Стиснув зубы и кулаки, я зашагала прочь, держась поближе к заборам, чтобы эта стерва медноволосая ни словом, ни взглядом не поцарапала мое многострадальное эго еще больше.
Очень неприятно мне было осознавать, что Белобрысик не просто недооценил меня — он сделал выбор в пользу красивой богатой дурочки, которая даже разговаривать нормально не умеет! «Чмоки», «сучка», «вынюхивает» — какой убогий лексикон!
— Не всех судьба одарила интеллектом и университетским образованием, — заметил мой внутренний голос. — Некоторые как-то обходятся кукольной мордашкой и бюстом четвертого номера.
Если он хотел меня утешить, то не преуспел.
Я вернулась к морю и сидела на берегу, хмуро глядя в затягивающиеся тучами дали, пока в отдалении не громыхнуло с прямым намеком.
— Синоптики обещали грозу, — напомнил внутренний голос.
— А также шторм, выход горных рек из берегов, сход селей и подтопления, — вспомнила я утреннюю сводку.
Как журналист, я подписана на сообщения от МЧС.
Мне было все равно, что там обещано на вечер — хоть цунами. Настроение у меня уже было вполне штормовое.
Я позвонила лучшему другу — Ивасику и поинтересовалась, как он относится к смелой идее отправиться сегодня в ночной клуб «Койот и кольт», славный разгульными вечеринками с мужским стриптизом?
— Вообще-то я всеми руками «за», но сегодня вечером у меня эти руки будут заняты ножницами и расческой, — посетовал Ивась. — А с чего вдруг такие наполеоновские планы? Вроде с утра твое настроение было вполне пацифистским?
— Я узнала, из-за чего у меня не сложился роман с Артемом, — призналась я. — Вернее, из-за кого. Оказывается, у него уже есть дама сердца и прочих органов.
— Красивая? — понятливо уточнил Ивась.
Я засопела.
— Значит, красивая, — понял он. — Так. Через два часа я жду тебя в салоне. Пора тебя, алмаз мой, огранить.
— У меня на ваши ювелирные работы денег нет, — я трепыхнулась, но слабо, и приятель это понял.
— Откроем тебе кредитную линию, — пообещал он. — Сколько можно прятать от мира сокрушительный потенциал и коротать бабий век в одиночестве! Все, записываю тебя на полномасштабный апгрейд, и это не обсуждается!
— Ну? Разве она не красавица? — требовательно вопросил Ивась, повернув спинкой к зеркалу кресло, в котором угрюмым изваянием замерла я.
Конусом расходящийся от шеи до пят белоснежный пеньюар придавал мне дополнительное сходство со статуей, заботливо подготовленной к торжественному открытию.
— Краса-а-авица!
— Просто прелесть!
— Чудо, как хороша! — послушно загомонили коллеги Ивасика, тоже немало надо мной потрудившиеся.
Охранник Гена — единственный среди нас представитель однозначно мужского пола — молча показал большой палец. Я постаралась признательно улыбнуться.
Обычно я спасаю мир натуральной красотой, не пытаясь повысить ее мощность какими-либо ухищрениями, потому что мне жалко тратить на это время и деньги. Сегодня же благотворительный фонд «Ивасик и К°» одарил меня маникюром, педикюром, масками для всего, что только можно было намазать, коррекцией и окраской бровей, завивкой ресниц, стильным макияжем и новой прической.
На стрижку я согласилась только после того, как Ивась торжественно поклялся на альбоме с образцами сложно окрашенных прядей, что в его понимании сантиметр — это именно десять миллиметров, а не дюйм, как установлено в тайной злокозненной системе мер и весов парикмахеров. А вот изменить цвет волос я пожелала сама, не желая более быть рыжей, раз это излюбленный типаж мужчины, которого я решила забыть навсегда.
— Каштановый с медной искоркой, — назвал мой новый цвет Ивась. — Очень благородно, тебе идет.
Поскольку мой личный стилист поторопился похвастаться перед коллегами, сама я оценить результат не могла — просто не видела себя в зеркале. Зато мне хорошо виден был экран на стене, а на экране — кадры набирающего силу наводнения. Бурые речки, образовавшиеся в низинах городских улиц, выглядели пугающе.
Я поежилась.
— Тебе не нравится прическа? — неправильно понял меня Ивась.
— Мне не нравится погода, — объяснила я.
— Да, такая погода для прически убийственна, — со знанием дела закивали мастерицы, с сожалением оглядывая пустой салон.
— Кажется, не только для прически, — я жестом попросила добавить новостной трансляции громкости.
— На Курортном проспекте образовалась огромная пробка, вызванная подтоплением большого участка дорожной развязки, — с готовностью поведала дикторша. — А на старом участке трассы Сочи — Норки Город произошла серьезная авария…
— Опять! — выдохнула одна из мастериц.
