Можаев Борис Как мы отдыхали
Борис Можаев
КАК МЫ ОТДЫХАЛИ
- А что, не отдохнуть ли нам сегодня вечером? - сказал мой приятель Володя Гладких.
- Чего откладывать на вечер? - подхватил Семен Семенович. - Отдых дело сурьезное; ежели ты вечером размахнешься отдыхать - гляди, и ночи не хватит.
Мы сидели под яблоней в саду у Семена Семеновича и пили водку на разостланном одеяле. Можно сказать, и не пили даже, а так - причащались от нечего делать, - на троих была одна бутылка, и та неполная. Время заполдни, жарынь. А ты сидишь в холодке, ветерком тебя обдувает, и ведешь приятные разговоры. В такое время тело млеет, а душа просится на свободу. Вот Володя и надумал: давай отдохнем по-настоящему, с размахом.
- Куда поедем? - спросил Семен Семенович.
- Куда ж еще? К Батурину, - ответил Володя.
- Тогда запрягай "козла". Не то вечером Батурина и семи кобелями не сыщешь.
- Ехать-то ехать, но "козла" нет, - сказал Володя.
- Вот на! - удивился Семен Семенович. - У вас же в райкоме два бегают.
- Разбежались. На одном первый в Рязань укатил. А на другом Николай Иванович где-то в Корабишине застрял.
Володя Гладких был вторым секретарем райкома, теперь остался один и вот соображал, где бы "козла" достать. Он был еще относительно молод - чуть за тридцать перевалило, но успел поработать и председателем колхоза, и главным агрономом управления. Окончил он Тимирязевку и даже кандидатскую диссертацию писал. При каждом моем появлении в Тиханове он заходил и спрашивал: "Венжера не привез?" Или: "Говорят, Лисичкин выпустил книгу о рынке?", "Ты Черниченко знаешь? Вот дает так дает...".
Но больше всего он любил поговорить с Семеном Семеновичем об уличных кулачных боях. Заспорят! Выдержат два боксера напор уличной стенки или не выдержат? "Два боксера - это ж тактика и стратегия! Круговая оборона, понял? - горячился Володя. - А уличная стенка - шантрапа необученная. Орут да кулаками машут, а глаза защурят, чтоб другие боялись". - "Это смотря по тому, какая стенка, - возражал Семен Семенович. - Ежели, к примеру, в стенке стоял бы мой дед Евсей. Он бы один уложил обоих твоих боксеров. Он, бывало, голицы наморозит, да еще коровьим дерьмом смажет. Они потяжельше твоих боксерских перчаток". - "Боксерские перчатки легкие, голова!" "Тогда зачем в драке их на руки надевают?" - "Бокс - это честный бой, понимаешь?" - горячился Володя. "А в стенке тоже лежачих не били..." И так они могли спорить битый час.
- Где ж "козла" раздобыть? - раздумчиво вопрошал Володя.
- А чего тут ломать голову? Позвони Батурину, он пришлет свою "Волгу", - подсказал Семен Семенович.
- Куда ты ему позвонишь? Он теперь в лугах.
- Ну возьми в управлении. Они ж тебе подчиняются.
- У них свои гаврики на дорогах голосуют, - Володя задумался, потом радостно воспрянул: - Пошли на ветпункт! Врач на сборах, а "козел" в гараже.
- А как же я? - спросил Семен Семенович.
- Жди. Сперва мы найдем Батурина, договоримся... потом за тобой машину пришлем.
- А кто нам даст машину? - спросил я.
- Как кто? Пойдем и возьмем. Сами, - ответил Володя.
- Она в гараже, под замком! И для машины ключ нужен?!
Володя поглядел на меня, как на школьника, и даже поморщился. Потом вынул из кармана несколько автомобильных ключей на кольце, побрякал ими перед моим носом и сказал:
- Этими ключами можно завести почти все тихановские "козлы". Мне доверяют. Вот... - он вытянул медный, сильно потертый ключик. - Этот ветеринарский. А гараж у них гвоздем открывается. Пошли!
