— В таком случае, не пробовал ты пропустить расправу и сразу свалиться якобы в приступе? — спросила я.
— Пробовал. Неэффективно. Они же видят, что я придуриваюсь, ничего у меня не болит. Бодро включаются в представление, а потом хихикают в своей комнате.
Мите было восемь лет, когда последний раз я подняла на него руку. Дело происходило в Мехико. Муж работал там собственным корреспондентом «Комсомольской правды». Мы — при нем, в длительную командировку едут всей семьей. Квартира, она же корпункт, в два с лишним раза больше московской. Мыть полы без швабры — тяжело. А швабра пропала. Сгинула. Все обыскала — нет швабры. Митя искал вместе со мной, ходил по квартире, предположения выдвигал:
— Может, из гостей кто-нибудь взял? Или соседи?
— Как ты себе это представляешь? Заглянули чаю попить и ушли со шваброй? Ложись на пол, лезь под кровати, посмотри там.
И на пол ложился, и заглядывал во все углы — так целую неделю. Пока за какой-то надобностью не заглянула я в большую коробку от телевизора в кладовке, где хранились нужно-ненужные вещи. В коробке лежала швабра со сломанной ручкой.
Я настолько опешила, что вышла из кладовки с двумя обломками швабры в руках и протяжно спросила:
— Митя-а-а?
— Извини, мама, я нечаянно сломал.
— Ах, нечаянно! — заорала я. — А врал тоже нечаянно? А про гостей и соседей сочинял тоже нечаянно? Спектакль разыгрывал нечаянно? Швабра — это ерунда! Но ты обманывал! На чистом глазу, как последний врун!
Я кричала и бегала за сыном по квартире, размахивая остатками швабры, несколько раз попала по спине, но не сильно.
Вечером, рассказывая обо всем мужу, я говорила:
— Понимаю: он нас, да и себя испытывал. Митя за свою недолгую жизнь переколотил много посуды, испортил кучу вещей. Чего стоит только журнальный столик, стеклянную столешницу которого Митя разбил. Швабра в этом ряду — чепуха. Он разведывал: что будет, если слукавить, промолчать о содеянном. Кроме того, как выяснилось, Мите запала в голову мысль, когда-то мною высказанная, что отсроченное наказание не бывает суровым. Я ему показала отсроченное! А признайся он сразу, отделался бы легкой нотацией. Чего ты улыбаешься? Радуешься, что не сам палачом выступил?
— Только удивляюсь. Как это Митька не сообразил тихо вынести сломанную швабру на улицу и выкинуть? Тогда бы ему все сошло с рук.
Наверняка нашим детям многое сошло с рук ввиду отсутствия у нас информации. Я не знаю, например, когда они впервые попробовали курить или пить вино. Но совершенно убеждена, что наказание должно соответствовать проступку.
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ПРОМАХИ
Тема битья вплотную примыкает к теме другого насилия — мальчишеских драк.
Очень долго я была, каюсь, этакой доморощенной толстовкой. И светлый принцип Льва Николаевича Толстого — непротивление злу насилием — казался мне истиной в последней инстанции. Поэтому когда старшенький Никита подрос, а подрос он рано — в два года за четырехлетнего принимали, — я запрещала ему драться. Полностью запрещала. Вела длительные беседы про то, что есть люди, а есть животные. Животные не умеют разговаривать, поэтому они сражаются и кусают друг друга. А человек — это высшая ступень природы, он способен объясняться, любую проблему решить с помощью диалога. Когда человек пускает в ход кулаки, он становится животным. И надо, чтобы все люди перестали драться, тогда и войны прекратятся, и никто погибать не будет. А самые лучшие люди те, которые не дают сдачи, когда их бьют. Ведь проще всего остановить драку, не участвуя в ней. Если много-много людей перестанут давать сдачи, воцарится мир.
Поэтому, Никиток, никогда и никому не давай сдачи! Помни, что ты человек.
Год я так Никите внушала непротивленческие идеи, второй. И вдруг однажды воспитательница в детском саду отводит меня в сторону:
— Скажите, пожалуйста, вы Никиту дома бьете?
Вопрос был настолько нелеп (до побега и первой
порки оставалось три года), что я рассмеялась:
— Конечно, бьем регулярно.
— Это заметно.
Воспитательница ответила без тени юмора, пришлось повиниться:
— Извините, я пошутила неудачно. Просто странно даже подумать, что мы можем бить детей. А почему вы спросили?
— Потому что ваш Никита, вроде не трусливый мальчик, но пугается, вздрагивает, стоит на него замахнуться.
— А кто на него замахивается?
— Это неважно, — закончила воспитательница разговор.
Мне-то как раз самым важным казалось, кто и почему замахивается на моего ребенка.
Вечером я делилась с мужем опасением, что нашего мальчика, возможно, истязают в детском саду: — Вздрагивает он! Конечно! Единственный ребенок, наверное, которому запрещено давать сдачу.
— В каком смысле? — не понял муж. — Кем запрещено?
— Мною.
— Все равно не понимаю. Как это ты запрещаешь давать сдачи?
— Словами. Рассказываю, что есть люди и животные…
И далее по тексту, вплоть до того, что станешь, сыночка, настоящим человеком, если никогда не будешь давать сдачи агрессору.
Женя смотрел на меня с ужасом. Будто мы вчера познакомились, я произвела прекрасное впечатление, а сегодня оказалась дура дурой. Между тем мы женаты более пяти лет.
— Что ты молчишь? — спрашиваю. — И смотришь странно. Толстой Лев Николаевич — твой любимый писатель. Непротивление злу насилием…
— Какой Толстой? — перебивает Женя, к которому вернулся дар речи. — Какое, к лешему, непротивление? Ты с ума сошла? Ты зачем мальчишку уродуешь? У меня за спиной!
— Почаще бывал бы дома, — парирую, — знал бы про наши разговоры.
— Мне и в голову не могло прийти, — кипятился муж, — что ты такая… такая… неумная. Пойми, мальчишки — как стая волчат, и законы у них щенячьи. Не дерется, сдачи не дает — значит, трус, слабак и затравить его милое дело. Прекраснодушие годится для уроков литературы, но не для пацанов. Неужели ты хочешь, чтобы наш сын вырос затюканным рохлей, над которым все будут смеяться, которого будут презирать и унижать? Чтобы он не мог, боялся защитить мать, брата, жену, наконец? С сегодняшнего дня толстовство в нашей семье отменяется!
Потом у мужа был разговор с Никитой. О том, что защищаться, то есть давать сдачи, надо обязательно. Нельзя обижать слабых, младших, вообще лучше не бить первым, но всегда быть готовым к отпору, напрягать мышцы рук. Не нужно бояться боли — она не сильнее, чем когда падаешь и ударяешь коленку или руку. На разумное недоумение Никиты, а почему мама раньше говорила все наоборот, папа ответил в том смысле, что мама — женщина, сам понимаешь.
Так зарождается гендерный шовинизм.
У меня сжалось сердце, когда Женя передал итоговый вопрос, уточнение Никиты:
— Теперь если Сашка опять будет меня бить санками по голове, я тоже могу ему врезать?
Мое приложение толстовской теории непротивления к маленькому сыну никакой роковой роли не сыграло, травмы детской психике не нанесло. Никитка и установку «не бей первым» быстро отбросил. Через несколько месяцев я наблюдала, как соседский мальчик обозвал Никиту вонючкой, и мой сын бросился на него с кулаками. Идеи непротивления злу насилием сын быстро забыл.
Откровенно говоря, мне вообще кажутся сомнительными роковые последствия детских психологических травм. При всей болезненной остроте с годами они рассасываются. На детях заживает быстрее, чем на взрослых. Что бы там ни насочинял великий Фрейд.
Никите лет двадцать шесть, он расстался с очередной славной девушкой.
— Чем Юля тебя не устроила? — гневно спрашиваю. — Тем же, чем Таня, Маня и далее по списку?
— Не знаю, мамочка. Вначале я загораюсь, а потом остываю, становится жутко скучно.
Воспитание мальчиков
— Мне горько сознавать, что мой сын не способен к развитию отношений, что он попрыгунчик. Это своего рода нравственная инвалидность. Загорается он! Как спичка, но не как костер. Вот погоди! Даст бог, доживу, увижу, как у тебя от страсти коленки будут дрожать и подгибаться.
— А, может, никогда и не подогнутся.
— Тогда ты точно душевно ущербный.
Забегая вперед, скажу, что, когда Никита встретил свою будущую жену Анечку, задрожали у него коленки, ой как задрожали, ходуном заходили.
Тогда же сын вызвал мой гнев сравнениями: вот ты, мама, так и сяк на то и се — правильно реагируешь, а девушки на то и се — совершенно иначе, глупо и скучно.
— Ты мне готовишь веселую старость? — набросилась я на сына. — Чтобы невестка за подобные сравнения меня возненавидела? Одинаковых людей не бывает, как раз повторения скучны и неинтересны. Только эдипова комплекса нам не хватало. Ты Фрейда читал, знаешь, что такое эдипов комплекс?
— Читал, знаю, — пожал плечами Никита. — Но, мамочка, мне никогда не хотелось убить папу.
Вот и мне кажется, что Фрейд перемудрил с детской сексуальностью и ее последствиями во взрослой жизни.
Вот и мне кажется, что Фрейд перемудрил с детской сексуальностью и ее последствиями во взрослой жизни.
Конфликты с сыновьями у нас случались на всех этапах взросления и до сих пор случаются. Как без конфликтов живым людям? Но по большому счету было бы грехом мне на мальчиков жаловаться. Их любовь — моя жизненная база. Однако мои невестки совершенно на меня не похожи — ни внешне, ни характерами. Я высокая крепкая блондинка. Галя и Аня — миниатюрные брюнетки. Я как мудрая черепаха большей частью спокойна и неэмоциональна (читая эту книгу, в подобное трудно поверить, но ведь здесь описываются острые моменты). Галя и Аня живо реагируют на ситуации, слова, замечания, поступки других людей, которые мне кажутся не стоящими нервов. И дело здесь не только в разнице возрастов. Мне и в юности говорили (это было несколько обидно), что у меня мужской ум — логичный, рациональный, взвешенный. А у моих невесток ум женский — быстрый, искрометный, вспыльчивый.
Я написала об этом, чтобы выразить свое сомнение еще в одной теории — мол, мальчики выбирают жен, похожих на матерей. Ничего подобного. Тому пример не только наша семья. Теории хороши на бумаге, они восхищают логичностью оригинальных умозаключений. Но к реальной жизни отношения почти не имеют, во всяком случае в массовом варианте. Хотя мы любим прятаться за теории, объясняя ими свои неудачи, провалы, ошибки.
Вернемся к педагогическим огрехам.
В младших классах я уделяла внимание литературным занятиям детей. «Литературным» — звучит, конечно, высоко, но стишки, зарисовочки они у меня писали. Привычку излагать свои мысли на бумаге или выплеснуть фантазию я считаю одной из полезнейших. Она формирует способность четко выразить мысль и, следовательно, влияет на устную речь. Она помогает выплеснуться эмоциям, которые в повседневной жизни часто не находят выхода. Да что убеждать? Кто не вел дневников? И ведь не с целью увидеть их напечатанными в виде книги мы корпели вечерами. Напротив, дневник — интимнейший хранитель секретов, чужому глазу не предназначенный.
В девять лет Никита решил взяться за крупную литературную форму — за повесть. Писал в тетрадке двенадцати листов в линеечку. Долго писал, недели две, исписал шесть листов и решил мне показать.
Повесть называлась «Будни необитаемого острова». Замечу, что, прочитав до конца, я обнаружила, что необитаемый остров перенаселен. Там присутствовали Чебурашка, Незнайка, другие детские герои, которые соседствовали со Шварценеггером и Сталлоне. Но дочитала я потом, а сломалась на первом предложении. Вот оно: «Чебурашка сидел и чистил свой любимый винчестер».
Я разразилась хохотом и не могла остановиться. Никита очень обиделся. И как я потом ни убеждала его, что меня развеселила аллитерация — это, сыночек, такой прием, когда подчеркиваются какие-то звуки: «купи кипу пик» — аллитерация на «к» и «п»; а у тебя, Никитушка, очень редкая аллитерация на шипящие и свистящие «с» и «ч». Как ни оправдывалась, Никита повесть забросил и никогда более с литературой не связывался, хотя дневники периодически вел.
С другой стороны, наши дети не унаследовали от родителей ни страсть к бумагомарательству, ни сколь-либо заметные к тому способности. Когда в старших классах мы спрашивали: «Не хотите ли пойти на факультет журналистики?» (проще было пристроить) — то слышали дружное и решительное: «Нет!» И правильно. Журналистика от этого только выиграла.
Трудно спорить с утверждением: «В ребенке надо развивать все, что только можно развить». Но тогда его придется водить в спортивную школу, в художественную и музыкальную, на танцы, в кружок автомоделирования и в конюшню — общение с лошадьми очень благотворно. А обычную школу и домашние задания никто не отменял. И без знания иностранных языков места под солнцем не предусмотрено. Поэтому давайте развивать то, что способно развиться или без чего в будущем не обойтись.
С музыкой мы все-таки попробовали.
Никита первоклассник, школа рядом с консерваторией. Маме одного мальчика приглянулся мой Никита. Это была мама из тех мам, что днюют и ночуют в школе, что до седых волос водят сыночка за руку и все за него решают: что есть, что пить, с кем дружить, кого любить, на ком жениться. Никита подошел на роль друга-опекуна Сережи в учебное время. Но хорошо бы обеспечить исполнение Никитой защитных функций и в музыкальной школе, где занимался Сережа. (Замечу в скобках, что заставить маленького ребенка дружить с кем-то так же проблематично, как взрослого насильно женить. Никита конфеты-шоколадки от Сережиной мамы получал регулярно, но службу не исполнял.
Сережина мама принялась меня уговаривать: на духовые в музыкальной школе при консерватории недобор, она, мама Сергея, уже поговорила с кем надо, рассказала, какой Никита хороший мальчик, договорилась о прослушивании. Это была, насколько я помню, не собственно музыкальная школа, а нечто вроде подготовительных классов, набираемых для педагогической практики студентов консерватории. Духовые, рассуждаю я мысленно, — это неплохо. Все-таки не пианино. Мы живем на съемных квартирах, и пианино по Москве возить нам не улыбается. Кроме того, духовых инструментов много, не обязательно покупать громадную трубу, можно отделаться маленькой дудочкой, вроде флейты. Что касается музыкальных способностей моих детей, то до сегодняшнего дня они не проявились. Если мы с мужем худо-бедно можем подтянуть застольную песню, то Никите с Митей и в хоре делать нечего — все песни они поют на один мотив, который и вовсе речитатив. Однако упустить такой шанс — школа при консерватории!
В назначенный день приходим. Я, Никита и Сережина мама. Прослушивает нас милая женщина средних лет Тамара Петровна. Она выбила карандашом простенькую дробь по столу и попросила Никиту повторить. Он настучал совершенно другое и более длинное. Тамара Петровна слегка нахмурилась и предложила Никите спеть песню. Я думала, что сын выдаст что-нибудь из детсадовского репертуара, но Никита неожиданно затянул полублатную песню про нары и волю. Откуда нахватался такой пошлости? Я покраснела от смущения. Для следующего испытания Тамара Петровна села за рояль и взяла аккорд.
— Сколько ты слышишь нот? — спросила она.
— А ноты — это кто? — вопросом на вопрос ответил Никита.
— Сколько звуков слышишь? — упростила задачу преподаватель и снова коснулась клавиш.
— Десять, — не поскупился Никита.
Хотя звучало четыре ноты, потом три, потом две. Но Никита наращивал: двенадцать, пятнадцать.
Тамара Петровна резко крутанулась на рояльном стульчике и спросила гневно:
— Кто сказал, что это хороший мальчик?
Поскольку я покраснела еще пуще, теперь уже из-
за обиды, она поправилась:
— Нет, он, конечно, может быть хорошим мальчиком. Но к музыке абсолютно непригоден.
— Тамара Петровна, — заломив руки, выскочила вперед наша доброхотка, — может, разовьется? Возьмите Никиту, пожалуйста, хоть с испытательным сроком. Никита будет стараться.
В том, что Никита будет стараться, я очень сомневалась.
— Может, что-то и разовьется, — согласилась добрая Тамара Петровна. — Ладно, пусть приходит.
Очевидно, недобор на духовые был нешуточным.
Мы шли с Никитой к метро, и я мысленно просчитывала вероятность того, что «что-то разовьется». Вероятность была минимальной. Да и покупка музыкального инструмента ощутимо подорвала бы наш семейный бюджет.
— Никитуля, выбирай, — предложила я, — музыкальная школа или бассейн? И то и другое нам не осилить.
— Конечно бассейн, мамочка.
На том и порешили.
В период, когда дети задают много вопросов, их называют трогательным словом «почемучки». Ребенок познает мир, и ему надо помогать в этом, отвечая на вопросы. Ребенок Никита мог довести до белого каления своими вопросами. Его заклинивало на том или ином вопросительном слове.
Вот наш диалог в сильно сокращенном варианте.
— Зачем светит солнце?
— Чтобы на земле была жизнь, чтобы листочки на деревьях и травка были зелеными.
— Зачем зеленая травка?
— Ее будет кушать коровка и даст тебе молочко.
— Зачем мне молочко?
— Чтобы расти большим и сильным.
— Зачем мне расти большим?
— Еще одно «зачем?» и ты пойдешь убирать у себя в комнате!
— Заче… Почему надо убирать в комнате?
— Потому что человека должен окружать порядок.
— Почему нужен порядок?
— ПОТОМУ ЧТО!
Со временем я научилась замыкать цепочку Никитиных вопросов, не раздражаясь. Я возвращала сына к первому вопросу: давай посмотрим, как ты запомнил, что я объясняла. Зачем светит солнце? Зачем травка зеленая?
Никита сменил тактику.
Он стащил спички, но дедушка застукал:
— Что это? — грозно спросил и протянул руку.
Никита тут же отдал коробок.
— Что, я тебя спрашиваю? — повторил мой свекор.