– Арутюнян? – без всякой интонации, словно между делом, переспросил Сазонов, а внутри уже все ликовало: «А вот они и армяне – нарисовались! Один конец-то все-таки нашелся!»
– Он самый – наш Самвел Вагранович – собственной персоной.
– Она вроде, Паш, после того, когда Савченко на зону определили, к нему переметнулась?
– Да есть такое стойкое мнение в народе, – рассмеялся Кислов. – В нашей же деревне ничего никогда не скроешь. На одном конце чихни – на другом откликнется. Он ее, по слухам, в администрацию и пристроил. Так сказать – свои глаза и уши. Чтобы нос по ветру держать, если что-то дюже вкусное отломится да с воза Тошиного упадет. Подхватить чтоб вовремя, пока другие не заметили.
– Ну, это понятно. Ладно, Паша, пока спасибо. Как только вернешься – сразу же ко мне заскочишь. Может, к тому времени еще какие-то вопросы к тебе появятся.
– Хорошо, Андрей Степанович. Сразу и подъеду.
Закончив разговор с Кисловым – к концу дня удалось-таки дозвониться, Сазонов надолго задумался. Теперь он уже был практически уверен в том, что второе появление на сцене армян вовсе не случайно. Уже можно было с большой долей вероятности предположить, что, прибившись под крыло Арутюняна, Алина Савченко с его помощью решила все-таки раз и навсегда свести счеты со своим старым недругом. Как и всякая баба, она наверняка причину всех своих бед дальше носа и не ищет, а потому Мостовой для нее, по идее, и есть та самая отправная точка всех ее последующих мытарств, та самая кость в горле, что до сего дня отравляет ей сам факт ее существования. И пока она с ним не расправится – покоя в ее душе не будет. Но вот дальше, дальше-то – сплошные потемки.
«Если предположить, что она его давно нащупала, – старательно анализировал Андрей Степанович, – то почему тогда сразу же и не разделалась? Почему так долго выжидала? Три года – срок немалый. Да полугода бы за глаза хватило, чтобы все окончательно улеглось и благополучно забылось, и связать с нею смерть Мостового было бы уже абсолютно нереально. То обстоятельство, что он после всей этой таежной истории жил в приграничной полосе, – тоже не аргумент. Не сидел же он там сиднем, совсем безвылазно? Обязательно выезжал. И не раз. Значит, у боевиков Арутюняна была масса возможностей его достать. Да легче легкого! Почему же тогда не достали? Что помешало? Их в нерешительности и неспособности не обвинишь. По всему району кровью наследили. Нет. Не срастается. Все-таки похоже на то, что в поле ее зрения он опять появился совсем недавно. Скорее всего – после происшествия с Сукоткиным. Но тогда напрашивается простой вопрос – откуда у нее появилась уверенность в том, что к этому причастен Мостовой? Ведь даже у меня до сих пор одни предположения. Я и шефу о нем упоминал пока только вскользь как об одном из многочисленных, да и то притянутых к делу буквально за уши кандидатов в подозреваемые… А, впрочем, зачем ей такая уверенность? Появилось смутное подозрение, и мигом поехали по старому адресу арутюняновские басмачи? Проверили и наткнулись? И все равно даже для самых смутных подозрений должна быть хоть какая-то существенная предпосылка. Тогда какая?»
Вызывать Алину Савченко на беседу было пока еще просто невозможно. Не было для этого у него никаких веских оснований. Да и вопросы к ней в голове его пока еще не совсем созрели, не оформились окончательно. А вот что касается Арутюняна… В этом случае дела обстояли совсем по-иному. Связать с ним попавших в ДТП боевиков, как представлялось Сазонову, было совсем нетрудно. По крайней мере, можно было смело предположить, что хотя бы некоторые из них состоят с ним в кровном родстве. По-другому, как знал по опыту Андрей Степанович, в этих бандитских шоблах, построенных по национальному принципу, просто не бывает. Каждый из этих черных паханков тылы свои только проверенной родне и доверяет.