Ветеринарная лечебница стояла на отшибе от села. Когда-то ее строили за колхозной бахчой. Белая круглая башня с двумя крыльями, с окнами во все стороны смахивала на татарскую мечеть. Мужики посмеивались в те далекие годы: "Церкву закрыли, а мечеть для лошадей построили".
От колхозных бахчей теперь и следа не осталось: два порядка добротных домов под шифером, под голубой и красной жестью растянулись от Тиханова до самых Выселок. Сады, палисадники, улица широкая да травушка-муравушка... Красота! Идем с Володей, любуемся.
- Это кто ж построился? - спрашиваю. - Совхоз для рабочих, что ли?
- У нас из тихановских в совхозе работает только один человек управляющий, - ответил Володя.
- Как?! - удивился я. - В Тиханове эдакая прорва людей... Где ж они работают?
- В конторах.
- Так уж все и в конторах?
- Еще на кирпичном заводе, на аэродроме, в доротделе, в лесничестве. Мало ли где.
- Но ведь у вас в райцентре совхоз? По крайней мере отделение. Кто ж в поле работает?
- Сергачевские.
Село Сергачево лежало в трех километрах от Тиханова.
- Что ж они, на автобусе ездят?
- На грузовиках.
- Весело живете, - говорю.
- Не жалуемся.
Мы остановились возле щитового финского дома, покрашенного в желтый цвет.
- Зайдем, - кивнул Володя. - Это мое жилье.
Дом как дом - ничем не лучше других; веранда с крылечком под козырьком, сарай за домом, а впереди палисадник, обнесенный штакетником: молодые яблони, приземистая кустистая черноплодная рябина, аккуратные грядки клубники.
- Чей сад? - спрашиваю. - Кто садил?
- Сад мой, а дом казенный.
- Значит, надолго осел.
- Не в том дело. Просто я терпеть не могу оголенные дома. Крестьянская привычка: где живешь, там и сад ростишь. Это, знаешь, вроде зуда в руках; как иная бабка без веретена или вязальных спиц сидеть не может, так и я... Эти яблони из рязанского питомника привез - семилетки. А за рябиной в Мичуринск ездил.
Он отпер дверь под английским замком, снял в сенях со стены брезентовую куртку и стеганую фуфайку.
- Выбирай, что по душе, - подал мне.
- Зачем? - спросил я удивленно. - И так жарко.
- Пригодится. Зори у реки холодные, - нехотя ответил он, захлопывая дверь.
Мы прошли задами к ветлечебнице. Здесь было пустынно и безлюдно. Двери на замке. В левом крыле окна выбиты.
- Это что? Ребятня хулиганит?!
- Нюрка Селезнева разбила, - сказал Володя, заглядывая внутрь, потом пояснил: - Санитарка эпидемстанции.
- Ненормальная, что ли?
- По пьянке... Они тут с врачом вдвоем хозяйничают. Он у нас и ветврач и эпидемиолог. Холостой... Путался с ней. Кто их знает - видать, поссорились. Он ее хотел уволить. Она напилась с утра пораньше и пошла окна бить. Да орет на все село: я ему, говорит, не только окна - глаза серной кислотой выжгу. Он и укатил на сборы.
Володя подошел к гаражу, с минуту поколдовал над замком и открыл ворота. В гараже стоял "газик" с зелеными крестами на боках и с длинной белой надписью по брезенту: "Ветеринарная скорая помощь". Мы сели в него и поехали.
Сперва мы приехали на пантюхинские луга. На станах у самой реки человек пять обступило крашенную в кирпичный цвет прицепную машину, похожую на перевернутую телегу - колеса у нее были выше платформы. Оказалось, это прессовально-подборочная машина, и она испортилась: не подавало проволоку, отчего сенные брикеты разваливались.
- А ну-ка, дай попробую! - Володя засучил рукава и полез копаться, как заправский механик; то ложился на спину и под колеса заглядывал, то теребил барабан с намотанной проволокой. Наконец сообразил: - Да у вас секач не работает. Ну?! Глядите... Во-первых, скоба не захватывает проволоку, а во-вторых, она сползает... Не режет! Ну?
Секач исправили, машину запустили, и только потом Володя спросил:
- Батурин не был у вас?
- Был. За механиком уехал. Пресс чинить.
- Куда уехал?
- В контору, куда ж еще? Оттуда вызовет.
- Понятно... - он оглядел собравшихся и неожиданно спросил: - Чьи мотоциклы?
- Бригадиров один. А другой вон, Ивана.
- Николай, можно покрутиться? - спросил он сидящего на траве бригадира, одутловатого детину в замызганной кепочке и в белом тельнике.
- Валяй! - сказал тот и протянул ключ.
Володя завел мотоцикл с коляской и стал выписывать круги, опираясь на левую ногу, как на циркуль.
- Круто берешь! - крикнул кто-то. - Смотри не кувыркнись.
- Не таких объезжали, - сказал Володя.
Потом перешел к другому мотоциклу, без коляски. Этот завел не спрашиваясь: покрутил ручку, погазовал на месте и вдруг как откинется назад, как гикнет - и с ревом полетел на одном заднем колесе, держа переднее на весу.
- Эк, дьявол! Как рысак берет, с ходу!
- Кра-асиво.
- Отчаянная башка, - раздались голоса.
Я залюбовался его лихой и какой-то хваткой посадкой; белая рубашка пузырем вздулась на спине, плечи развернуты, голова запрокинута назад, глаза сощурены... А ноги сами по ветру летят. Разойдись, кому жизнь дорога!
Ладный мужик, ничего не скажешь. И ходит хозяином: поступь резкая, но пружинистая, легкая и взгляд снисходительный - только бровями поведет да веки чуть приспустит: "В чем дело? Какие могут быть затруднения?"
Батурина нашли мы в Пантюхине, в колхозном правлении. Это был дюжий мужчина в желтой чесучовой паре - пиджак с запасом, каждая штанина что твоя юбка, словом, костюм мог принять в себя еще одного мощного Батурина. Брови рыжие, косматые, нос толстый, голова красная, выбритая до блеска, как у Григория Котовского. Ну и, конечно, соломенная шляпа... Правда, покоилась она не на голове председателя, а лежала на его просторном столе.
- Владимир Васильевич! Андреич!! Вот так гостей мне бог послал! широко улыбаясь, он встал нам навстречу и говорил тихим, надтреснутым тенорком.
- Гостей угощать надо, - сказал Володя и подмигнул мне.
- А как же, как же?! Значит, отдохнуть приехали? Сейчас мы сообразим... Сейчас отдохнем...
Он прошел к порогу и растворил дверь:
- Леша! Ива-ан! Да где вы там, черти? Позовите Рыжова!
Первым вбежал Леша, верткий морщинистый мужичок с ноготок.
- Иван Павлович, Рыжов в луга собрался пресс чинить.
- Да какой теперь к чертовой бабушке пресс!! Гости приехали. Скажи ему, чтоб Кутузову наказал: пусть, мол, приготовится. Мы зайдем на полчаса... На вот деньги возьми! - он сунул ему пачку "красненьких". - Да! Еще скажи: пусть к рыбакам пошлет "Москвича", чтоб рыбу приготовили... Да постой! Что тебя, пружина в зад толкает? Поезжай на ферму, закуски возьми. Корзину этих самых положи... Ну, понял?
- Понял, Иван Павлыч.
- Да в багажник положи пяток тех... горластых. Чтоб покрупнее были, помягче. Понял?
- Понял, Иван Павлович.
- Ну, поезжай!
Тот пулей вылетел.
- Значит, отдохнуть приехали. Это хорошо... Отдохнем, - потирая ручищи, радостно говорил Батурин, прохаживаясь по кабинету.
- Погоди радоваться! Ты сперва расскажи, как сенокос идет? - остановил его жестом Володя.
- Владимир Васильевич! - всплеснул руками Батурин. - Это мы всегда пожалуйста. У нас - не у гордеевских постников... У нас работа из рук не валится. Мы на шефах не едем. Да вот они, сводки! - он подошел к столу, раскрыл папку. - Вот, смотри!
Несколько минут они проглядывали сводки и ведомости: сколько скошено, да застоговано, да запрессовано; стучали на счетах, на бумаге прикидывали - когда кончат, сколько сена сдадут... Обычные сельские заботы да хлопоты.
Потом пришел механик Рыжов. Он был под стать самому Батурину: плечи руками не обхватишь, улыбка во весь рот, зубы один к одному, что твой кукурузный початок. Под мышкой он нес две буханки черного хлеба.
- Наказал Кутузову? - спросил его Батурин.
- Наказал, - ответил тот от порога. - Хоть сейчас, говорит, приходите.
- А хлеб зачем? У него что, хлеба не хватает?
- Это жена мне наказала. Я думаю: дай-ка сейчас прихвачу. Не то загуляемся - позабудем.
- О! Одной рукой передок "Москвича" подымает, а бабы своей боится, засмеялся Батурин, обращаясь к нам.
- В наше время кого ж еще бояться? - смеялся и Рыжов, здороваясь с нами.
Зазвонил телефон. Батурин с досадой поглядел на него, потом вопросительно на нас: брать, мол, трубку или рукой махнуть? Но Володя уклончиво молчал, а телефон все трещал и трещал. Батурин тяжко вздохнул, как бык, и покорно снял трубку.
- Тебя, Владимир Васильевич, - сказал он, зажимая конец трубки и отводя ее от лица. - Что сказать?
- Кто спрашивает?
- Настя.
- Давай сюда! - Гладких взял трубку и с минуту молча слушал. Потом сказал: - Хорошо, сейчас приеду.
- Что там загорелось? - чуть не со слезой во взоре спросил Батурин. Вот бестолковый народ! Отдохнуть человеку не дают.
- Кузовков приехал. В приемной ждет, - ответил Гладких, кладя трубку.
- Чего еще надо этому шаромыжнику? Всю жизнь на иждивении. Захребетник несчастный, кислый подворник! - шумно возмущался Батурин.
- Чего ему надо? - переспросил Гладких. - Да все то же самое - людей. Шефы, наверное, разбежались с сенокоса. Ну, ладно, я поехал.
- Да как же так, Владимир Васильевич? - Батурин ринулся к дверям за Володей. - Мы все заказали, приготовили. А ты от ворот поворот? Зачем обижаешь?
- Хорошо, я приеду, - отозвался тот. - Вы где будете?
- В углу на Мотках... Возле самой реки. Ну там, где стол выкопан.
- Хорошо, я вас найду. А Семена Семеновича сразу Пришлю. Куда его?
- Семена Бородина! - обрадовался Батурин. - Семена давай прямо к Кутузову. Мы его там подождем.
Мы вышли втроем из правления: Батурин, Рыжов и я. "Волги" все еще не было.
- Пройдем пешком, - сказал Батурин. - Кутузов живет недалеко.
- Громкая у него фамилия, - заметил я.
- Какая фамилия! - удивился Батурин. - Кривой он, потому и прозвали Кутузовым. Пошли.
- Может, в магазин завернем, прихватим чего-нибудь, - предложил я.
- Еще чего! - отрезал Батурин. - Он сыроваром работает на молзаводе. У него только черта рогатого нет. И то потому, что эта скотина не держится на молзаводе. Не то бы он и черта рогатого спер.
Механик так и покатывается. Буханки черного хлеба он запер в столе Батурина. "Вечером загляну, - говорит, - прихвачу". А Батурин ему: "Смотри, вместо хлеба счеты не упри".
Кутузов нас встретил возле своего палисадника.
- Иван Павлович! Николай Федорович! - бросился он навстречу, словно родных братьев увидел. - Все уже готово. Только вас и ждем.
- Сейчас мы пробу сымем, - сказал Батурин, проходя мимо Кутузова в калитку. - Не переперчил?
Механик опять захохотал, а Кутузов в некоторой растерянности остановился передо мной: что это, мол, за птица? Откуда? На всякий случай подал мне широкую и жесткую, как лопата, ладонь:
- Михаил Кузьмич.
Я представился в свою очередь. Кутузов все поглядывал настороженно: лицо у него припухлое, красное, с мелкими бисеринками пота на лбу и на подбородке, словно он только из бани выскочил. И на этом красном лице резким пятном выделялся белый невидящий зрак.
- Извиняюсь, вы из области? - спросил он, пропуская меня в калитку.
- Хватай дальше - из Москвы! - крикнул Батурин с крыльца. - Главный ревизор по сыроварням.
Механик засмеялся.
- Пошли, пошли! - подгонял нас Батурин. - А то квас прокиснет.
На веранде был накрыт стол: в центре стола три поллитры водки, по краю тарелки с сыром, со свиным салом да с забеленной окрошкой. Хозяйка, маленькая, кругленькая, в белом фартучке, с таким же красным и потным, как у хозяина, лицом, суетливо расставляла стулья и приглашала к столу. На веранде было жарко, как в парной.
- А где шайки? Где березовые веники? - спросил Батурин.
Хозяева остановились, растерянно глядя то на стол, то на Батурина.
- Я спрашиваю: париться нас пригласили или отдыхать? Если париться, то ставь шайки с горячей водой, а если отдыхать - растворяй окна!
Механик засмеялся, а Кутузов, виновато улыбаясь, возразил:
- Нельзя, Иван Павлович... Окна у нас того... одна видимость только. Они обманные, не открываются.
- Мало вам государство обманывать! Так еще и самих себя решили обмануть? Вот я вас! - погрозил Батурин пальцем.
На этот раз с механиком заодно смеялись и хозяева, а Иван Павлович шумно сопел и требовательно оглядывал стол: не поймешь - не то шутил, не то и впрямь сердился.
- Это все она виновата, - сказал Кутузов и кивнул на жену. - Строили веранду, говорю: форточку давай сделаем. А она мне: чтоб мухоту разводить? Я, говорит, твоей башкой заткну эту форточку...
- Ковда я тебе говорила, ковда? - затараторила хозяйка. - Ты в избе-то фортку не открываешь - боишься, кабы кто не влез.
- Ну, ладно... Растворяй дверь на улицу, - сказал Батурин.
- Так ведь слышно будет. Пацаны сбегутся, - робко возразил Кутузов.
- А ты отгонять станешь... Вместо Полкана.
Механик опять засмеялся.
- Садись, Андреич! Садись, - приглашал и меня и хозяев Батурин. - Если и не отдохнем, то хоть попаримся.
Батурин налил всем водки по граненому стакану и первым поднял свой:
- Ну, за самих себя.
Выпили все до донышка; даже хозяйка пила, хоть и морщилась и плевалась потом, приговаривая: "И кто ее выдумал? Чтоб ему в гробу перевернуться!"
Водка была теплой до тошноты, и я оставил полстакана.
- Андреич, ты что? Ай обиделся? - удивился Батурин.
- Да как-то боязнь - сразу и до дна, - попытался отшутиться я. - Надо сперва приглядеться к ней.
- Э-э, нет! Ее брать надо с ходу, штурмом. Иначе она тебя самого одолеет. Выпить стакан - одно дело, а растянуть его на двадцать два наперстка - совсем другое. Пей и не мешкай! А главное - закусывай, закусывай... Ешь сало! Ни один хмель тебя не возьмет.
- А я люблю витамином закусывать, - сказал механик, - томатным соком. Во! - он теперь тоже покраснел и на его крутом высоком лбу засверкали такие же бисеринки пота, а черные высокие волосы опали и залоснились.
- Сало полезней, - не сдавался хозяин.
- В сале нет витаминов, - сказал механик.
- Ну, если в свином сале витаминов нет, тогда я уж и не знаю... обиделся хозяин.
- Ладно вам спорить, - сказал Батурин, наливая еще по стакану. - Мы пьем по науке: по полной и до дна. А кому наша наука не по нутру, пусть хлебает квас.
Возле дома остановилась машина. Хозяин выскочил в палисадник и через минуту вернулся с Семеном Семеновичем.
- Привет запорожцам от турецкого султана! - крикнул Семен Семенович с порога и начал декламировать знаменитое письмо запорожцев: - Який ты к черту лыцарь, що голою ж... ежаки не вбьешь...
- А, привет заслуженным артистам-гитаристам! - шумно приветствовал его Батурин. - Давай штрафной!
И сунул ему в руки стакан водки. Тот вытянул губы трубочкой, чмокнул стакан и продекламировал: