– Угу, – кивнула Мариша. – Только водки купить нужно. Чую, что это тот еще кадр.
– А ты веришь, что он действительно сын Марка Семеновича?
– Черт его знает, может быть, грехи молодости. Говорят, что у каждого мужчины где-то растет ребенок, а то и несколько. Хотя вообще-то этот Бубликов производит неприятное впечатление. Но на Марка Семеновича похож.
– Чем?
– Тоже брюнет, – пожала плечами Мариша. – И нос такой же.
– Мало ли что нос! – не согласилась с ней Инна. – Марк Семенович интеллигентный человек, даже попав в тяжелую ситуацию, не спился. А этот Бубликов, несмотря на молодость, законченный алкоголик и опустившаяся личность. Ты обратила внимание на его руки? Он их месяц не мыл, не меньше. А волосы! От них уже воняет тухлым жиром. Да и зубы, судя по всему, он тоже никогда не чистит.
– Это еще ни о чем не говорит! – возразила Мариша. – Хорошие гены не всегда в состоянии побороть окружение и воспитание. А кто воспитывал этого Бубликова? Наверняка улица и малограмотная мать. Что из него еще могло вырасти?
– Многие знаменитые и преуспевающие люди выбились из нищеты.
– Да что мы спорим! – воскликнула Мариша. – Сейчас поговорим с ним и все сами поймем. Но вообще-то мне этот Бубликов кажется весьма подозрительной личностью. Странно, что милиция им не заинтересовалась.
– Наверное, они на него просто еще не вышли! – сказала Инна. – Он же появился в больнице уже после того, как менты побывали в ней.
– Слушай, а как он вообще узнал, что Марк Семенович в больнице? – произнесла Мариша.
– Действительно, – задумчиво пробормотала Инна. – Ведь явился же, чтобы свои права на наследство заявить. В самом деле странно. Уж не он ли своего папочку того?..
– Вот и я о том же, – кивнула Мариша.
По тому адресу, который подруги получили от Бориса Артуровича, они оказались в той части Лиговки, где она окончательно превращалась в традиционную рабочую окраину. Дома тут были по большей части четырехэтажные, кособокие, почти без всякой лепнины на фасадах и с узкими маленькими окошками. Должно быть, в них располагались жуткие коммуналки без ванных комнат и без надежды на расселение, по крайней мере в обозримом будущем. Да и кому захочется превращать такие трущобы в элитное жилье? Легче было бы снести все эти отжившие свой век домишки с прогнившими полами, ржавыми трубами и дырявыми крышами, чем приводить их в порядок. Никакой ценности, кроме весьма сомнительной исторической, они явно не имели.
Как и подозревали подруги, Бубликов жил в запущенной коммунальной квартире. Лифта в доме тоже не было. Поднялись подруги по обветшавшей лестнице, надышавшись вдоволь разнообразными ароматами. Звонков тут не было, должно быть, бомжеватые жильцы давно обменяли их на пузырек спиртовой настойки. Дверь нужной квартиры им открыл какой-то парняга в детской шапочке с завязками и слюнями, обильно текущими у него по подбородку. Штаны его были покрыты такими подозрительными по цвету и запаху пятнами, что подруги невольно шарахнулись от олигофрена.
– А-е-я! – задумчиво произнес бедняга, вперив в подруг мутные глазки и ощетинив гнилые зубы в подобии улыбки.
– Мальчик, позови маму! – ласково попросила его Мариша.
К удивлению подруг, больной их послушался. Он повернулся и, мыча что-то радостное, заковылял по коридору в сторону кухни, откуда доносились звуки коммунальной склоки. Подруги двинулись за ним следом. Вскоре они очутились в небольшом помещении, где три шумные тетки наседали на их знакомого Бубликова.
– Ты, Пашка, среди бела дня снова глаза водярой залил так и иди к себе в комнату! Отсыпайся там! А тут нам мешать нечего! И без тебя голова пухнет! – кричала толстая тетка, от которой немилосердно воняло потом и давно не мытой головой.
– Уселся тут, жалобит он нас! – кричала другая тетка. – Да кто тебе поверит, какой там у тебя отец помер? У тебя сроду отца не было. Будто бы мы не знаем, как вы жили! Мать тебя по большей части одна тянула. От ее хахалей вам с ней проку не было!
– Вот и вытянула себе на горе! – подключилась к скандалу третья тетка. – Думала, кормилец из тебя получится. А ты с ней как?
– А чего я? – бормотал Бубликов. – Она ни в чем не нуждается. Живет со своим новым хахалем. Между прочим, на моей жилплощади! А мне, горемыке, у чужих людей угол снимать приходится.
– Тоже мне горемыка! Ты сколько за комнату Митричу не платишь? Год, два? Сколько ты у него вообще живешь?
– Да как Ивановна померла да Митрич овдовел, так и живет! – подсказала другая тетка. – И ни копейки за это время старику не заплатил!
– Пусть доволен будет, что я ему рожу его похабную не бью, когда он у меня десятку на пиво клянчить заявляется! – заорал Бубликов и в подтверждение правдивости своих слов треснул кулаком по плите.
Этого ему делать не стоило. Не его сегодня был день. Плита была горячей, так как на ней на самом сильном огне кипело на двух конфорках чье-то белье с солидной порцией хлорки, борщ и еще что-то жутко вонючее. Вроде бы рагу из голов минтая. Бубликов здорово обжегся и завыл, тряся рукой.
– Ма-ма! – промычал олигофрен, но в пылу ссоры на него никто не обратил внимания, как и на подруг, замерших в дверях.
– Ах ты, гад какой! – заорала толстая тетка, замахнувшись на Бубликова мокрой тряпкой. – Вон чего выдумал! Старого человека обижает. Да в мое время таких тунеядцев за сто первый километр выселяли.
– Туда ему и дорога! – согласилась с ней другая тетка.
– Да вы чего, бабы! Говорят вам, отец у меня помирает! Денег дайте, за помин души выпить нужно!
– Так помирает или помер? – хмыкнув, спросила у него третья тетка. – Ты уж определись! Если жив, так за выздоровление пить надо. Иначе не по-человечески получается.
– Вы дайте, а я уж сам разберусь, – оживился Бубликов. – Да и потом, он-то со мной по-человечески поступил? Тетя Маня, вы же знаете, как мы с маманей всю жизнь маялись. Черный хлеб с пустыми щами, бывало, неделями хавали. Игрушек мне маманя никаких не покупала, одежку – и то вы со своего Стасика давали.
– Так зашибала сильно твоя мать, – немного смягчившись, ответила тетка. – Отсюда и нищета ваша. А так зарабатывала она на заводе вполне прилично. Побольше меня у нее иной месяц выходило. Чего ты на отца своего пеняешь?
– А чего он в золоте ходил, по курортам мотался, денег на шлюх не жалел, а я, его родной сын, в чужих обносках ходил и горе полной ложкой хлебал. Только его и было у меня досыта!
– Ой, не жалоби ты нас! – возмутилась другая соседка. – Не жалко тебя. Лучше объясни толком, откуда у тебя отец-то взялся вдруг? Сколько лет о нем не слышно было, а тут вдруг объявился.
– А вот и не сам он объявился, а мне его объявили! – загадочно ответил Павел. – Люди добрые подсказали, где эту паскуду искать. Только он, как меня увидел, рожу в сторону скривил.
– Уж я представляю! – фыркнула себе под нос третья тетка. – Такой подарочек вдруг на старости лет свалится, не обрадуешься!
– Но я от своего не отступлюсь! – твердо заявил Бубликов, не слушая соседок. – Даст бог, папашка концы в больничке отдаст, так все его добро мне отойдет. Других прямых наследников у него нет. А квартира у него огромная. В новом доме. И денег полно. И золота целый сейф.
– Да откуда же такое богатство? – полюбопытствовала тетка Маня.
– Он у меня ювелир! – гордо произнес Бубликов. – Поняли?
– Ювелир? – задумалась тетка Маня и переглянулась с другими соседками. – А ты, Пашка, ничего не путаешь?
– Ничего я не путаю! – обиделся Павел. – Ювелир и есть. Марк Семенович.
– Маркуша! – странным голосом пробормотала тетка Маня и плюхнулась своим объемистым задом на стоящий поблизости стул.
После этого в кухне возникло какое-то странное молчание. Три соседки переглядывались друг с другом. Причем на их лицах читалось изумление пополам с недоверием. И вот в наступившей тишине слабоумный парень снова замычал. К нему обернулись все.
– О! – воскликнул Бубликов, увидев стоящих в дверях подруг. – Невестушка папашина появилась! Чего нужно-то? Что, знакомиться пришла? Только без пузырька ты ко мне не подходи. Горе у меня.
– Слышали уже, как ты тут по отцу убивался! – хмыкнула Инна. – Пошли поговорим, водка у нас есть.
И она показала литровую бутылку «Охты». Глаза у Бубликова загорелись, он мигом подобрел и резво взял старт.
– Сюда! За мной! – вел он подруг по темному захламленному коридору.
Наконец он распахнул перед ними дверь и провозгласил:
– Прошу в мои пенаты.
Подруги шагнули через порог и онемели.
Глава седьмая
Конечно, им и раньше доводилось бывать в трущобах, где жили вконец опустившиеся люди. Но такого свинарника им все же видеть еще не доводилось. Создавалось впечатление, что живет тут, судя по запаху, большая и дружная семья хрюшек. Подруги не поленились и даже заглянули под стол, ожидая увидеть там парочку поросят. Но увидели только пустые бутылки. И волей или неволей приходилось признать очевидный факт: всю эту грязь развел один-единственный человек – мужчина.
В комнате витала сложная гамма из доносившихся из общей кухни запахов, амбре от многочисленных заскорузлых носков, разбросанных повсюду и даже висящих на люстре, от ведра с перебродившей квашеной капустой и различных полусгнивших объедков, валявшихся по всем поверхностям, к которым добавлялся табачный дух от окурков, сунутых в половинки пивных жестянок, выполнявших роль пепельниц.
– Ты тут что, никогда не убираешь? – поразилась Мариша, с трудом удержавшись, чтобы не рухнуть в обморок от смрада, ударившего в нос.
– Так бабы у меня нет! – бесхитростно пояснил ей Павел. – Кому убирать-то?
– А у самого руки отсохнут немножко грязь вывезти? – буркнула Инна.
– Мне она не мешает, а кому надо, тот пусть полы и моет. Вот тебе надо, ты и помой!
И решив, что необычайно остроумно сострил, Пашка радостно заржал, показав немногочисленные и уже гнилые зубы. А ведь он совсем еще молодой, с удивлением поняли подруги, рассматривая парня. Никак не старше двадцати семи – двадцати восьми лет. Но выглядел он развалиной. При каждом шаге громко кашлял, брызгая вокруг слюной. Подруги побыстрей сунули ему в руки бутылку с водкой, понимая, что если этот ходячий источник инфекции немедленно не проспиртовать, то они рискуют заразиться от него самыми жуткими болезнями.
Получив бутылку, Пашка ничуть не подобрел. Он налил себе целый стакан и, не предложив подругам присоединяться, хлопнул его одним махом. После этой процедуры лицо у него покраснело и несколько разгладилось. А плечи развернулись. Словом, Пашка почувствовал себя орлом. К тому же он смекнул, что выпитое у него уже не отнимут. Быстренько выпил еще стакан, окосел и вести стал себя соответственно.
– И чего приперлись? – набычившись, уставился он на гостей. – Думаете, я совсем мозги пропил, что за бутылку вам отказ от наследства подпишу? Вот же вам!
И Пашка довольно умело скрутил толстую фигу, которую и продемонстрировал подругам.
– Да про какой ты отказ вообще толкуешь? – фыркнула в ответ Инна. – Отец тебя признать отказался. И то верно, какой же приличный человек согласится признаться, что от него могло такое чудовище уродиться. А раз не признал, так и взятки гладки. Не наследник ты! Любой суд тебе это скажет!
Некоторое время Пашка молчал, видимо, сознавая Иннину правоту.
– А чего вы в таком случае приперлись, если я весь такой из себя никакой? – хитро прищурившись, догадался спросить он.
– Мы хотим, чтобы по справедливости все было, – осторожно сказала Инна. – Если имеешь право, то в случае смерти отца должен свою часть денег получить. Хотя бы отец тебя официально и не признал.
– Вот это правильно! – оживился Пашка. – Вот это дело говоришь!
– Только ты нас правильно пойми, никто в семье о твоем существовании не слышал, – продолжила Мариша. – У тебя какие-нибудь доказательства твоего родства есть?
– Чего? – не понял Бубликов. – Какие еще доказательства? Маманя моя с этим козлом – моим папашей – не расписаны были. Но жили вместе. Маманя подтвердит. Да и генетическую экспертизу провести можно. Я читал про это.
Подруги с удивлением воззрились на это грязное и вонючее существо, которое язык не поворачивался назвать человеком. Надо же, он, оказывается, умеет читать. Глядишь, у него и еще какие-нибудь таланты сыщутся. Но Бубликов не дал им хорошо о себе подумать. Рожа его внезапно налилась кровью, и он заревел.
– И о какой это части наследства вы мне тут толкуете? Обмануть меня, паскуды, решили? Мое все будет! Я – сын, а значит, я и есть единственный наследник. Небось папаша и сам это понимает. Вот вчера в больницу угодил, так кому он позвонил? Мне и позвонил. А не кому-то там другому.
– Тебе позвонил Марк Семенович и сказал, что он в больнице? – изумилась Мариша.
Ее вопрос Пашку смутил. Вместо внятного ответа он начал что-то бормотать. Но из его бессвязных замечаний подруги поняли, что он не знает, кто ему звонил. Потому что к телефону подходил его дружок. А сам Пашка в это время уже валялся в стельку пьяный. Но признаваться в этом ему не хотелось, и он снова пошел в атаку.
– А вам, бабам, денег вообще лучше не давать! – заорал он. – Все на косметику профукаете. Я с отцом еще поговорю. Он как мужик должен меня понять. А вы, потаскухи, ни с чем останетесь! И вообще, надоели. Вон пошли!
Мариша поднялась во весь рост и уже открыла рот, но Инна поспешно схватила ее за руку, в которой Мариша уже сжимала стул.
– Не надо! Пошли отсюда! Все равно с ним, когда он в таком состоянии, говорить бесполезно! – зашептала она. – Лучше с его мамашей поговорим!
И под хамские пожелания озверевшего Бубликова подруги выскочили из его комнаты. К счастью, преследовать их он не стал, видимо, не решившись оставить без присмотра бутылку с драгоценной водкой, которой еще оставалось порядочно. Проделав обратный путь по коридору, подруги снова очутились в кухне. Как ни странно, там царило спокойствие. Белье и борщ выкипали, заливая плиту шипящими потоками мутной разноцветной жидкости, но это совершенно не волновало хозяек. Тетки, сгрудившись в кучку, что-то взволнованно обсуждали, стоя у окна. Увидев подруг, они смущенно переглянулись, словно прогулявшие школьницы, застуканные директором курящими в туалете.
– Здравствуйте! Скажите, а можно с Пашиной матерью поговорить? – спросила Мариша. – Как ее найти?
– Найти ее несложно, только она в полном отрубе валяется, – вздохнула вторая тетка. – Пьет – еще почище сыночка. Он от нее этим делом и заразился.
– Пашка хоть иногда работает, а пьет запоями. А Нинка пьет постоянно. Ни на день не просыхает.
– Да откуда же у нее на выпивку деньги берутся? – удивилась Мариша.
– Когда как, – уклончиво ответила тетка. – Комнату вот продала. Сейчас, должно быть, ее пропивает.
– А где она живет, если жилье свое продала?
– Так она хитро все оформила, – ответила тетка. – Пашкину комнату, пока он на нарах парился, одному грузину с рынка толкнула. Только умно так поступила. Будто бы комната и его, но только Пашка и она сама там имеют право жить до конца своей жизни.
– Выходит, она с сыном в одной комнате живет?
– Пашка у Митрича угол снял! – объяснила ей тетка Маня. – А их с Ниной комната от нас через площадку. Там Нинка с этим самым грузином теперь живут. Вдвоем. Пашке там места нет. Он к нам перебрался.
– Вот уж свалилось на нас! – воскликнула вторая тетка. – Буянит, скандалит. Вчера вот весь вечер бузил, пока спать не завалился.
– Вчера? – оживилась Мариша. – И из дома не выходил?
– Может, и выходил, только ненадолго, – вздохнула женщина. – Хоть бы уж совсем убрался, гад проклятый! Всю ночь с дружками своими колобродил.
– Так что же его Митрич не выгонит, коли он за комнату ему не платит? – спросила Мариша. – И еще дебоширит?
– Ну, наверное, грузин тот Митричу время от времени что-то за Пашку отстегивает, – призналась третья тетка.
– А мать Павла живет через площадку? – уточнила еще раз Мариша.
Тетки кивнули. Но подруги не торопились уходить. Они нутром чуяли, что эти тетки хотят что-то им сказать еще. Первой решилась тетка Маня:
– Девочки, – деланно небрежным тоном произнесла она, – а верно, что у Павла отец-ювелир объявился?
– Во всяком случае Павел утверждает, что это так, – кивнула Инна. – Вряд ли он бы сам такое сумел придумать.
– Во Нинка дает! – всплеснула руками самая юркая и подвижная женщина. – Всю жизнь потаскухой была. Под всякую рвань ложилась. А сына умудрилась родить от приличного человека!
– Да какой он приличный! – фыркнула тетка Маня. – Помню я его. Голь перекатная, даром, что ювелиром назывался.
– Нищий ювелир? – не поверила ей Мариша, и тут ее осенило: – Так вы что, знали Марка Семеновича – отца Павла?
– Он тут жил? – тоже удивилась Инна, с ужасом оглядываясь по сторонам.
Представить рафинированного и преуспевающего Марка Семеновича в этом гадюшнике было совершенно невозможно.
– Уж как его по батюшке звали, я не помню, – ответила тетка Маня. – Да, наверное, и не знала никогда. А только был у Нинки ювелир. Звали его Марком. Чернявый такой. Долго она с ним хороводилась. Почти полгода. Это для Нинки рекорд. Обычно она кавалеров как перчатки меняет. По молодости никто у нее дольше месяца не задерживался. А этот целых полгода продержался. Всюду с ней таскался. Она его так и представляла – Ювелир.
– А потом? – спросила Мариша. – Потом он куда делся?
– Да кто ж его знает? Пропал куда-то. Нинка говорила, что посадили его. А за что да почему – это мы у нее не спрашивали.
– Ну да, – подхватила вторая соседка. – А еще через полгода у Нинки Павел родился.
– Только она к этому времени уже с Андреем жила, он мальчика сыном признал. Он и воспитывал.
– Ага, почти целых три месяца! – криво усмехнулась другая соседка. – Потом эстафету еще кто-то принял. А потом еще и еще. Андрей, должно быть, в конце концов от отцовства отказался. К чему оно ему, если ребенок не его! Да и в браке с Нинкой они никогда не состояли.