— Что, я тебя спрашиваю? — повторил мой свекор.
— Где, дедуля?
— Вот это! Где ты взял спички?
— Какие спички?
— Эти! Откуда они у тебя?
— Они не у меня, они у тебя, дедуля.
— А раньше где они были?
— Не знаю.
— Раньше они были у тебя, и ты играл со спичками!
— С какими спичками?
— С этими спичками, которые ты мне отдал!
— Дедуля, ты попросил, я и отдал.
Кончилось тем, что свекор приволок Никиту ко
мне и, потрясая коробком спичек как погремушкой, вскричал:
— Полюбуйтесь! Вырастили демагога.
Я провела беседу на тему «спички детям не игрушка». Но Никита слушал невнимательно, думал о чем-то своем.
— Ты понял, что спички брать нельзя?
— Я понял, я и раньше знал. Мама, кто такой демгагог?
— Де-ма-гог. Это человек, который болтает попусту, всякую ерунду, вместо того, чтобы вести речь по сути.
— Ты говорила, что по родственникам всякое передается.
— Какое всякое?
— От дедушки к папе, потом ко мне клетки разные и глаза, и уши переползают, и даже как вести себя.
— Черты характера и привычки. Говорила, и что?
— Значит, дедушка и папа тоже демагоги?
Митя задавал мало вопросов, предпочитал до всего доходить своим умом. И только когда ответ найти не удавалось, спрашивал взрослых. К сожалению, на его вопросы мы не всегда точно отвечали. Или честно.
Попутно замечу, что и иностранные языки Митя осваивал, как ему нравилось. В Мексике наотрез отказался учить испанский, но уже прилично заговорил через три месяца — благодаря мультикам по телевизору. Мне не очень верят, когда я говорю, что английский Митя выучил без словаря, но это чистая правда. Ему было лень листать словарь, он просто читал книги, по смыслу понимая значение слов. Английский Митя знает блестяще, но если заглядывал в словарь пять раз за всю жизнь, то это самое большое. Лень — неотъемлемое Митино качество, а иногда лень помогает лучше упорного труда.
Мы с Митей, которому еще через год идти в первый класс, проводили Никиту в школу, возвращаемся домой на автобусе. Как всегда, если ребенок задает вопрос, а родитель отвечает, прислушивается весь салон.
— Мама, что такое падёж?
— Это когда умирает много домашних животных от заразной болезни.
Я рассказала про ящур, про карантины, про то, что есть болезни, которые передаются от животных человеку, — словом, подробно, развернуто ответила.
На Митином лице недоумение:
— При чем тут падёж слов?
— Ни при чем, это глупость.
— А Никита говорил, что ему задали падёж слов.
— Это не падёж, а падеж!
Народ смеялся, а я рассказ про склонение существительных по падежам решила отложить до дома.
С Митей надо было держать ухо востро, он мог приписать нашим словам совершенно иное значение. Ругает как-то его папа за то, что слопал все конфеты, брату не оставил, не поделился. Женя напирает на слово эгоист: ты поступил как эгоист, так только эгоисты ведут себя, только эгоисты не делятся…
Внезапно Женя останавливается и уточняет:
— Ты знаешь, кто такой эгоист?
— Да, папа, это работник ГАИ.
О том, что надо делиться, есть замечательная семейная история, связанная с моим мужем. Маленькому Жене подарили шоколадку, он снял бумажную обертку, развернул хрустящую фольгу, весь в предвкушении, и тут мамино напоминание: «А поделиться?» На диване и на стульях сидят: дядя, тетя, мама, папа, бабушка. Делиться, как известно, надо поровну. Женечка отламывает половину шоколадки и протягивает бабушке, оставшуюся часть снова пополам — тете, пополам — дяде… Когда он по кругу добрался до мамы, последней, у него в руках остался маленький квадратик. И это пополам?! Женя разревелся. Какое несправедливое правило — делиться!
