось вернуться. Слишком глаза болят.
— Не встречали по дороге женщину в сопровождении одного или, может, нескольких мужчин?
— Нет.
Гордон рассмеялся.
— Короче говоря, вы из их числа! Вопрос-то был с подвохом. Их следы ведут как раз в том направлении, откуда вы едете. Не встретиться вы не могли, а если молчите об этом, стало быть, на то есть причина.
— Вперед!… Догоним их!… — крикнул Окорок.
— А этого убрать!
От тяжелого удара в затылок в глазах Рансинга запрыгали на мгновенье золотистые искорки, и он провалился в пустоту…
Окорок и Жоко молниеносно обыскали молодого человека. Райнер проговорил, не спускаясь с верблюда:
— Гляньте, нет ли у него бензина, а то у меня зажигалка перестала работать.
— Значит, все так, как я и думал, — бархатным голосом проговорил врач. — Они узнали о том, что мы набираем людей. Слишком уж приметная у Жоко борода…
— В последний раз советую оставить в покое мою бороду, — резко бросил Жоко. — Сам ничуть не меньше приметен со своими придворными манерами и приторным голосом.
— Вам надо бром принимать, — ответил врач.
— Послушайте, — вмешался один из арабов. — Теперь уже ясно, что след ведет через солончаки. Дорога трудная и опасная, но Азрим знает ее как свои пять пальцев. Если они свернули на нее еще вчера днем, нам их уже не догнать.
— Считают, сволочи, что, если мы бандиты, то можно как угодно нас обманывать! — вспылил Райнер. — Много ли народу в этом самом Марбуке?
— Человек тридцать арабов, если считать с женщинами и детьми. Сторожевой пост из пяти солдат, ну и несколько выздоравливающих легионеров.
— Мы с ними легко справимся! Вперед! — крикнул Гордон.
Один из арабов хотел добить Рансинга, но доктор остановил его.
— Не стоит, сынок, — добродушным голосом проговорил он. — Сам умрет. Достаточно, если ты уведешь его верблюда. Такие несущественные мелочи иногда стоят нескольких лишних лет тюрьмы.
Бандиты тронулись с места, а Рансинг остался лежать ничком, с раскинутыми руками, словно пытаясь обнять Сахару.
Азрим ехал впереди, за ним Эвелин, а замыкал маленький караван профессор. Верблюд, несший бурдюки с водой, был привязан к верблюду профессора коротким поводком, потому что через солончаковое болото вела лишь тропа шириной в каких-нибудь полметра. По временам корка с похожим на всхлипывание звуком трескалась, и из-под нее поднималась белая, тягучая, холодная грязь. Воздух при этом наполнялся отвратительным, удушливым запахом гнили. Говорят, что эти солончаки остались еще от тех времен, когда Сахара была дном моря.
Стояла чудесная лунная ночь. В бледном, призрачном свете солончаки напоминали поверхность замерзшей реки и казались еще безжизненнее и страшнее, чем сама пустыня.
Верблюды упирались, не желая идти дальше. Ноги у них болели от проникавшей в ранки соли, а инстинкт предупреждал о грозящей смертельной опасности.
Азрим то и дело взмахивал палкой, подгоняя лягающихся верблюдов…
Сердце Эвелин тоже сжалось от какого-то зловещего предчувствия.
Ветер срывал и мелкой пылью подымал в воздух крохотные крупинки высохшей соли.
Профессор молчал. Ему ясно было, что программа переменилась, но такие перемены сами уже, кажется, стали частью программы. Вновь они отклонились от намеченного пути. Вновь их преследуют. Теперь уже им не остановиться до самого экватора. И кто знает, при каких обстоятельствах они туда попадут.
Все были уже от головы до ног покрыты отвратительной, холодной, сырой и соленой грязью.
Чуть позже шедший впереди верблюд оступился и с душераздирающим воплем начал барахтаться в болоте. Верблюд профессора чуть не последовал вслед за ним, но, к счастью, у Баннистера оказалось достаточно самообладания, чтобы не спрыгнуть, а изо всех сил натянуть повод и удерживать животное, пока Азрим не пришел к ним на помощь. Затем они вместе занялись спасением провалившегося в болото верблюда.