Остальные снова покивали: на старой горной дороге есть несколько мест, где постоянно происходят аварии.
— Водитель автомобиля «БМВ» на мокрой дороге, дополнительно суженной сошедшим грязевым потоком, не справился с управлением, и машина, пробив ограждение, упала в реку.
Камера показала кусок капота, нелепо вздымающегося в разливе бурых вод.
— О-о-о, хана парню, — сочувствуя невезучему водителю, вздохнул у меня над ухом Ивась.
— Не парню, а девке, — машинально поправила я.
В углу экрана как раз появился фотографический снимок длинноволосой блондинки.
— По информации пресс-службы ГИБДД, автомобиль принадлежал супруге известного сочинского бизнесмена Максима Коробейникова Маргарите, — с прискорбием сообщила дикторша.
— Кому?!
Я привстала в кресле, спешно разматывая простыню на шее.
— Кому? Риточке?! — эхом ахнула одна из мастериц. И зачастила: — Я же ее знаю, она у меня обслуживалась, вот только на днях приходила на окрашивание в солнечный апельсин, на фото-то она еще золотистая блондинка…
Я выпуталась из пеньюара, подбежала к экрану и запрокинула голову, всматриваясь в изображение «Риточки».
Это была она, та самая рыжая фифа из элитного коттеджного поселка, из дома на Прохладной.
И тут вдруг до меня дошло, что название этой улицы мне знакомо!
— Конечно, знакомо, это же из песни про топографический кретинизм, как там? — Внутренний голос частично поборол склероз и фальшиво напел: — Такие-то, сякие-то, Зеленые, Прохладные — как будто в детство давнее ведут меня они!
Я судорожно охлопала себя по бедрам и в боковом кармане джинсов нашла помятый листочек — распечатку скан-копии чин-чином оформленного заказа на доставку корреспонденции адресату в Ларнаке. «Улица Прохладная, 8», написано было в графе «Адрес заказчика».
Я хлопнула себя по лбу и шепотом обозвала себя дурой.
В другой раз Ивась не пременул бы поинтересоваться основаниями для такого самокритичного заключения, но сейчас он мою реплику пропустил — заслушался словами дикторши.
— Погодная ситуация не позволяет извлечь автомобиль из реки, специалисты полагают, что ночью его унесет в море, и это чрезвычайно затруднит поиски тела погибшей автовладелицы, — с сожалением поведала телевизионная девушка.
Один взгляд на кручу, с которой слетела красная машинка, объяснял, почему госпожу Коробейникову уже объявили погибшей.
— А в море от устья речки тягун, и то, что останется от тела, может выбросить через месяц где-нибудь под Анапой, — бестрепетно прокомментировал охранник Гена.
— Маргарита Коробейникова, — повторила я механическим голосом.
— Что? — Ивась поправил завиток у меня на виске.
— Красный кабриолет, — сказала я с той же интонацией.
— И что?
— И она рыжая.
— Крошка, о чем ты вообще?!
Я повернула голову и посмотрела на друга, чувствуя, что горло распирает ком, а голова пухнет от мыслей.
— Что?! — нервозно повторил Ивась.
— На ее месте должна была быть я!
— С чего бы?
— С того!
Едва не обрушив вешалку, я сдернула с нее свою сумку, подрагивающими руками взгромоздила ее себе на плечо и заспешила к двери.
— Куда?! — возмущенно завопил мне вслед Ивась. — Без зонтика, без дождевика! Я зачем тебе прическу делал, а?!
Я вернулась:
— Гриш, я знаю, ты мне друг.
— Ну и?.. — Ивасик, впечатленный тем, что я в кои-то веки назвала его по имени, выжидательно замолчал.
— Ты же за рулем? Пойдем сейчас со мной, это очень важно.
— Но у меня еще два часа…
— Ты же видишь, брат, дело важное, иди, — неожиданно поддержал меня охранник Гена.
— Иди, иди, мы тут сами, все равно людей нет, — загомонили мастерицы.
— Наташ, куда тебя несет, а? — уже сдаваясь и спешно пакуя свои инструменты, риторически вопросил Ивась. — В такую погоду не то что собаку — выдру водоплавающую грех на улицу выгонять…
— Вот именно, — согласилась я и распахнула дверь в серый дождливый вечер, окончательно и бесповоротно переставший быть томным.
На западе еще мощно громыхало, но на востоке уже синела полоска чисто вымытого неба. Непогода твердо обещала закончиться, хотя с выполнением обещания не особо спешила, и город еще кутался в частую сеточку дождя, но уже не как тяжко раненый в старые бинты, а как кокетка в дымчатую вуаль.
На западе еще мощно громыхало, но на востоке уже синела полоска чисто вымытого неба. Непогода твердо обещала закончиться, хотя с выполнением обещания не особо спешила, и город еще кутался в частую сеточку дождя, но уже не как тяжко раненый в старые бинты, а как кокетка в дымчатую вуаль.
Ярко-зеленая горбатая машинка Ивасика целиком поместилась под нависающим балконом второго этажа, так что до нее я дошла, не нанеся непоправимого урона своей новой прическе.
Относительно дальнейшего пути у водителя сразу же возник вопрос:
— Ты сама слышала, по телику сказали, что на проспекте огромная пробка, и куда же мы поедем?
— Для начала — дворами на соседнюю улицу, — ответила я, пристегиваясь ремнем безопасности.
Ивасик, хоть по нему об этом и не скажешь, лихой водитель, а его лягушонка-коробчонка поворотиста и резва.
Через пять минут мы уже были во дворе отеля, где я встречалась с Артемом в бытность его моим временным работодателем.
— Ты посиди, я сейчас, — пообещала я приятелю, выбираясь из машины.
Мои надежды оправдались.
Пакет с логотипом «АРТ» все еще висел на елке, только под действием ветра и земного притяжения перебрался пониже к земле.
Я оценила высоту, сбросила туфли, и под доносящиеся в приоткрытое любопытным Ивасиком окошко машины оскорбительные причитания «Прощай, педикюр, прощай, маникюр, прощай, приличная прическа, на что вы этой дикой макаке?» полезла на дерево.
— Хорошее дерево — елка, — одобрил мой выбор штурмуемого растения внутренний голос. — Ветки широкие, лезть удобно, главное — глаза и морду от иголок беречь… Ты далеко-то собралась?
Сберегая глаза, я пробивалась головой сквозь хвою, крепко зажмурившись, и едва не промахнулась мимо нужной ветки.
— И вот за этой великой ценностью ты лезла на дерево, презрев и поправ труды как минимум четырех мастеров красоты? — язвительно вопросил Ивась, дождавшись моего триумфального возвращения в машину. — Ну и что это такое?
— Вот, — я потрясла в воздухе пакетом с логотипом «АРТ» и содержащейся в нем пивной жестянкой.
— Думаешь начать зарабатывать на сборе пищевой жести? Планируешь податься в промышленные альпинисты-древолазы? — съехидничал приятель. — На кой бес тебе сдался этот мусор?
— А это, Ивасик, не мусор, — возразила я, заглянув в пакет и с удовольствием убедившись, что внутрь него дождевая вода не попала.
Хорошее дерево — елка!
— И что же это, если не мусор?
— Это улика.
— Да? — Ивась заинтересованно поморгал. — А поподробнее?
— Я расскажу тебе, если ты обещаешь, что это останется нашей тайной, — сказала я.
— Клянусь моим котиком!
— Это серьезно, — согласилась я. — Поехали потихоньку, на проспекте все равно пробка, пока будем стоять — расскажу тебе эту детективную историю.
Мы вырулила на проспект, ожидаемо встали в пробке, и я начала повествование классическим:
— Жил-был…
— Царь! — подсказал Ивась.
Я посмотрела на него вопросительно.
— Ну, сказки так обычно начинаются: «Жил-был царь, и было у него три сына», — чуть смутившись, объяснил приятель. — А дальше тех сыновей по полочкам раскладывают: умный налево, так и сяк — направо, совсем дурак — прямо, и ему-то и достаются основные приключения.
— Сказки правду говорят, — самокритично признала я. — В данном случае приключения достались дурочке, то есть мне.
— А ты разве дурочка?
— Временами.
— Но сейчас, я так понимаю, ты умная?
— Полагаю, что так, раз я во всем разобралась, — я не видела повода не похвалить себя, любимую. — Но вообще-то начать я хотела с другого, и ты меня, пожалуйста, не перебивай, а то я нить потеряю. Короче, жил-был один парень, по имени Платон Угрюмов, по натуре Джеймс Бонд. Служил он в какой-то специальной конторе и однажды был внедрен в окружение криминально-делового воротилы Максима Коробейникова.
— Я уже слышал от тебя эти имена, — все-таки перебил меня Ивась.
— Вот тебе еще одно имя, которое уже звучало: Маргарита. Она была женой Коробейникова и тайной зазнобой Угрюмова.
— Царство ей небесное, — поддакнул Ивась, вспомнив последние печальные новости.
— Не спеши, — я покачала головой. — Давай по порядку. Если я правильно поняла, Платон и Маргарита закрутили роман, но в сложившейся ситуации у них не было будущего.
— Ясное дело, за ним — контора, за ней — муж-мафиози, откройся все, и недолго жили бы Ромео и Джульетта, — правильно понял сюжет мой начитанный друг.
— А они, видимо, очень хотели жить долго, счастливо и вместе, — я невольно вздохнула — мне тоже чего-то такого хотелось. — Просто сбежать у них не получилось бы, ведь их искали бы и контора, и мафия. Когда-нибудь непременно нашли бы… И тогда наши герои придумали хитрый план. В один прекрасный день Угрюмов неожиданно исчез со всех радаров. Его, конечно, искали, но нашли только тогда, когда наш герой уже был к этому готов. Почти через год.
— И как же он к этой встрече подготовился?
— Основательно. Во-первых, сделал пластическую операцию.
— Классика жанра, — хмыкнул Ивась.
— Раз ты такой умный, догадайся, как Угрюмов изменил свою внешность, если раньше он был горбоносым кареглазым брюнетом с бородой? — предложила я.
— Стал гладко выбритым блондином с римским профилем и светлыми глазами?
— Почти угадал. Глаза у него ярко-синие, — я подавила предательский вздох. — Светлые линзы не перекрыли бы природный цвет радужки…
— Минуточку! — Ивась вывернул шею, чтобы заглянуть мне в лицо. — Аномально синеглазый блондин тоже уже упоминался в святцах! Это… Артем?!
— Он самый, — я невесело усмехнулась. — Но ты снова забегаешь вперед, слушай дальше. Поменяв наружность, наш герой всплыл на Кипре и позволил засечь его там все в том же образе горбоносого брюнета-бородача…
— Он гримировался? — азартно догадался Ивась.
— Ага, и хорошо гримировался — на фотографиях выглядел совсем как прежде.
Я вспомнила снимки, которые показывали мне Смит и Смит, и пояснила:
— За ним, похоже, из соседнего дома следили, оттуда и фотографировали.
— Стоп, а вот тут у тебя что-то не сходится, — наморщил лоб Ивась. — Зачем конторе было наблюдать за беглым агентом? Пришибли бы по-тихому — и все дела.
— Логично мыслишь, — согласилась я. — Я думаю, что наблюдали за Угрюмовым вовсе не конторские.
— А кто?
— А кому могло быть очень интересно выяснить, с кем он поддерживает связи?
— Любовные связи? — на лету поймал намек специалист по мудреным сюжетам. — Так-так-так… Наверное, муженек Маргариты все же питал серьезные подозрения…
Я демонстративно похлопала в ладоши:
— Вот ты сразу понял, а я поначалу запуталась. Можно сказать, заблудилась в двух соснах.
— Это была елка, — Ивась вспомнил дерево, уже сыгравшее свою роль в истории.
— Я выразилась фигурально! Понимаешь, я не сразу поняла, что имею дело с двумя разными структурами. Я поверила Смитам, что они из ФСБ, а не надо было верить. Слишком правильные они были агенты, голливудские какие-то, киношные. Настоящие агенты приходили инкогнито и обыскали мою квартиру под предлогом проверки на сейсмоустойчивость…
— Ты перескочила на следующую главу, — Ивась отметил нестройность повествования.
— Да, но давай уж так, как получается. Я на ходу соображаю… Знаешь, когда меня утянули на допрос в подвальчик Белого Дома, один из двух пытливых убежал, едва я пожелала увидеть, с кем разговариваю. Я тогда только белые носки и черные туфли разглядела…
— Фу! — с чувством сказал стилист.
— А ведь в белых носках, сбросив черные туфли, у меня в прихожей Смиты дефилировали…
— Так, стоп, давай восстановим хронологию нашествий и нападений, — предложил Ивась и начал загибать пальцы: — Сначала к тебе пришли ложные агенты, которые на самом деле работают на Коробейникова, так? Потом под видом официальной проверки явились настоящие конторские. Затем на тебя дважды напали на улице, судя по стилю, тоже коробейниковские ребятки. И они же, я так понимаю, учинили в квартире неаккуратный обыск, больше похожий на погром. И что же им всем от тебя было нужно?
— Собственноручная расписка Угрюмова. Бумажка, изучив которую, эксперты-почерковеды подтвердили бы, что при взрыве дома в Ларнаке погиб именно Платон Угрюмов. Ведь тело после взрыва опознать не представлялось возможным.
— Вот, кстати, а чье было тело, если настоящий Угрюмов жив-живехонек? — спохватился Ивась.
— Я думаю, того самого наблюдателя, который был приставлен следить за Платоном, — рассудила я. — Иначе это его, а не меня терзали бы как свидетеля. Наверное, Угрюмов заманил его к себе, оглушил или сразу пристукнул, загримировал под себя и сунул в духовку…
— Минуточку, — Ивасик жестом попросил меня притормозить. — А с кем ты общалась, когда пришла в тот дом? С настоящим Угрюмовым или с поддельным?