Мне придется признаться, что на один из главных вопросов: откуда берутся дети — своим сыновьям внятного ответа я не дала. Сама сии премудрости усваивала от подружек, на улице, и детей на это обрекла. Сейчас появились книги для родителей, где описывается, как щекотливую тему с помощью бабочек и цветочков освещать. В наше время подобной литературы не было, а своим умом не дошла. Кроме того, Митин вопрос был, как всегда, конкретен — не в бровь, а в глаз.
Эту ситуацию я описала в одном из романов. Там, правда, действующее лицо не мальчик, а девочка. И в романе, чтобы не сбиваться с темпа, кратко изложила, а в жизни все происходило следующим образом.
Шестилетний Митя уже два года постоянно читает, книгу за книгой. Добрался до детской энциклопедии. В томе «Биология», конечно, заинтересовала глава «Размножение».
С большущей книгой подходит к бабушке:
— Я все понял про размножение. Женщинская клетка соединяется с мужчинской, а потом они растут и делятся. Мне не ясно мероприятие.
— Что за мероприятие? — спрашивает бабушка.
— Когда клетки одна в другую влезают.
Моя мама сдержала смешок и сказала:
— Там ведь написано женская клетка и мужская, а ты как произносишь? Читаешь одно, а говоришь другое, неправильно.
— Ладно, бабуля. А какое мероприятие?
— У мамы спроси, мне некогда.
Приходит ко мне на кухню, бухает энциклопедию на табурет:
— Вот размножение, а про мероприятие не написано.
— Какое мероприятие?
— Перед размножением.
Прячу лицо, хихикая, и завожу разговор издалека.
— Да я все понял про клетки, — нетерпеливо перебивает Митя. — Но при каком мероприятии они соединяются?
— Про это мероприятие очень хорошо знает папа, пойди его спроси.
Третий раз, теперь уже папе, Митя объясняет, что про клетки понял, расскажи про мероприятие. В точности, как мама и бабушка, папа смеется.
— Какое-то смешное дело, наверно? — злится Митя. — Все смеются и никто не объясняет!
— Значит, тебя интересует мероприятие? — хмурит брови Женя. — И это в то время, когда игрушки не убраны, когда мой стол завален твоими фломастерами и альбомами? Наведи порядок немедленно, а потом поговорим.
Единственный вывод, который мог сделать Митя: лишних вопросов лучше не задавать, себе хуже — заставят что-нибудь скучное делать. Сидел бы тихо, читал, не высовывался — про игрушки и фломастеры с альбомами до вечера не вспомнили бы.
С другой стороны, когда пятилетняя кнопка, дочь приятелей, рассуждала при мне о разнице в анатомии мужских и женских половых органов, называя их научными терминами, мне стало не по себе. Хотя, возможно, правы родители девочки, просветившие ее. А наша стыдливость отдает патриархальной дремучестью.
Два маленьких мальчика, два брата, конечно, периодически дрались. «Он первый ударил (сломал, сказал…)» — святой для ребенка аргумент — на практике значения не имеет. Оба, как правило, хороши.
Я купила перчатки, о которых давно мечтала: светлой замши, строчка наружу — красота! Дома некоторое время ходила в них, любовалась, вертела перед глазами. Положила на столик около телефона, чтобы, каждый раз проходя по коридору, лицезреть обновку. И тут вижу: подкрадывается Никита к моим ненаглядным перчаткам и ставит на одной маленький крестик шариковой ручкой. Я застыла от негодования. А следом является Митя и фломастером на второй перчатке ставит жирный крест. Начинаю вопить, посылаю в угол, обзываю варварами, обещаю кары небесные. Но сыновья полноту вины не признают. Митя говорит, что Никита первый нарисовал, а Никита утверждает, что его крестик был маленький-маленький, почти незаметный, а Митькин — большой. И обоим непонятно, почему я кипячусь из-за каких-то перчаток. С крестиками они даже красивее. Так я и ходила, в «красивых».