Верблюд успел погрузиться только по брюхо, так что совместными усилиями его удалось вытащить, при этом, разумеется, спасители не раз проваливались в грязь.
Глаза Эвелин прямо-таки умоляли о прощении, когда Бан-нистер, испачканный вонючей, липкой грязью, выбрался наконец на тропинку.
Профессор, махнув рукой, со вздохом проговорил:
— Гуманизм — трудная штука, мисс Вестон. Не исключено, что я отучусь от него, если такие поездки начнут повторяться слишком часто.
…На рассвете измученные, по уши в грязи они прибыли в Марбук.
В оазисе было всего лишь два здания. Смахивавший на гостиницу глинобитный домик и чуть подальше крашенный суриком блок солдатского дома отдыха. Остальная часть поселка состояла из нескольких арабских шатров.
Пока кипятился чай, немедленно заказанный прибывшими, они поспешили переодеться. После завтрака Эвелин сразу же поднялась из-за стола.
— Я иду прямо в госпиталь, чтобы передать документ воинским властям. Идемте со мной.
Профессор вздохнул.
— Все идти да идти, а тронувшись с места, никогда не знаешь — скоро ли придется присесть снова.
— Сейчас не время для рассуждений, сэр! Идете вы или нет?
— Нет. Все равно больше никуда вы попасть не можете, потому что другого здания здесь просто нет и принадлежит оно, действительно, военным властям. Пешком пустыню не перейти, так что я могу спокойно отпустить вас. А кроме того, я уже и впрямь поверил, что вы ведете честную игру. Сам не знаю, почему я так уверился в этом. Может быть, это Рансинг убедил меня своим рассказом об идиллии в доме на Кингс-роуд. Во всяком случае, я верю вам, мисс Вестон. Хотя бы потому, что с этим конвертом я вручаю в ваши руки и свою честь. Пожалуйста.
Профессор подал девушке сумку с конвертом.
Эвелин бросила на профессора восторженный взгляд.
— Спасибо. Можете быть уверены, что вашу честь я буду беречь так же, как и свою.
— Ну а кроме того… не сердитесь… Мне хотелось бы побриться, — не без страха в голосе проговорил профессор, явно ожидая, что Эвелин будет против. Бог знает, почему этой девушке так хочется, чтобы он отпустил бороду. И действительно, глаза Эвелин сверкнули гневом.
— Ах, так вот откуда такое доверие! Будь у вас лицо чисто выбрито, вы наверняка пошли бы со мной. А так приходится довериться, потому что внешний вид для вас, наверное, еще дороже чести.
Эвелин выбежала, хлопнув дверью. Пусть себе поищет свою бритву! Пусть прогуляется за ней в пустыню! Ей хотелось расплакаться от гнева. И самое ужасное состояло в том, что она все равно любит этого кошмарного педанта.
Баннистер поднялся к себе в комнату. Все было пропитано душным запахом прогретой жгучим солнцем глины. На циновке весело резвились какие-то мелкие твари, а неисчислимые мухи гудели и жужжали, не переставая. Хозяин гостиницы, накурившись гашиша, хрипло напевал какую-то нескончаемую то ли песню, то ли молитву.
Бедная девушка… Проделать такой путь и даже не отдохнуть. Он, мужчина, и то безумно устал. Профессор решил сделать что-нибудь приятное для Эвелин. Пусть порадуется!
Он не станет бриться!
Пусть, вернувшись, она увидит, что не пошел с ней он вовсе не ради того, чтобы побриться. Да, да! Как это ни противно, но он, чтобы доказать свою искренность, останется небритым. Хотя, насколько он знает эту девушку, заслужить ее одобрение можно, по всей вероятности, только отрастив бороду до пояса.
Баннистер решил, что ляжет спать. Разумно, хотя бы потому, что человек никогда не знает весть о каком крайне срочном и долгом путешествии может он услышать, проснувшись. Конечно, на первый взгляд их поездка пришла к концу, но каждый ученый знает, что надежные выводы можно делать, только основываясь на опыте.
Опыт же показывает, что предаваться приятным иллюзиям как правило вещь опасная.
Поэтому профессор не стал бриться, а, повалившись на циновку, крепко уснул.
Лежавшие в светлой, просторной палате выздоравливающие солдаты переговаривались, играли в карты, курили. Лишь один из них стоял в стороне, спиной к остальным, и смотрел в окно.
В дверь постучали, и вошла Эвелин.
— Мне нужен господин Мюнстер, — проговорила она чистым, звонким голосом.
Солдат медленно обернулся и посмотрел на вошедшую. На его болезненном, худом лице лежала печать отрешенности и полного безразличия. Остальные легионеры удивленно разглядывали стоявшую на пороге красивую девушку. Глаза же Мюнстера смотрели на нее с таким же спокойствием и равнодушием, с каким минуту назад он разглядывал скамейку во дворе. Однако равнодушие это не было тупым безразличием идиота, а говорило лишь о том, что для этого человека все давно уже потеряло какое бы то ни было значение. Погруженный мыслями в прошлое, он, видимо, не принимал к сведению происходящие вокруг события, почти автоматически выполняя то, что от него требовалось. И сейчас он чуть медлительно и негромко, но вполне внятно, ответил:
— Мюнстер это я. Что вам угодно?
— Я леди… то есть мисс… Может быть, вы выйдете со мною?
— Пожалуйста…
Ровным, размеренным шагом легионер вышел вслед за девушкой.
Эвелин казалось, что какая-то невидимая рука сжала ей сердце, перехватила дыхание. Ей было так жаль Брандеса, что она почти забыла о собственных невзгодах. Пока сознание этого человека лишь оцепенело, но не помутилось, хотя по сравнению с этим похожим на летаргический сон состоянием безумие было бы избавлением. Что сказать ему и как он воспримет ее слова?
Во дворе они были одни.
— Я знаю, кто вы, сэр. Ваше настоящее имя — Брандес, вы были капитаном.
— Вот как? — проговорил Брандес без всякого интереса, кажется, только из простой вежливости. Эвелин чуть не расплакалась.
— Мне известна ваша трагедия. Известна лучше, чем вам самому.
— Вот как? — Прозвучало это так, словно кто-то второй раз ударил по той же клавише рояля.
— Прежде всего, вы должны узнать, что ваш брат был ни в чем не виновен.
Что это? Брандес вздрогнул и строго нахмурил брови…
— Извините, но кто вы?
— Человек, которому известна правда об этом деле и который пришел, чтобы возвратить вам честь. Ваш брат так же невинен, как и вы сами. Преступником был Уилмингтон, ваш шурин.
Эвелин рассказала обо всем. Начиная от мисс Ардферн, завлекшей в свои сети младшего брата капитана, и кончая тем прощальным письмом, которым так ловко воспользовался Уилмингтон. Брандес присел, поглаживая рукой бок так, будто там вновь открылась рана.
— Да, — проговорил он задумчиво, — скорее всего, именно так все и было… Не знаю, откуда у вас все эти данные, но верю вам. Мне, однако, никто все равно не поверит… да это и не играет уже никакой роли…
— Скажите, а если бы удалось вернуть конверт с исчезнувшими документами, вернуть целым, с нетронутыми печатями — это реабилитировало бы вас?
— Послушайте, о чем вы говорите? Эти документы давно уже у тех, кто больше заплатил за них.
— Но ответьте все-таки: что, если бы вся эта история была подтверждена свидетелем, а конверт был возвращен с нетронутыми печатями?
— Ну, тогда… тогда… — В глазах Брандеса появился проблеск оживления, лицо чуть порозовело. — Тогда не только была бы доказана моя невиновность, но вы оказали бы такую услугу родине…
— Пожалуйста.
…Эвелин подала конверт. Брандес долго смотрел на него с каким-то странным блеском в глазах… А потом блестящие капли ожили, отделились от глаз и скатились по мундиру.
— Кто вы?… — хрипло спросил он, не выпуская конверт из дрожащих рук.
— Меня зовут Эвелин Вестон. Та самая, за которую назначена награда в сто тысяч франков.
Она протянула ему газету, все время лежавшую у нее в сумочке рядом с конвертом.
Просмотрев газету, Брандес надолго задумался.
— Не знаю, почему вы решили спасти мою честь. То, что вы для меня сделали…
— Вы тоже можете сделать кое-что для меня. Я разыскиваю коробочку, крышка которой украшена небольшой статуэткой Будды. Вы купили ее пятнадцать лет назад у фирмы «Лонгсон и Норт».
— Будда… да… Конечно, помню!… Я подарил его своему старшему брату на рождество. Ну как же! Эмалированная коробочка, украшенная фигуркой Будды! Он любитель подобных безделушек…
— А кто ваш старший брат?
— Лорд Баннистер… Эй!., капрал… воды! Она упала в обморок!… Скорее!
Уже смеркалось, когда Эвелин и Брандес вошли в гостиницу. Одурманенный гашишем хозяин сидел у входа, продолжая тянуть свою бесконечную монотонную песню. Узнав от него, что лорд еще не выходил из своего номера, они поднялись наверх. Перед порогом Эвелин остановила Брандеса.
— Лучше, если я сначала немного подготовлю его.
Она постучала и, не получив ответа, приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Лорд лежал одетый на циновке и глубоко спал, не обращая никакого внимания на резвящихся вокруг жучков. Выглядел он достаточно измученным.
Эвелин тронула его за плечо, но профессор не проснулся.
Она встряхнула покрепче. Лорд, вздрогнув, открыл глаза, почти мгновенно оценил ситуацию и, уже ничему не удивляясь, грустно поднялся с циновки.
— Уезжаем? — спросил он и шагнул к окну. — Лестница есть?
— Никуда мы не уезжаем!
— Надо прятаться? — чуть более уныло, но явно не собираясь противоречить, поинтересовался лорд.
— Милорд, — с необычной растроганностью, которую Баннистер объяснил густой щетиной на своем подбородке, проговорила Эвелин. — Вам предстоит радостная встреча…
— Так я и знал! Холлер уже здесь! — ужаснулся профессор.
— Здесь человек, которого вы давно не видели… — Лорд чуть нахмурился и вопросительно взглянул на Эвелин. — Человек, который очень дорог вам. Тот самый, кстати, человек, ради спасения чести которого мы, преодолев столько препятствий, прибыли сюда…
Эвелин отворила дверь, и Брандес шагнул в комнату.
В подобных случаях люди только в старых пьесах остол-беневают, отчаянно пытаясь разрешить загадку: спят они или бодрствуют, сон это или явь? Ничего подобного здесь не было. Не было и воплей «Брат! Неужели это ты?», поскольку о степени своего родства они были осведомлены с самого раннего детства. Они просто молча обнялись, а потом долго сжимали друг другу руки. На какие-то слова они еще не были способны.
До разговоров очередь дошла позже, намного позже.
В качестве старшего профессор унаследовал от дяди титул и связанное с ним имя лорда Баннистера. Это имя по английским законам отличало его теперь как носителя титула от всех остальных членов семьи. Поэтому Эвелин и в голову не приходило, что она путешествует вместе с братом разыскиваемого ею капитана. А сдержанность лорда в свою очередь не давала ему откровенно поговорить с девушкой. Правда, в Марокко, получив конверт, лорд Баннистер чуть было не пошел на этот разговор, но в последний момент передумал, решив «не лезть, куда его не просят».
— Как ты намерен поступить? — спросил он у младшего брата. — Мне кажется, не следует больше ни минуты терпеть эти обвинения в измене и бесчестии.
— Как легионер я обязан доложить обо всем своему командованию. Ну, а поскольку в сохранении тайны этих документов заинтересованы и Англия и Франция, думаю, что дело будет закрыто быстро и без лишних формальностей.
— Мисс Вестон… — смущенно обратился к девушке профессор, поглаживая рукой небритый подбородок. — Я сейчас… мне сейчас…