– Очень хорошо, господин Ли, – просветлел Бельдин. – Я думаю, с этими нашими небольшими проблемами мы самостоятельно управимся. Мы вполне в состоянии это сделать. Я вас уверяю. В противном случае, как я уже говорил, если об этом узнают в Москве, у меня больше не будет никакой реальной возможности работать над заказом уважаемого господина Вана. Все связанные с этим работы сразу же придется свернуть.
– Не надо меня больше уговаривать. Я уже, кажется, обо всем сказал.
– Все-все. Больше ни полслова. Пожалуйста, прошу, устраивайтесь в машине. Через пять минут выезжаем.
Вэйгу расположился на сиденье. Привел спинку в удобное положение.
Через несколько минут к машине подошел Гирейчук:
– Все, Леша, выезжаем. Можно трогать. На первых пяти километрах – чисто. Я впереди поеду. До самой трассы.
– А почему только пять, Виталя? Ты же говорил, что поставишь камеры и сигнализацию?
– Не-е-е, Лёха, порою с тобой действительно очень трудно!.. Ну где я тебе наберу аппаратуры на сто с лишним километров? Соображаешь, нет?.. Местами люди впереди с собаками пробежатся. Я их на три машины разделил. Так и пойдут – одна за другой – эстафетой.
– Но это же очень долго!
– А что делать? Ты можешь мне что-то другое предложить?.. И с вертушки пару раз посмотрят. Но я же тебе вчера упорно объяснял, что от этого мало проку. Если ребята такие ушлые, то больше они точно не подставятся. Поэтому нет никакого смысла впустую горючку жечь.
Дорога, как и ожидалось, стала сплошным мучением. Мало того что тащились, как черепахи, но к тому же приходилось через каждые двадцать-тридцать километров останавливаться и в течение получаса терпеливо ждать, пока будет проверен на безопасность очередной участок пути и можно будет двигаться дальше.
Ли Вэйгу, предельно лаконично ответив на несколько вопросов Бельдина, этим дал ему понять, что беседу продолжать отнюдь не склонен. И в салоне скоро повисла тишина.
«Кто же все-таки это может быть? – размышлял Вэйгу. – Неужели госструктуры? Подождали, пока дело дойдет до кондиции, и теперь решили нелегальный прииск деприватизировать? В общем-то – вполне реально. Практически готовое предприятие… Теперь уже – минимум капиталовложений. Но не менее вероятно, что это просто другая криминальная группировка. Вор у вора готовится дубинку украсть? Как бы там ни было, но здесь становится небезопасно. «Солнце взошло с севера»[63]. Пусть уж они тут сами, без моего присутствия со всем этим разбираются».
У выезда на трассу джип сопровождения принял вправо и остановился. Гирейчук подошел и расплылся в довольной улыбке:
– Ну, что? Порядок. Все как по маслу. Видишь, Леха, и не особо долго получилось. Меньше чем за четыре часа дошли. Ладно. Я домой. Вам осталось проскочить до поста у поворота на Зареченск. Там вас гаишники подхватят. До самого места доведут. Я уже созвонился. По дороге никому не останавливай. И будь на связи. Все. Пока. Когда обратно соберешься – сообщи заранее, минимум за два часа, чтобы мы успели вас здесь вовремя принять. Понял?
– Да.
– Тогда – семь футов тебе… – в килю…
– Сколько до этого поста? – спросил Вэйгу, когда машина снова тронулась.
– Немного – около двадцати километров. За десять-пятнадцать минут доедем.
– Хорошо.
Бельдин прибавил газу. Машина быстро набрала скорость. Дорожное полотно рванулось под колеса.
Однако через пару километров пришлось резко снизить скорость. Впереди перпендикулярно, вплотную к трассе, на второстепенной дороге, стояла обыкновенная черная «Королла», без проблесковых маячков, а рядом с ней – сотрудник ГИБДД в ярком лимонном жилете с радаром в руке. Подождав, пока машина Бельдина приблизится, он дал отмашку жезлом.
– Зачем тормозите? – недовольно спросил Ли Вэйгу. – Вам же сказали – никому не останавливать?
– Но это же и есть ГИБДД. Скорей всего просто раньше нас встречают. Виталя же сказал.
Когда Бельдин прижался к обочине, из «Короллы» выбрался еще один сотрудник госавтоинспекции с коротким автоматом на плече. Теперь уже вдвоем они, не торопясь, направились к остановленной машине. Разошлись, блокируя обе передних дверцы.
Инспектор скороговоркой, совершенно неразборчиво представился и потребовал водительские документы.
– Вам по поводу нас звонили, – робко вставил Бельдин, протягивая права и свидетельство о регистрации транспортного средства.
– Разберемся, – буркнул гибэдэдэшник. – Попрошу вас выйти и пройти в нашу машину.
– Так в чем же дело?
– Дело в том, Алексей… Константинович, – сказал тот, заглянув в права, – что вы значительно превысили разрешенную скорость движения. Видите, на радаре – сто шестнадцать километров в час вместо девяноста, как положено. И, пожалуйста, побыстрей. Не вынуждайте нас применять силу.
Вэйгу напряженно наблюдал за происходящим, с каждой секундой все больше утверждаясь в самых дурных предчувствиях.
– И вы тоже, пожалуйста, пройдите к нам в машину, – проследив за тем, как Бельдин выберется наружу, обратился к Ли Вэйгу инспектор.
– Зачем? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Вэйгу. – Я же только пассажир?
– А у вас ремешок не пристегнут. И это также влечет за собой наложение штрафа. Документы, паспорт с собой?
– Да.
– Тогда попрошу.
Открыв заднюю дверцу «Короллы» и терпеливо выждав, пока Бельдин и Вэйгу усядутся, один из гибэдэдэшников сказал:
– Руки.
– Что?
– Протяните руки.
Вэйгу, резко пригнув голову, катанулся из машины и ударил ему в ноги. Вскочил. Метнулся к придорожной канаве, но добежать до нее не успел. Его сбили с ног. Схватили за волосы. Намеренно протянули, шаркнули лицом по гравию. Потом мощным рывком оторвали от земли и забросили обратно в машину.
– Не ерзай, узкоглазый. Грабки вырву, – с едкой сатанинской улыбочкой на лице пригрозил верзила-гаишник и тут же, потеряв к нему всякий интерес, обратился к одному из своих напарников – третьему, тому, что все это время невозмутимо сидел за рулем: – Разберись с машиной, Вась. Потом отзвонишься – подхватим. Что сказал Слава?
– На заимку не вести. Пока рановато. В Отрадное – на ту же точку.
Ли Вэйгу скованными дрожащими руками прикоснулся к разорванным кровоточащим губам. Его трясло от страха и негодования. Случилось то, чего он больше всего боялся.
Их привезли в какой-то вытянутый в одну улицу таежный поселок. Завели в небольшую, сложенную из древесных брусков пристройку к стоящему на отшибе дому.
– Ни дэ пхэн еу хуй бу хуй шо хань юй?[64] – спросил кареглазый и крепкий в кости мужчина, от высокой статной фигуры которого исходила волна большой физической силы и холодной несокрушимой воли.
– Бу хуй, шо хань юй[65], – ответил Вэйгу, сразу же определив, что он и есть старший из похитителей.
– Замэн шо дэ бу жан тха тхин[66], – сказал незнакомец и, не дожидаясь ответа, продолжил на почти безукоризненном путунхуа[67]: – Тогда перейдем сразу же к главному. Ответьте мне на такой вопрос. Можем ли мы рассчитывать на то, что ваш босс Ван Дэн согласится в обмен на сохранение вашей жизни предоставить нам кое-какую ценную конфиденциальную информацию?
– Нет, – после короткой паузы сокрушенно вымучил Ли Вэйгу. – Я для него почти ничего не значу. Я ведь всего лишь его приемыш. Обыкновенный слуга, только немного повыше рангом. И, если речь зайдет о каких-то по-настоящему ценных для хозяина секретах, он не раздумывая тут же спишет меня со счетов.
– Жаль. Я думаю, вы понимаете, что это значительно уменьшает ваши шансы на выживание?
– Да, я понимаю. Но это – горькая правда.
– Ну что ж, по крайней мере – это честный ответ, – сказал незнакомец и посмотрел на Вэйгу чуть-чуть оттаявшим взглядом. – Ладно, мы еще попробуем с вами поискать точки полезного соприкосновения. А сейчас просто помолчите и послушайте, о чем я буду говорить с Бельдиным. Попозже вы прокомментируете мне его ответы. Я имею в виду степень его откровенности.
– Да. Я готов, – незамедлительно откликнулся Вэйгу и подумал: «Промокший под дождем росы не боится»[68]. – Я попытаюсь доказать, что могу быть вам хоть чем-то полезен.
Незнакомец встал со стула. Прошелся из угла в угол по шатким скрипучим половицам летней кухни. Остановился перед сидящим на табурете Бельдиным – жалким, раздавленным, с поникшими, опущенными плечами. Уставился на него немигающим свинцовым взглядом. Так, что тот моментально сжался в комок, испуганно пригнув голову.
– Теперь – с тобой, сморчок. Жить хочешь?
Ответа не последовало.
– Ты не понял мой вопрос?
– Нет-нет! – вскрикнул Алексей Константинович. – Я все понял! Я все скажу, я все сделаю, что вы хотите!
– Это радует. Но это не ответ.
– Да-да, конечно же, хочу! Это нужно как-то доказать, да? Я, конечно же, согласен! Согласен!
– Уже лучше. Теперь только от тебя зависит, сможешь ли ты спасти свою шкуру. Вопрос первый. Когда по графику у вас очередная выемка?
– Десятого числа. Как и всегда – десятого числа каждого месяца.
– Ну, что ж. Пока ты мне нравишься, – удовлетворенно отметил незнакомец. – Так же продолжай и дальше. Какое количество камней обычно находится у вас в хранилище к этому сроку?
– Но это же невозможно точно спрогнозировать! Это зависит от очень многих факторов!
– Я спросил – примерно. По минимуму.
– Где-то от полутора до четырех с половиной тысяч карат. Это – в общем. С учетом и ювелирных и полуювелирных сортов.
– О технических, естественно, речь не идет?
– Ну что вы! Каких технических? Если вы намекаете на старую телевизионную передачу пятилетней давности, то это – обычная дезинформация, дабы не вызывать у местного населения нездорового ажиотажа. Вы же сами понимаете, что всегда найдется масса психопатов, которые при малейшем намеке на открытие нового месторождения тут же ринутся в тайгу за диким фартом. Иногда вообще не понимая существо вопроса. У нас же здесь, в конце концов, не Южная Африка. Практически никаких существенных выносов на поверхность. Глубина залегания алмазосодержащей породы иногда превышает сотню метров.
– Какой процент от этой общей массы составят камни уникальных расцветок и те, что больше 20 карат?
– Извините, милейший, – негодующе, на мгновение забывшись, всплеснул руками Бельдин, – но вы задаете совершенно дилетантские вопросы! – Но, спохватившись, снизил тон: Простите, но… это же совершенно не поддается никакому прогнозу. Совершенно!
– Хорошо. Тогда я задам другой вопрос. И он будет ключевым. Если… потом… позже… что-то не сойдется!
После последних произнесенных слов Бельдин побледнел. Схватился за сердце. Похоже было, что он вот-вот брякнется в обморок.
– Даже не думай! – заметив это, рявкнул незнакомец. – Никто тебя, бля, реанимировать не будет!
– У-у-о, – простонал Алексей Константинович, и его нижняя челюсть задрожала, завибрировала, как у жующего кролика. – Но у меня действительно плохо с сердцем! Разрешите, я… приму лекарство?
– Ладно. Пей. Помоги ему, – сказал незнакомец, обращаясь к Ли Вэйгу.
Запивая таблетку, Бельдин с трудом протолкал в пересохшее горло глоток воды. Зубы его выбивали по краю стакана звонкую барабанную дробь.
– Ну, что? – через несколько минут продолжил незнакомец. – Оклемался?
– Да-да, спасибо. Уже лучше.
– Тогда продолжим. Сколько сейчас, на данный момент таких камней находится в хранилище?
– Ок… коло трехсот… карат.
– Это, естественно, кроме того, что вы заныкали с Гирейчуком. Я правильно понимаю?
– Д-да, – меленько, по-голубиному, кивнул Алексей Константинович.
Незнакомец на минуту задумался, а потом снова продолжил допрос.
САЗОНОВ
– Все не веришь, да? Чего молчишь? Не веришь, что у меня все так просто и быстро получилось? – спросил Арутюнян. Отхлебнул коньяк. Причмокнул от удовольствия. Отправил в рот целиком толстый кружок лимона. Аппетитно прожевал вместе с кожицей, пуская слюну на жирные красные, словно напомаженные, губы. Сплюнул косточки на ладонь. – Вот так просто, да. Сегодня ты большой начальник, а завтра – нет тебя. Вообще нет. Веришь – не веришь, а так всегда и бывает.
– Ладно, – сказал Ашот, поднимаясь из-за стола, – ты, Самвел-джан, сам тут с ним болтай. Мне он больше совсем не нужен. Пойду дела делать.
– И мне не нужен. Нам с тобой не нужен. Прокурору не нужен. Совсем никому. Вот такой ты глупый человек, Сазонов. Никому ты совсем не нужен. Мостового твоего мы теперь и сами поймаем. Я и без тебя теперь знаю, где его искать.
Ашот костяшкой пальца стукнул в дверь. Она открылась. Крепкий угрюмый боевик, похожий на вставшую на две конечности гориллу, почтительно посторонился, пропуская босса. Дверь опять захлопнулась, и они остались в помещении вдвоем.
Андрей Степанович с отвращением посмотрел на сидящего перед ним раскормленного до безобразных размеров, как охолощенный боров, Арутюняна и прикрыл покрасневшие после бессонной ночи глаза: «Даже здесь, скотина, не оторвется от корыта! И сюда ему накрытый стол, как падишаху, притащили!» В онемевшей руке, после того как ее перестегнули на трубу пониже, постепенно восстанавливалось нарушенное кровообращение, и она нещадно ныла. В кончики пальцев словно разом воткнулись тысячи острых иголок. Приходилось скрипеть сцепленными зубами, не давая стону вырваться наружу.
– Вот ты думаешь, Сазонов, что я не понимаю, почему ты этого своего Мостового от следствия скрываешь? Ну и совсем дурак, если так думаешь. Все мне давно понятно. Потому что он – такой же, как ты, глупый и больной фанат. Да – фанат. Почему тебя Степанчук не любит? Потому что ты его презираешь, да. Ты же гордый, как павлин. Ты все по закону хочешь. По крайней мере, когда не боишься, что тебя от должности отстранят. Ты и взяток не берешь, как мне сказали. И кому, скажи, такой дурак нужен?.. Ты не взял – значит, ни с кем не поделился. Прокурору ничего не досталось. Его начальству наверху тоже ничего не досталось. Кто виноват? Ты, Сазонов, виноват. Ты сам как хороший человек не живешь и никому не даешь. Нет. Ты, конечно, не совсем глупый. Ты на рожон не лезешь. Но ведь смотришь на всех нормальных людей искоса, как на каких-то слизняков, да. Кому это понравится? Никому. Ты очень вредный человек, Сазонов. Вас таких уже совсем мало осталось, но вы очень всем пока кровь портите. Не даете жизнью наслаждаться. Сволочь ты, Сазонов, вот что я тебе скажу!.. – Арутюнян отфукался в полном изнеможении от своей длиннющей философской тирады. Отвалился на спинку кресла, и она заскрипела, завизжала под горою насквозь пропитанной жиром плоти. – Вот посмотри на себя! А смотреть на тебя противно! Валяешься тут передо мной на полу, как какой-то шелудливый пес с помойки. А ведь тебе уже пятьдесят лет! Ты же уже седой, да. Ты уже давно уважаемый человек должен быть. И чего ты этой своей твердолобостью добился?.. Семьи у тебя нет. Детей нет. Даже бабы хорошей, и той – нет. Живешь в бомжатнике. Кушаешь всякую дрянь. Даже машины хорошей нет. Какая-то раздолбанная «пятерка». И друзей у тебя – никого нет. Только этот Комов твой зеленый. Такой же, как ты дурак-неудачник, только помоложе. Ну, что молчишь? Молчишь, потому что сказать тебе нечего… – самодовольно изрек Арутюнян. Наморщил лоб, собираясь с мыслями. Но потом опять расслабился. Пододвинул к себе огромное блюдо с мусахой. Выудил залитый загустевшим остывшим соусом кусочек баранины. Отправил его в рот. Проглотил не разжевывая и, облизав пальцы, громко рыгнул. – А мог бы жить как другие. Как прокурор. Как я. Нет. Как я, конечно бы, не смог. Для этого очень много ума надо. У такого жалкого русака, как ты, для этого мозгов все равно не хватит. Очень много.
Проглотил глоточек коньяка. Самодовольно напыжился и продолжил: – А теперь умрешь, как этот шелудливый пес. И никто про тебя даже и не вспомнит. Кто такой был этот Сазонов? Почтенный умный человек? Нет. Глава рода? Нет. Тогда кто? Никто! Перекати-поле. Сорняк, да. Нечего о нем жалеть. Нечего бабам выть. Дурак, да и все, никому не нужный. Даже этот твой Мостовой-шмастовой про тебя никогда не узнает. Не оценит, что ты ему помочь хотел. Обидно, да?
– Да не пошел бы ты, уважаемый Самвел… Ваграмович, в одно срамное место? – утомленно вымолвил Сазонов.
– А-а-а, проснулся наконец! – удовлетворенно хмыкнул Арутюнян. – Пробрало, да, как вы там русаки говорите? Ну, давай тогда, поговорим, Сазонов. Я люблю сначала с такими, как ты, перед смертью говорить.
– Это все от комплекса неполноценности. Тебя же распирает просто от твоего непомерного гнилого самомнения.
– Думаешь – ты меня обидел, да? Или думаешь, я на тебя обиделся, когда ты на меня в своем кабинете как на шакала подлого рычал? Совсем не обиделся. На дураков, Сазонов, ведь не обижаются. Их просто, как эту… в бородавках… жабу давят. И все. Чтобы под ногами не скакала. Раз… и все. И только – вонь пошла. Вот так, да.
– А говорить нам с тобой вообще не о чем, – презрительно бросил Андрей Степанович. – Все равно ни хрена ты не поймешь. Слишком узколобый. Ты же даже не животное. Растение.
– Ну, давай-давай. Разозлить меня хочешь? Не старайся. Все равно не получится. Еще целый месяц меня слушать будешь. Пока твой отпуск на кладбище не закончится. Нет. Не на кладбище. Там таким дуракам не место. Где-нибудь в глубокой яме на Уссури будешь раков кормить. Вай, хорошо сказал, да? Аво эх! – потешаясь, фыркнул Арутюнян и затрясся в беззвучном смехе. – А я потом… этих раков кушать буду. Вспоминать тебя буду. Видишь – а неправильно я тебе сказал, что совсем никто тебя не вспомнит. Сам я точно буду. Скучать даже буду. Веришь, нет? Обещаю тебе, Сазонов-джан. Да что там – обещаю? Мамою клянусь. – Самвел просмеялся. Посмотрел на Сазонова с иезуитским интересом. Но, не дождавшись с его стороны никакой реакции на свои последние откровения, тяжело вздохнул – как будто кузнечный мех качнули, и прищелкнул пальцем: – Ладно, дорогой. Не хочешь сегодня ты со мной немножко разговаривать, ну и не будем. У нас же времени еще полно. Еще наговоримся. А сейчас, ладно, – отдыхай. Кушай вот. Видишь, сколько еще осталось? Даже можешь коньячка немного потянуть. Пожалуйста, я не против. Я же очень добрый человек. Даже врагу своему никогда плохого не пожелаю. Хотя какой ты мне теперь враг? Так – букашка. Ничего уже не можешь. Кушай, давай, Сазонов, набирай тело, пока не поздно. Сейчас скажу, чтобы тебя к столу пристегнули.