Митя пошел в туалет, Никита заглядывает, хватает туалетную бумагу и убегает. Митя выскакивает без штанов и с криком: «Я тебе, гад, покажу!» Услышав «гад», я бросаю дела, иду внушать культуру речи. Митя влетает в комнату в тот момент, когда Никита собирается сесть на стул. Митя стул выдергивает, Никита больно падает на пол, хватает близлежащую машинку и запускает ею в Митю. В ответ летит игрушечный самолет. Становлюсь на линии огня, велю немедленно прекратить и обоим отправляться по углам. Сыновья заводят волынку: «Это он первый…» Никаких выяснений, никакого дознания — марш в угол, и точка! Разбирательство бесполезно, нудно и неэффективно, когда наказания заслуживают оба. Как правило — всегда.
Не раз обращала внимание на то, что родители, имеющие одного ребенка, с ужасом смотрят, как схватываются сестры или братья в других семьях. Да они у вас просто кошка с собакой! Нет, совершенно нормальные дети, которые не знают тоски одиночества.
Я росла одна. Мама брала дополнительную работу, преподавала в вечернем техникуме. Я сидела дома, читала или играла в куклы. За стеной соседи, у них три дочери, младшая — моя подруга. В гробовой тишине нашей квартиры было отлично слышно, как дерутся или смеются девчонки. Вот что-то падает с грохотом и раздается взрыв смеха, вот кто-то заверещал, — наверное, в волосы вцепились в пылу схватки. А теперь пришла мама и кричит: «Уймитесь, черти! Жизни от вас нет!» И тишина. Но не моя, могильная, тишина, а содержательно-увлекательная. Потому что девочки сейчас забрались под стол, накрытый скатертью до пола, и шепчутся: перемывают косточки дворовым мальчишкам, или рассказывают страшные сказки, или строят планы на завтра. Я хорошо себе это представляла и отчаянно завидовала, иногда — до слез. Хлюпала носом, меняла по ходу сценарий игры со своими куклами, они у меня становились многодетными. И неважно, что «детей» не хватало. У резиновой куклы-черняшки появлялся ребенок-заяц и ребенок-котенок, пластмассовая любимица Нина ругала своего сына-плюшевого медвежонка и дочку-жабу: «Совсем меня замучили! Жизни от вас нет!»
Давно-давно я дала себе слово, что если у меня будут дети, то обязательно не один ребенок. И лучше бы две девочки или три, как у соседей. Тогда им будет весело.
Мир между моими сыновьями и относительная тишина в доме наступали в двух случаях.
Первый — когда мальчики дружно обижались на родителей, якобы несправедливо их наказавших. Причем сознание того, что каждый хотел, чтобы другого наказали, а его помиловали, сбрасывалось со счетов, растворялось очень быстро. Сыновья забавно, по-детски, копировали мою манеру обижаться. Когда я злюсь на мужа, то ограничиваю наше общение до минимума — только краткие отрывистые фразы и только по делу. Если дети, не смотря на мои просьбы, ведут себя безобразно, то никаких шуток-прибауток, никаких щекотунов (это когда их хватаешь и защекочиваешь до икоты), никаких розыгрышей, никаких спектаклей с действующими лицами — грузовичками, и тракторами, и экскаваторами. Только приказы: идите есть, идите умываться, расстелите постели, сложите одежду аккуратно, ложитесь спать, сказки отменяются, гасите свет и ни звука.
Мы прятали улыбки, наблюдая за Митей и Никитой, которые с гордо задранными носами, с поджатыми губами ходили по дому и нарочито точно следовали правилам хорошего тона: не болтали за столом, не втягивали со свистом компот из чашки, не качались на стульях, не отбирали друг у друга «самое лучшее» яблоко или грушу. С видом оскорбленного достоинства, отложив приборы, сыновья произносили:
— Спасибо, было очень вкусно! Можно выйти из-за стола?
— Можно, — улыбаюсь я. — Ах, какие у нас замечательно воспитанные дети!
— И такие загадочные! — подхватывает муж. — Чайльд Гарольды.
— Или томные Печорины.
На лицах детей явное желание задать вопрос. Кем их обозвали? Но нет, не спрашивают, надо держать лицо.
Надолго тихий бунт не затягивался, но несколько часов спокойствия обеспечены. На следующий день, проснувшись, они уже не помнили про политику гордого нейтралитета, и утро начиналось как обычно.
— А Митя мои тапочки зафутболил под кровать, пусть сам достает!
— А Никита мои шорты на шкаф закинул, пусть тоже сам достает.
— Это Митя всю пасту зубную в раковину выдавил!
— А Никита шампунь разлил и воды в бутылочку добавил.
— Ты предатель и доносчик!
— Сам первый доносчик!
— Щас как дам тебе!
— Это я тебе дам!
За право первому посетить туалет — потасовка, у раковины в ванной — толкотня, во время завтрака спор из-за горбушки хлеба.
Так растут мальчики, из которых получаются мужчины, способные отвоевать место под солнцем.
Второй вариант благостного спокойствия в доме — когда сыновья что-то вместе затевают, конспирируют. Самый длительный период, почти две недели, пришелся на их подготовку к дальнему путешествию. После первого побега прошло три года, мальчики повзрослели и теперь готовились основательно. Начали со списка необходимых вещей, который каждый вечер обсуждался, дополнялся все новыми и новыми предметами. Исписали полблокнота. Я тайком заглядывала, когда детей не было дома. Багаж планировался солидный, чтобы все увезти, понадобился бы грузовичок. Список состоял из двух частей — то, что можно было прихватить из дома, и то, что в доме отсутствовало. Привыкшие к комфорту дети собирались взять одеяла и подушки, а надувные матрасы значились во втором списке. Как и пятьдесят (!) метров веревки, «резиновые сапоги до пояса», палатки (во множественном числе), ружья, удочки, сети, копья, сто запасных батареек для фонарика (чего мелочиться?), пять мешков и канистра бензина. Из утвари значился только котелок, а среди продуктов: конфеты, пряники, вафли, печенье и десять бутылок лимонада. Средства гигиены отсутствовали. В походе умываться и чистить зубы не обязательно. Хоть туалетную бумагу не забыли (двадцать рулонов!) — и на том спасибо. Библиотека, которую собирались прихватить, впечатляла. Я готова была согласиться, что атлас мира, то есть карты земного шара, включая Арктику и Антарктику, определитель растений и животных (все — толстенные тома) могли пригодиться. Но книга по языку жестов глухонемых? Или самоучитель игры на гитаре? Или пособие для юного фотолюбителя? Фотоаппарат-то в списке отсутствует. Совсем уж непонятно было, для чего моим детям бусы, зеркала и жетоны для метро. Какие бусы, мои, что ли? Что за зеркала? Сто жетонов? Не кататься же в метро они собрались с таким грузом?
Мы наслаждались тишиной. Вечерами детки, усевшись за столом в своей комнате, склонив головки над блокнотом, о чем-то оживленно, но тихо дискутировали. Стоило войти в комнату, они замолкали, переглядывались и выражали нетерпение: когда вы уйдете, оставите нас в покое? Я бы с радостью, хоть на месяц, но важно не пропустить момент, когда подготовка к путешествию перейдет в завершающую фазу. Кроме того, мне хотелось, чтобы сыновья каким-то образом сами поведали о планах, чтобы не обрушиваться на них точно жандарм, раскрывший заговор.
И вот в один из дней, взявшись за руки, сыновья подходят ко мне и говорят, что у них важный разговор. Когда мои дети берутся за руки и выступают единым фронтом, — это всегда событие.
Важный разговор начался с вопросов.
— Мама, можно подарки на день рождения заранее дарить? — спросил Никита.
— В принципе можно.
— На Новый год тоже? — вступил Митя
— А на несколько вперед? — уточнил Никита
— На сколько «несколько»? И о чем конкретно идет речь?
— У нас есть список. Вы нам купите, ладно? Это все нам очень-очень нужно, а на день рождения не дарите ничего и на Новый год тоже.
— Давайте свой список, — улыбнулась я, внутренне радуясь, что проблему с экипировкой дети хотят разрешить вполне культурным способом.
Я читала список, делая вид, что вижу его в первый раз. Сыночки напряженно ждали моих удивленных вопросов. Но я похвалила их:
— Отличный набор для замечательного путешествия, молодцы.
Мальчики облегченно перевели дух и расслабились. Рано радовались, естественно.
— Пятьдесят метров веревки, зачем столько? — с сомнением произнесла я.
— Спускаться с гор, — был ответ.
— А мешки?
— Животных подстреленных на охоте складывать.
— Разумно. Но к чему бензин?
— Мама! — наперебой объясняют. — Лес поджигать, когда враги будут нападать, мы от них огнем от-режемся.
— Ловко придумали. А зачем вам бусы, и зеркала, и жетоны для метро?
— Для папуасов. Мы им бусы и стекляшки, они нам — золото и драгоценности.
— Значит, торговля с папуасами. Отлично. Куда вы, собственно, собрались?
— В Африку.
— И как будете добираться?
— На поезде, под вагонами, там есть такие ящики, мы в кино видели, как старинные беспризорники катались.
Сыновей обманул мой доверительный тон, и они кололись за здорово живешь, описывая предстоящие приключения. Это прекрасно, когда дети доверяют родителям. Но у нас нет другого выхода, как только это доверие подрывать.
— Подойдем к карте, — предложила я.
Стены в детской были увешаны картами мира и Советского Союза.
— Покажите мне Африку!
Показали, ткнули пальцами.
— Неужели не видите, что континент окружен морями? По воде поезда ходят? И где живут папуасы?
— Вообще-то в Австралии, — вспомнил Митя.
— Вот именно! И все папуасы давно ходят в джинсах, пьют кока-колу и смотрят телевизоры. А теперь я расскажу, что ждало бы вас на самом деле, отправься вы в самовольное путешествие.
И я живописала в страшных красках, как гибнут люди под колесами поездов, как детям-шалунам отрезает руки и ноги. Бесхозных детей отлавливает милиция и сажает в специальный детприемник. Не тюрьма, конечно, но милиция не гостиница, там комфорт не предусмотрен. И еще их побреют наголо и будут мыть с хлоркой из шланга, потому что они наверняка вшей нахватаются. Вши — это маленькие насекомые, которые бегают по человеческому телу, кусают и пьют кровь. Вши, по сравнению с которыми комары — легкая неприятность, заводятся у всех бродяг. А ночевки в лесу? Вы должны понимать, что приключения в книгах не имеют ничего общего с реальными неудобствами и настоящими кошмарами. Видели по телевизору сюжет про мальчика, который заблудился и нашли его только через пять дней? Он был полуживой, полубезумный, его в больницу отправили немедленно.
Чем больше я говорила, тем скучнее становились их лица. Мечта рассыпалась в прах. Я еще добавила про маньяков, которые охотятся на детей, про банды, в которые воруют детей и делают из них преступников. А мамы и папы сходят с ума от горя, а бабушки так вовсе умирают. Бабушку мальчики любили истово и смерти ей никак не желали.
— Да ну ее, эту Африку, — махнул рукой Никита.
— Мне тоже расхотелось, — сказал Митя.
Я облегченно перевела дух.
А через час они не поделили игрушки, схватились и были «предупреждены в последний раз», мелом провели линию через комнату, разделили территорию и поднимали крик, если другой переступал «границу».