На следующее утро в восемь часов Джон Маршалл был на завтраке в особняке президента. Джон и Абигейл приняли его в семейной столовой. Сорокадвухлетний Маршалл был крепко скроен, отличался прекрасным физическим здоровьем и полнокровным цветом лица. Молодые годы он провел на открытом воздухе, и это придало ему осанку сельского жителя.
Его короткие густые волосы разделялись пробором на левой стороне. От его больших темных глаз расходились морщинки, а с вишнево-красных губ то и дело слетали шутки. Джон Маршалл вырос в Виргинии. Он не получил регулярного образования и воспитал сам себя на произведениях Попа и Блекстоуна. Друзья и противники в один голос говорили, что он обладает наиболее острым юридическим умом в стране.
Абигейл знала, что жители приграничных районов Виргинии любят плотный завтрак. Она приказала приготовить для Маршалла толстый ломоть ветчины с полудюжиной яиц, пшеничный и кукурузный хлеб и кувшин медовухи.
Маршалл ел с завидным аппетитом, что, впрочем, не изменило его мнения о себе как умеренного в еде. Хотя по материнской линии Маршалл имел родственные связи с Джефферсонами, Рэндолфами и Ли, его отец был бедным и сам пробивал себе дорогу. Так он познакомился с Джорджем Вашингтоном и работал на генерала. Получив известие о сражении у Лексингтона и Конкорда, Джон и его отец сняли со стены над камином ружья и вступили в армию Виргинии. Маршалл участвовал в сражениях у Брендиуайна, Монмаута и провел вместе с Вашингтоном зиму у Вэлли-Фордж. В эти годы он утвердился в убеждении, что «Америка моя страна и Конгресс — мое правительство».
По всем этим причинам, подтверждавшим неподкупность Маршалла, Джон и Абигейл внимательно выслушали его сообщение. К их удивлению, он не думал, что война надвигается. Своим мягким приятным голосом он сказал:
— Сэр, по моему мнению, Франция пытается запугать нас. Я старался дать понять, что нас так легко не запугаешь. Если вы будете оставаться сильным и решительным, мистер президент, Франция не объявит нам войну.
Маршалл расправился с тарелкой нарезанных огурцов и с последним толстым ломтем хлеба, намазанным свежим маслом. Энергично вытерев салфеткой рот, он выпрямился на стуле и сказал:
— Сэр, прошу разрешения сказать нечто, расходящееся с вашими взглядами.
Джон и Абигейл удивились. Джон Маршалл был одним из верных сторонников. Они были весьма разочарованы, когда он отклонил предложение президента Вашингтона стать генеральным прокурором.
Президент Адамс ответил:
— Мистер Маршалл, в этом доме уважают высказанное вами мнение.
— В таком случае, сэр, я прослышал, что вы собираетесь подписать билль о чужестранцах.
— Вы его не одобряете?
— Мистер президент, он нарушает не только первую поправку Билля о правах, запрещающую Конгрессу урезывать свободу слова и печати, но и пятую поправку: «Никто не может быть привлечен за тяжкое преступление без предъявления обвинения Большим жюри… не может быть лишен жизни, свободы и собственности без надлежащей правовой процедуры».
— В военное время? Когда они совершают предательство, мы должны их выслать. Это очевидный акт самообороны.
— Неужели наша страна так слаба, что не в состоянии защитить себя против немногих чужеземцев? Когда мы лишим их надлежащей правовой защиты, мы ослабим такую защиту и в отношении наших собственных граждан.
Джон напрягся.
— Это несопоставимые вещи. Права граждан полностью защищены. Чужеземцы являются посетителями, пользующимися нашей терпимостью. Задача правительства выслать их до того, как они сумеют навредить. Билль вводится в силу всего на два года. Если не будет войны, то его действие прекратится.
Маршалл наклонил голову, показывая, что уступает старшему по положению.
— Сэр, могу ли я просить вашего снисхождения еще по одному вопросу?
— Разумеется.
— Тогда со всем уважением, я слышал, что вы одобряете постановление о призывах к бунту, которое обсуждается в Конгрессе. Могу ли я предостеречь вас против страшной опасности, связанной с этим постановлением? Билль о чужеземцах — плохой прецедент, он нанесет ущерб престижу нашей республики за рубежом. Он затрагивает наших собственных граждан лишь косвенно. Но постановление о призывах к бунту направлено непосредственно против наших граждан. Это самый опасный законодательный акт в короткой истории нашего государства. Если людям, выступающим против нас, не будет разрешено выражать устно и в печати свое мнение, они прищучат нас не менее жестоко, когда придут к власти. И ответственными за это будем мы сами, ибо предоставим им такое право.