«Надо встречаться с Арутюняном, – определился Сазонов. – Формальный повод есть. Только бы не переполошить их там раньше времени. Да ничего. Попробуем аккуратно».
АНДРЕЙ
– Ты где был, Андрюша? Что случилось?! – дрожащим слабым голосом встретил Мостового не на шутку разволновавшийся Семеныч. – Еще поутру ушел, а теперь уж – вечер, считай, поздний? Разве ж можно так старика тревожить?
– Извини, Иван Семеныч, – хрипло выдавил Андрей, – так уж получилось. – Прихлопнул дверь. Закрыл на два оборота. Обессиленно привалился к ней спиной, но тут же, через мгновение, сорвался с места. Потушил свет в комнате. На кухне. Прислонился разгоряченным лбом к холодному грязному стеклу, мечась раскаленным взглядом по темному безлюдному двору.
– Да что же это такое, Андрюша? – недоуменно спросил старик. – Неужто варнаки эти с поселка сюда за нами прибились?
– Нет, Семеныч, вроде не они. Но в дерьмо я опять вляпался. В очень скверную историю. Очень. Хотели на меня зачем-то чужой труп повесить. Подставить хотели, видно.
– А зачем?
– Пока не пойму. Совсем непонятно.
– Ну-тко, вот что, Андрюша. Сознавайся-ка мне подчистую, как на духу, что такого паскудного ты в Зареченске сотворил, что тебя опять пострелить схотели?
– Зачем тебе это, Иван Семеныч? Это теперь – только мои проблемы. Только.
– Да какие ж они твои, парень, когда за них опять мы вдвоем с тобой, как бродяги бездомные, по кустам да хатам чужим сигаем? Никак мстить ты им все ж-таки затеял? Ну, чего молчишь?
– Да, Иван Семеныч. Прости ты меня Христа ради. Но это правда. Так и есть на самом деле. Не смогу я жить спокойно, если сволочам этим смерть Танюшки с рук сойдет. Не смогу. Я пытался. Вот видит Бог. Но не смог. Нет уже никаких сил смотреть, как они на чужих костях жируют. Понимаешь?
– Так, значит, это ты с мэром ихним, бандюганом, это мерзкое лихоимство издеял?
– Я…
– Ох, прости его, господи, а не ведает, что творит. И дурак же ты, парень. Как есть – дурак неугомонный! Разве ж местью такой худою душу миром облегчишь? Да никогда того не будет!.. Сказано же – «да не судите». «Не мсти и не имей злобы». И не нам за это браться. Не нам, Андрюша. Придет и их, варнаков, время. И их черед. И они ответ держать будут.
– Нет, Иван Семеныч, не могу я с этим согласиться. Пусть сейчас держат. Сейчас, а не когда-нибудь!
– Ну, а почему мэр-то? Он-то ко всему этому – каким местом?
– Да самым прямым, Иван Семеныч. Помнишь, что нам тогда в тайге Бельдин говорил? Что на местном уровне всю эту их шаражкину контору мэр курирует. Без него никак не обходится, понимаешь?
– Так и что дальше? Дальше-то ты что удумал? Опять на ту базу ихнюю пробираться собрался?
– Да, отец. Туда и собрался. Хочу всю эту их малину таежную с землей сровнять. Чтобы по самому для них больному – по бабкам их поганым. Ну, а доведется, так и до этого их главного китаеза добраться. Это же по его команде Танюшку до смерти наркотиками закололи.
Семеныч вздохнул шумно. Покачал седою головой с укором: – Поступай, как знаешь. Отговаривать тебя не стану. Вижу, что давно решил. Только помни – я с тобой пойду. И не спорь напрасно. Мне же тоже больше нету от жизни той калечной никакого проку. Никакой больше радости не осталось. Одна боль сплошная, будь она неладна. И что так, теперь, что эдак – все едино.
Помолчали в темноте.
– И зачем ты вообще меня тогда спас, Иван Семеныч? – сорвалось вдруг у Андрея с языка. Не удержалось внутри, вырвалось негаданно наружу.
– Не гневи Бога, Андрюха. Не надо.
– Добили б меня тогда – и ничего бы больше не было. И Танюшка жива осталась. И все те другие – ни в чем не повинные.
– А, ить, ты глупость не пори. Сам не ведаешь, чего мелешь. На все на то – Божья воля. Значит, так и замышлено им было. И все. Больше о том – никогда и ни слова. Не смей! Никогда! Слышишь? – Семеныч помолчал, пожевал сухими стариковскими губами. – И на что, скажи мне, в таком разе тебе этот твой дружок-то надобен? На него надеешься?
– Без Сани ничего у меня не выйдет. Он во всех этих военных премудростях в сотню раз больше моего понимает. Он же когда-то почти три года командиром разведроты в Афгане был. А это, Семеныч, многое что значит. Они там через такое пекло прошли, что их голыми руками уже не возьмешь. Подготовка соответствующая.
– Так-то оно так, да только очень уж он ненадежный. По всему видать – совсем ущербный человек. Мозги у него от этого долгого разрешенного смертоубийства давно набекрень. Он же от злобы своей теперь прямую радость бает. А это страшно, Андрюша. И для дела твоего очень даже несподручно. От него ж не знаешь, чего и ожидать. В любой момент подвести может.
– Теперь уже это не столь важно, Иван Семеныч. А может, даже и на пользу только. Я еще, по дури своей, какую-то сволочь пожалеть могу, а он нет. Все, что не доделаю – легко исправит. И не смотри ты на меня так. Прошу тебя. Не надо. И так внутри все вконец загажено. Ноет и ноет.
– Ну, как знаешь… Тут я тебе не большой советчик. Только, сдается мне, что дружка твоего не столь месть твоя праведная прельстила, сколь камешки те побрякушные дорогущие. Вот так я, Андрюша, себе разумею. Тут уж, милок, не обессудь.
– Теперь уже это не столь важно, Иван Семеныч. А может, даже и на пользу только. Я еще, по дури своей, какую-то сволочь пожалеть могу, а он нет. Все, что не доделаю – легко исправит. И не смотри ты на меня так. Прошу тебя. Не надо. И так внутри все вконец загажено. Ноет и ноет.
– Ну, как знаешь… Тут я тебе не большой советчик. Только, сдается мне, что дружка твоего не столь месть твоя праведная прельстила, сколь камешки те побрякушные дорогущие. Вот так я, Андрюша, себе разумею. Тут уж, милок, не обессудь.
– И что с того? Лишь бы помощь от него была. Это как раз меня совсем не беспокоит. Сейчас все к пирогу чужому со своей ложкой лезут. Почти все. Да и пусть себе.
Мостовой бесшумно скользнул к двери. Постоял с минуту, напрягая слух. И опять, крадучись, вернулся в комнату:
– Вот убей – не пойму, Семеныч?
– Ты о чем, Андрюша?
– Да опять дичь какая-то странная происходит. Менты ведь по всем правилам должны теперь подряд во все двери ломиться, а тут – тишина полная. Непонятно. Неужели я ошибся?
САЗОНОВ
Пришлось потратить уйму времени и душевных сил, чтобы уговорить Степанчука дать согласие на вызов Арутюняна в прокуратуру.
– Только беседа и никаких протоколов! – сдаваясь, проорал прокурор. Вытер аккуратно сложенным, спрыснутым терпким одеколоном носовым платком пот с короткой бурой от прилившей крови шеи. – И никаких намеков, никаких обвинений, ты меня понял?
– Совершенно точно понял.
– Да ты знаешь, на кого он в крае выходит?! С этими людьми шутить нельзя…
– Да у нас же на кого ни плюнь, каждый бандюган на кого-то властного выходит, – едва слышно пробурчал Сазонов. – Скоро вообще ни к какой сволочи и близко не подступишься. Сплошь одни неприкасаемые.
– Что ты там бормочешь, Андрей Степанович? Ты мне с этим делом не финти.
– Да это я так. Сам с собою, – поспешил заверить шефа. – Вы не беспокойтесь, Иван Петрович. Никаких поползновений вредных с моей стороны не будет. Я вам гарантирую. Все чинно, мирно. По закону.
– Ну, смотри. – Прокурор подергал подбородком, словно страдая от удушья. Поглядел с недоверием и плохо скрываемой неприязнью из-под бровей: – И зачем ты вообще все это затеял? Неужели нельзя было без него обойтись? Порешать попроще?
Арутюнян прибыл точно в назначенное время. Боком протиснулся в двери, вкатился в кабинет, распространяя кругом себя густой аромат одеколона и чеснока. На его заплывшей жиром физиономии не было и тени неудовольствия. Одно непреходящее жизнелюбие, предвосхищение очередной пустяшной развлекухи. Будто его не в прокуратуру, а куда-то за город на пикничок позвали.
Протянул свою потную рыхлую длань. Осторожно опустил на стул массивное грушевидное седалище. Прислушался обеспокоенно, вытянув губы в трубочку, от чего они стали похожи на сырую куриную гузку, и, убедившись в надежной крепости предмета канцелярской мебели, расцвел, словно майская роза:
– Я вас слушаю, Андрей.
– Степанович.
– Андрей Степанович, – с явным удовольствием повторил Арутюнян, смакуя каждое слово, словно устроив на язык кусочек свежей пахлавы. – Чем обязан? Чем могу помочь, а?
– Да, в общем-то, не мне, уважаемый Самвел…
– Ваграмович.
– Самвел Ваграмович, – намеренно передернул Сазонов, словно страдая от клинической забывчивости, – еще час назад, обращаясь к Арутюняну по телефону, называл его по имени-отчеству – и тут же взял быка за рога: – Это не мне помощь требуется, а вам.
На безмятежную физиономию Арутюняна тут же выскочила крайняя озабоченность:
– Какая помощь? Что за помощь такая? У меня все есть.
– Ну, как же? А разве Гагик Амбросович Аганесян – это не ваш племянник по материнской линии?
– Ах, вот вы о чем! Да, уважаемый, это беда большая! – заметно успокоился Арутюнян, картинно запричитал, закатив зенки. Вот-вот начнет заламывать руки от отчаянья: – Вай, какая беда! Очень большая беда! Такой еще молодой парень! Жалко, да…
– Беда, безусловно, большая, – оборвал его причитания Сазонов, – и приношу соболезнования. Но я сейчас не об этом… – сказал намеренно грубо и получил массу удовольствия, когда заметил, как от досады скривилась физиономия Арутюняна. – Что вы можете мне сказать по поводу того солидного арсенала оружия, который сотрудники ГИБДД после аварии обнаружили в его машине? А также насчет троих других его попутчиков? Как я понимаю, это тоже – ваши люди?
– Какие люди? Что за люди? Да, Гагик действительно мой племянник. А этих других я совсем не знаю. Как будто в Зареченске, кроме моих родственников, больше нет армян?!
– Так вы не ответили на мой вопрос.
– Какой вопрос? – в свою очередь страданул забывчивостью Арутюнян.
– Вопрос по поводу оружия. Откуда у вашего племянника целый арсенал? И даже пистолет-пулемет импортного производства? И зачем ему это все? Для какой цели? – без всякого перехода сыпал вопросами Андрей Степанович, старательно нагнетая обстановку.
– Очень странный вопрос, уважаемый! – обиженно надул губы Арутюнян. – Вы, кажется, пытаетесь утверждать, что это я засунул им оружие в машину?
– Ничего подобного. Я ничего подобного не утверждал. Я просто хочу узнать ваше мнение на этот счет. Откуда у него и его друзей столько оружия? И зачем он его с собой возил? С какой целью? Он что, занимался вымогательством или убийствами по заказу?
– Откуда такие чудовищные предположения?! – возмущенно запыхтел Арутюнян. – Это уже переходит всякие границы.
– А что еще я должен предполагать, уважаемый? Ну, давайте тогда, подскажите мне вашу версию. Смелее!
– Ну, мог же он его… найти? – недобро сверкнув острыми глазками, уже в открытую понес ахинею Арутюнян.
– А что? Вариант вполне приемлемый! – не мигая, принял его взгляд Сазонов и, в свою очередь, одарил допрашиваемого нескрываемым презрением. – Только разве я говорил вам о том, что в его кармане найдена соответствующая записка?
– А я разве сказал о какой-то там записке хоть одно слово?
Взгляды их скрестились. Пауза затянулась.
– Это все? – первым, не выдержав, спросил Арутюнян. – И из-за этой чепухи вы меня сюда вызывали? – Схватился за край стола, чтобы, обретя точку опоры, оторвать свой объемистый зад от стула.
– Нет, не все. Это только начало, – осадил его Сазонов. – И оставайтесь на месте. Я вас еще никуда не отпускал.
– У вас будут большие неприятности от прокурора. Очень большие, да! Я вам обещаю.
– А это уже не ваше собачье дело, – еще поддал жару Сазонов. – Наш разговор еще не закончен. – Резко поднялся на ноги, прошелся по кабинету и остановился за спиной допрашиваемого, с удовлетворением заметив, как напрягся при этом его покрытый жирными толстыми складками затылок. – В каких отношениях вы находитесь с Алиной Васильевной Савченко?
– Ну, это уже переходит всякие пределы! – возмущенно возопил Арутюнян и заколыхался, как квашня, пытаясь развернуть свою необъятную бесформенную тушу лицевой стороной к зловредному важняку. – Это только мое личное дело!
– Черта с два! Ошибаетесь, уважаемый. Эта женщина пять лет назад проходила по нашумевшему уголовному делу, и я склонен предполагать, что последние события имеют к ней самое непосредственное отношение.
– Какие события?! – окрысился Арутюнян. – Что еще ты мне тут придумал, а?
«Хорошо! – ободрился Андрей Степанович. – Очень хорошо! Теперь эта сволочь будет знать, что я догадываюсь об его гнусной охоте на Мостового. Может быть, это заставит его на время ослабить хватку? Даст парню хоть какую-то короткую передышку?»
АНДРЕЙ
Славкин появился почти в одиннадцать вечера. Открыл дверь своим ключом. Ввалился в квартиру, шелестя переполненными пластиковыми пакетами. Бросил их под ноги на пол. Зажег свет в прихожей.
– Погаси, – бросившись ему навстречу, шикнул Мостовой и тут же сам нажал на выключатель.
– Не понял? – недоуменно проворчал Саня. – Что за светомаскировка? Вы чё, мужики, совсем тут без меня офанарели? К артналету, блин, готовитесь?
Рассказ Андрея об его новых злоключениях Саня выслушал без единого комментария. И еще с минуту после того, когда тот закончил, молча переваривал полученную информацию.
– А вот говорил же я тебе – не высовывайся. И какого… спрашивается, в кафешку-то поперся?
– Магазин закрыт был. На инвентаризацию, – объяснил Мостовой, и против его воли прозвучало это так, будто он оправдывается. Смутился и, досадуя на самого себя, замолчал.
– Ладно… Чего тут после драки кулаками-то махать. Ты хоть в каком доме-то был – помнишь?
– Я на номера, естественно, не смотрел. Как ты, я думаю, соображаешь – не до того мне было… – огрызнулся Андрей. – Ну, где-то второй или третий от магазина по центральной аллее.
– Опять, блин, – «не до того»? Ничему не учишься. А этаж?
– Четвертый.
– Тогда понятно. Это, наверно, у Машки Семиной?.. У нее три года назад мужик, майор отставник по-пьяни в гараже в петлю залез. Ну, она там, дуреха, с полного расстройства всякое зечье к себе и напривадила. Дочку к матери сплавила, а сама пустилась во все тяжкие. А вообще, там, говорят, – катран[55] вполне серьезный. Таких же, как ты, лохов пачками разводят.