— Постановление будет действовать только в военное время.
— А кто будет определять с юридической точки зрения границу между миром и войной? В условиях непрекращающихся войн и беспорядков в Европе наше государство может длительное время находиться в неясных условиях, когда нет ни войны, ни мира, а существует угроза войны. Даже сейчас, мистер президент, гений Америки заключается в ее способности позволить каждому веровать в своего собственного Бога, высказывать свои мысли, встречаться с друзьями и печатать собственную ересь. Вы твердо выступали за Декларацию прав. Прошу вас не отходить от ее принципов сейчас. Любой тиран, появившийся на нашей земле, сможет использовать постановление о призыве к бунту для того, чтобы заткнуть глотку любому критику. Самые худшие опасения тех, кто боролся против федерации и конституции, станут реальностью.
Притихшая Абигейл попросила разрешения сказать свое слово.
— Мистер Маршалл, вы почти год отсутствовали в стране. Вы не наблюдали, как возрастали продажность и гротескность вражеской печати…
— Оппозиционной печати, мэм, — вмешался Маршалл.
— Хорошо. Нам сообщили, что их замысел — клеветать на президента, его семью, администрацию и таким образом вынудить его к отставке. Тогда они сметут править с триумфом. Томас Джефферсон станет глашатаем народа! Мы подошли к слишком серьезному кризису, чтобы проявлять вялость, слишком опасному, чтобы дремать… Я тотчас моту доказать вам это.
Абигейл поднялась в свою гостиную и взяла вырезки из газет, сделанные Луизой по ее указанию из «Авроры», бостонской «Кроникл», «Аргуса», «Олбани реджистер», «Ричмонд экзаминер».
— Мистер Маршалл, пожалуйста, прочитайте эти выпады. Разве они сделаны честными людьми? Или же написаны злоумышленниками и подстрекателями?
Маршалл разложил собранные Абигейл оскорбительные статьи. Его обычно розовые щеки бледнели по мере того, как он вчитывался в несдержанные выпады. Когда он поднял глаза, они выражали смущение и извинения.
— Теперь вы согласитесь с необходимостью иметь постановление, осуждающее призывы к бунту? Вам ясно?
— Миссис Адамс, я в ужасе! Очевидным является то, что нам нужен более строгий закон о клевете. Постановление, карающее за призывы к бунту, никогда не уживется с нашим народом. Сэр, вы историк и должны знать: если вы подпишете такие репрессивные меры, история обойдется сурово с вами. Если вы их заблокируете, история оценит по справедливости ваш смелый шаг.
— Может быть, мистер Маршалл. Я оказался в неприятном положении клиента, который вынужден отклонить совет своего талантливого и честного сторонника. У меня нет возможности гадать относительно вероятного суждения истории. Передо мной две ясные и неотложные задачи: во-первых, предотвратить войну с Францией, во-вторых, получить уверенность, что мы победим, если вторгнется Франция. Все остальное не имеет значения.
Маршалл взял протянутую руку президента.
— В любом случае, я к вашим услугам, мистер президент.
В июне Джон Адамс подписал два билля о чужестранцах и в июле суровое постановление о каре за призыв к бунту, принятые палатой представителей и сенатом.
7Нестерпимый зной опустился на город. Абигейл чувствовала себя на улицах настолько отвратительно, что опасалась возвращения желтой лихорадки. Окружающие жаловались на боли в области мочевого пузыря и на воспаление горла. Конгрессмены хотели прервать сессию и разъехаться по домам. Так же поступил бы президент и та, которую Джон Адамс называл своей «президентшей». Но вопреки оптимизму Джона Маршалла каждый день возвещал о новых военных мероприятиях, которые нужно было провести через Конгресс и подписать президенту; 25 июня был принят билль, уполномочивавший «защищать торговые суда». В течение недели Джон направил в сенат предложение о назначении Джорджа Вашингтона командующим армией. Правительству предстояло приобрести тридцать тысяч единиц оружия, которое будет перепродано милиции штатов по цене, установленной президентом. Соединенные Штаты и Франция не были более связаны соглашениями. Джон подписал билли о создании корпуса морской пехоты; уведомил французского консула, что он — персона нон грата. На штаты был наложен прямой налог в сумме двух миллионов долларов; президенту разрешалось взять взаймы у Банка Соединенных Штатов пять миллионов долларов. Опасность вторжения была настолько высока, что Конгресс разрешил сформировать вместо восьми полков двенадцать.
Секретные задумки Абигейл насчет библиотеки Джона раскрылись, когда мистер Сопер, сосед по Куинси, как говорят, «рассыпал бобы». Джон был явно доволен.
— Мне необходимо было большое помещение. Вопрос, с которым я едва осмелюсь обратиться к кому-либо в правительстве: как мы оплатим счета?
— Когда мы жили в Отейле, я попросила кузена Коттона купить мне на сто фунтов стерлингов армейских сертификатов. Потребовалось тринадцать лет, но в конце концов правительство выплатило их по фактической стоимости.
Джон обнял жену, погладил ее седеющие на висках волосы и нежно поцеловал.
— Девушки пастора Смита, были ли они откровенными, доверчивыми и искренними? Помнишь мои откровения относительно моих сомнений, когда мы впервые поехали на остров Рейнсфорд? Это было тридцать шесть лет назад! Ты знаешь, дорогая, мужчина может оставаться дураком в течение всего отрочества, но, если он примет правильное решение, он превращается в гения!
Сенат утвердил генерала Вашингтона командующим. Президент Джон Адамс послал военного министра Макгенри в Маунт-Вернон с предварительным списком офицеров, которых он рекомендовал бы для Генерального штаба. В список вошли на рассмотрение Вашингтона: Линкольн, Морган, Нокс, Гамильтон, Гейтс, Пинкни, Ли, Муленберг, Бэрр и Уильям Смит. Палата представителей разъехалась, но сенаторы оставались на месте, чтобы одобрить список предложенных Вашингтоном офицеров. Генерал Вашингтон вычеркнул республиканцев Муленберга и Бэрра, добавил несколько имен, дабы образовать штаб из десяти офицеров. Джон позвал Абигейл и возбужденно воскликнул:
— Посмотри, генерал Вашингтон назначил полковника Смита бригадным генералом. Это шаг, который может восстановить репутацию нашего зятя. Я предложу, чтобы полковнику был присвоен ранг помощника генерала. Думаю, что он подходит для такого поста.
На следующий день Джон направил список на утверждение в сенат. Через несколько часов три сенатора, представлявших комитет, появились в особняке президента. Они сочли свое положение трудным, но желали избавить президента от более неловкого. Не сочтет ли нужным президент вычеркнуть имя полковника Смита из рекомендованного списка? Сенаторы не могут поддержать это назначение. Причины? Он был «спекулянтом… банкротом и антифедералистом». Джон ответил, что не вычеркнет из списка. Кандидаты были одобрены, а кандидатура полковника Уильяма Смита отклонена. Абигейл была в отчаянии, ее муж — в ярости.
— Как такое могло случиться? — добивалась она ответа.
— Я предостерегал нашего дорогого полковника от хвастовства и важничанья в то время, когда он процветал. Когда же у него возникли финансовые осложнения, он пренебрег обязательствами в отношении своих ближайших друзей.
— Но, Джон, он провел совещание со своими кредиторами в феврале. Эта встреча не дала ничего?
— Ничего, насколько мне известно.
— Разве мы ничего не можем сделать? С какими глазами мы встретим полковника?
— Возможно, нам просто не придется смотреть ему в глаза. Откровенно говоря, думаю, что, навестив накоротке дом, он исчез навсегда. Мы расскажем об этом Нэб как можно мягче, когда посетим ее и возьмем в Куинси с нами.
В Филадельфии желтая лихорадка уносила ежедневно тысячи жизней. Сенат прекратил заседания, и его члены спешно покинули город. Абигейл приказала семье Брислера уехать в деревню. Когда Джон и Абигейл в конце концов 25 июля выбрались из города, зной и пыль на дороге настолько угнетали, что Абигейл вынуждена была дважды в течение нескольких часов останавливать экипаж, переодеваться на постоялых дворах и отдыхать там некоторое время.
Поездка домой была просто чудовищной. Внутри кареты стояла нестерпимая духота. Несмотря на заботу Нэб и Луизы, поездка показалась Абигейл худшей в ее жизни. Когда добрались до Куинси, ее практически внесли на руках в спальню.
В спальне Абигейл провела одиннадцать недель. Ее мучили то озноб, то высокая температура. Никто не мог точно сказать, что с ней. Доктор Коттон Тафтс навещал каждый день. Он привел с собой доктора Бенджамина Уотерхауза и доктора Джона Уоррена из Бостона, надеясь, что они помогут поставить диагноз. Поначалу думали, что у нее желтая лихорадка, но, к счастью, это не подтвердилось. По мере усиления жары ее силы таяли. Прошло несколько дней, о которых она смутно помнила, Абигейл уверовала в то, что пришло ее время. Она смирилась с Богом, позвала мужа и дочь сказать последнее «прощай». Она сожалела, что не может попрощаться с Джоном Куинси, с Томми и Чарлзом, они были далеко. Ее сестра Мэри Кранч поставила ее на ноги.
— Сестренка Абигейл, ты меня удивляешь. Ты утверждала, что пуритане не уступают легко смерти, что нам мало услышать дюжину трубных призывов архангела Гавриила.
Абигейл видела лицо сестры словно в тумане. Она ответила хриплым от болезни голосом:
— Ты видишь, что я отхожу.
— Я вижу, что ты думаешь, будто умираешь. Но это разные вещи.
— У меня остались кожа да кости, я таю с каждым днем.
— Скажем, ты была пухленькой, так что тебе не мешает изрядно похудеть. Я уверена, что тебе будет все хуже и хуже до похолодания. Когда возьмет озноб, ты выскочишь из постели.
Мэри была права. Сменяясь, Нэб и Луиза ухаживали за ней. Джон горевал по поводу болезни жены, и его пугала возможность ее смерти. Работая наверху в библиотеке, он получал депеши и письма, поступавшие из различных уголков страны, принимал делегации. Он отвечал на наиболее важные документы, и помимо этого ему было трудно делать что-либо иное.
Когда секретари настаивали на возвращении в Филадельфию, подчеркивая, что главное исполнительное лицо должно быть на месте, он написал военному министру Макгенри:
«Я не могу приехать в этот город… скоро. Здоровье миссис Адамс настолько слабо, ее жизнь висит на волоске, и я не могу оставить ее в последний момент. Прошедшее лето было мрачным для меня, а перспектива зимы еще мрачнее…»
В этот день ей стало лучше. Джон рассказал о содержании письма военного министра. Абигейл сурово ответила:
— Ты должен вернуться в Филадельфию или Трентон, где правительство выжидает окончания эпидемии. Ты ему нужен. Со мной будет все в порядке. Я приеду при первой возможности.
Последнее столкновение между ними произошло до отъезда Джона, оно касалось определения иерархии командования во главе с Вашингтоном.
Президент Адамс полагал, что утвержденные офицеры должны обладать тем же статусом, каким они пользовались во время революционной войны. Он желал, чтобы назначение Нокса фиксировалось с первого дня, Пинкни со второго, Гамильтона — с третьего, и это должно определить порядок подчинения. Александр Гамильтон требовал быть вторым после Вашингтона. Секретари Пикеринг и Макгенри всемерно поддерживали его; они посетили Вашингтон, настаивая на том, чтобы Гамильтон был назначен на высший пост.
Находясь в Куинси, Джон слышал о таких махинациях. Наконец он осознал, что эти представители ближе к Гамильтону, чем к своему президенту. И все же он уступил.
Абигейл была прикована к постели все лето, а Джон слишком встревожен, чтобы уделять внимание ферме. Тем не менее урожай оказался лучшим за многие годы. Кузен Уильям Смит приехал из Бостона с покупателями, и была заключена выгодная сделка.
Выйдя в первый раз после болезни в сад, Абигейл занялась посадками роз. Размышляя о своей болезни, она поняла, что есть что-то общее с тем обмороком, какой случился с ней в Бостоне перед свадьбой, тогда тетушка Элизабет так напугалась, что предложила отложить ее брак с Джоном Адамсом. Тогда врачи так и не определили, что с ней, как не разобрались в ее болезни и сейчас. Абигейл подозревала, что в обоих случаях на нее обрушилось слишком много внешних впечатлений и внутренних тревог. В течение лета умерли от желтой лихорадки четыре их верных приверженца. В июне был арестован Бенджамин Бах по обвинению в клевете на президента, но под залог его освободили. И он скончался от желтой лихорадки. Скрепя сердце и следуя христианскому милосердию, семья Адамс оплакивала его.
Каждый период одиночества по-своему своеобразен. После помолвки Абигейл освоилась с периодическими расставаниями, когда Джон выезжал на судебные сессии. Затем были годы его работы в Континентальном конгрессе; в то время поначалу трехмесячное отсутствие растянулось до одиннадцати месяцев. Оно явилось своего рода прологом к отъезду Джона в Европу. Первая поездка длилась восемнадцать месяцев, и после трехмесячного пребывания дома последовал отъезд на пять лет. В итоге Абигейл так закалилась, что смогла бы выдержать разлуку, равную любой тридцатилетней войне.
За две недели прохладной погоды она окрепла духом и настолько поправилась физически, что стала думать о возвращении к роли хозяйки президентского дома. Она писала Джону: