— Ну, точно не небесная! Какая-то весьма приземленная, то бишь с конкретными интересами и классической практикой!
Я сунула ноги в тапочки и побрела в кухню, на ходу бросив через плечо:
— Представь, он подлил мне в коктейль какую-то сыворотку правды, выпытал все про злосчастную поездку на Кипр и зафиксировал мои показания!
— Да ладно!
Ивасик ахнул, помянул недобрым словом мужское коварство и заторопился следом за мной.
— И как же ты это выяснила?
— Просто и гениально: скормила вражьей морде чудо-средство со слабительным эффектом и, пока вражий зад сливался в экстазе с унитазом, порылась в его компе! — похвасталась я.
Потом открыла кухонный шкафчик, сняла с полки початый пакет с кофе и продемонстрировала приятелю спрятанную в углу коробку с лекарствами.
— Чем тебя угостить? Американо или латте? У меня сегодня есть молоко.
— Угости меня подробным рассказом о том, что с тобой происходило за последние сутки, — попросил Ивась, устраиваясь за кухонным столом. — Что я пропустил с того момента, как оставил тебя на этом самом месте в компании морально нечистоплотного автора хитрого коктейля?
Спешить мне было некуда, настроение с похмелья образовалось достаточно исповедальное, и я не поскупилась на пищу для пытливого юного ума.
Рассказ мой отчетливо делился на две части, из коих первая была сложившимся шпионским боевиком, а вторая — незаконченным наброском женского романа.
Чутким ухом дипломированного специалиста по художественным текстам Ивасик это жанровое разнообразие уловил и с ходу навел критику, спросив меня жестко и прямо:
— Мать, а ты, часом, не влюбилась?
— С чего такая чушь? — огрызнулась я.
— А чушь ли?
Приятель перегнулся через стол и попытался заглянуть в мои бегающие глазки.
Не преуспел и заметил:
— С каким-то подозрительным жаром ты рассказываешь о прогулке с этим Артемом!
— Может, мне просто голову напекло, — отговорилась я. — Может, у меня поднялась температура.
— Ага, ага!
Ивась покивал и ехидно процитировал Пушкина:
— Он чуть вошел — она узнала, вся обомлела, запылала…
— И молча молвила: вот Он! — машинально договорила я, имея в виду исключительно Татьяну Ларину.
От меня-то Ивась таких признательных показаний не дождется.
— А он — Он? — не отставал Ивасик. — Артем — герой твоих девичьих грез?
— Нет! Ни разу!
Я слишком энергично помотала головой и застонала, схватившись за виски:
— Ой-и-и-и…
— Ни разу, ни полразу? — Ивась вцепился в меня, как клещ.
— Ну… Может, некоторое сходство с героем моих грез он и имеет, — призналась я. — А что? Парень видный, не жадный, не скучно с ним. На авантюры ведется легко, это мне нравится…
— Но?
— Но мне не показалось, что ему очень уж нравлюсь я, — тут я досадливо забренчала ложечкой в чашке. — Мы, конечно, весело провели время, но все было вполне невинно.
— Ни поцелуев, ни объятий, ни прочих грешных радостей? — правильно понял Ивась.
Я сдержанно кивнула.
Не потому, что меня этот факт не расстраивал, а чтобы не травмировать дополнительно больную голову.
— Что, вообще ни разу не поцеловал?
— Только в щечку, — вздохнула я. — Как младшую сестренку. Со словами: «А ты славный, Рыжик».
— Да-а-а, — Ивась откинулся на стуле и посмотрел на меня с жалостью. — Это действительно не похоже на бурный роман.
— Ну и ладно, — я попыталась взбодриться. — Не больно-то и хотелось. Можно подумать, мне больше заняться нечем, кроме как бурные романы с дураками разными крутить! Мне интервью для Питера закончить нужно, картины продать, Норки Город вот чего-то от меня хотят, все утро названивали…
— Вот! Это правильная линия, ее и придерживайся, — одобрил Ивась и пошел к себе — готовить ужин для Котика.
А я осталась одна и провела на редкость тихий и спокойный вечер. Никто ко мне не приходил, не звонил, не писал писем, не присылал СМС, почтовых голубей и денежных переводов.
— Что такое случилось, почему ничего не случается? — удивился мой внутренний голос.
Формулировочка была корявая, но суть вопроса и невысказанные опасения я уловила: было ощущение, что эта мертвая тишь не к добру. Как будто я попала в око урагана.
В недоброй тишине и не радующем душу покое я закончила работу для питерского журнала.
Поужинала чем бог послал (сыром, как басенная Ворона).
Позвонила в Норки и взяла заказ на написание рекламного текста. Даже набросала план статьи, но никакого удовлетворения от содеянного не почувствовала и легла спать в плохом настроении.
— Ничего, утро вечера мудренее, — бормотал, утешая меня, внутренний голос.
Мне вспомнилось, что слово «мудреный» синонимично словечкам «головоломный», «сложный», «запутанный» «каверзный» и «причудливый».
Это определенно давало надежду на то, что утро будет куда интереснее вечера…
Воскресенье
Мажорный запил электродрели одним разом нарушил мой сон и целостность электропроводки.
Холодильник в кухне недоуменно всхрюкнул и выключился.
В наступившей тишине стало слышно, как вдохновенно матерится за стенкой мастер-ломастер дед Амбросов.
Обилие в его монологе ругательных слов не скрыло от меня суровую правду: наш виртуоз электродрели умудрился перебить провод и обесточить как минимум два подъезда.
Тоненько, как подстреленный зайчик, взвизгнул у себя в квартире Ивась. Не так давно он украсил свой быт электрической хлебопечкой и одновременно усложнил себе жизнь привычкой баловать Котика по выходным кофе с теплой булочкой в постель.
Слава богу, что наш дом газифицирован, и свою собственную пошлую яичницу я благополучно пожарю даже в суровых условиях отсутствия электричества!
— Хотя газовая плита — это, как показывает международная практика, палка о двух концах, — забубнил мой внутренний голос, проснувшийся одновременно с хозяйкой.
Я поняла, что кое-кто намекает на ларнакского самоубивца. А еще — что кое-кому очень хочется покалякать о делах наших скорбных. А мне калякать не хотелось, мне хотелось весело и интересно провести воскресный день.
— В приятной компании, — добавил внутренний голос.
В самом деле, в Сочи так много достопримечательностей, а гость курорта Артем осмотрел с моей помощью только малую их часть… Он еще не видел пещеры и водопады, не сплавлялся по горной реке на рафте, не прыгал на банджи с подвесного моста, не катался на лошадях по высокогорью, не пробовал копченый абхазский сыр с грузинской чачей, не смотрел постановочную свадьбу горцев…
— Обширный план, как раз до свадьбы управитесь, — съехидничал внутренний голос, и я очнулась.
Размечталась, дурочка.
Я без особой надежды проинспектировала мобильный на предмет случайно пропущенных звонков и сообщений — их не было.
Да не нужна я ему, не нужна!
Я достала коробку с аптечными средствами, щедро накапала в свежесваренный кофе настойку элеутерококка на спирту (очень тонизирует, рекомендую!) и шумно отхлебнула, маскируя некультурным хлюпом предательский всхлип.
— Стоп. Как — не нужна? — возроптала мгновенно пробужденная алкоголем супервумен Наталья Сила-и-Скорость. — А ну, отставить коньяк и сопли! Ты забыла? Артем ведь просил тебя помочь с перегоном его машины!
— Точно! — Я щелкнула пальцами и улыбнулась, приободренная.
Стук в дверь заставил сердце вздрогнуть.
Неужели?!
Я вихрем пролетела в прихожую и распахнула дверь, даже не поинтересовавшись, кого принесло.
А зря, потому что принесло вовсе не Артема, как я понадеялась, а соседа со сковородкой.
— Пусти! — наплевав на вежливость, Ивась решительно протолкался мимо меня в квартиру и бегом направился в кухню.
Чиркнула спичка, зашипела газовая конфорка.
— Что случилось? — спросила я, созерцая энергично шевелящиеся лопатки Ивася. — Что ты делаешь?
— Булки спасаю!
— А что не так с твоими булками? — Я оглядела приятеля, обращенного ко мне на зависть аккуратным тылом, облаченным в пижамные шорты с мультяшными зайками.
— Они опали!
— Да ладно?
— Ну я же не слепой! — Ивась наконец обернулся, проследил направление моего взгляда и покраснел. — Ты о чем подумала? Булки на сковородке! У нас электричество отключили, пришлось вытряхивать тесто из хлебопечки и дожаривать на плите.
Он наконец вспомнил о хороших манерах и запоздало поинтересовался:
— Ты же позволишь воспользоваться твоей газовой плитой?
— За скромные проценты в виде одной свежей булочки, — кивнула я.
Ивась довел до кондиции выпечку и убежал к себе, а я со вкусом допила кофе, заедая его свежей сдобой, дождалась приличного времени — десяти утра — и позвонила Артему.
— Привет, не разбудила? — спросила я, маскируя нервозность деловитостью. — Извини, что звоню в воскресенье, просто для меня это не выходной, появились кое-какие дела, а я вспомнила, что у тебя для меня было поручение, вот, хочу спланировать свое расписание…
— Поруче-уэ-ние? — Мой собеседник явно зевнул. — Какое поручение?
— Что-то насчет машины, которую надо перегнать в сервис, — напомнила я.
— А, это…
В трубке повисла пауза.
— Ну? Тебе вообще когда это нужно? Я могу сегодня вечером, — предложила я.
— Может, и вечером, но…
— Вот нервомот! — негромко возмутилась у меня в голове Наталья Сила-и Скорость.
— Что — но? — поднажала я.
— Но тебе не нужно в этом участвовать, я сам разберусь.
Опа! Обломалась моя поездка в красном кабриолете!
— Так, может быть, нужно поучаствовать в чем-то другом? — не сдалась я.
— Эй, на шею-то ему не вешайся! — одернула меня внутренняя супервумен.
— Нет, ничего не надо. Живи спокойно, Рыжик, чао.
И гудки.
Теперь уже я замолчала, наливаясь обидой, как ягодка соком.
Итак, симпатичный мужчина мне только что дал понять, что я не нужна ему ни в каком качестве. И что с этим делать?
— А наплевать и жить в свое удовольствие! — сказала, как отрезала, моя супервумен. — Чем ты там предлагала заняться? Прыгнуть с парашютом, сплавиться на плоту, напиться чачи? Нам все подходит, собирайся, идем гулять!
И мы пошли — я и мои внутренние голоса, мысли и переживания. Большая компания получилась.
Маршрут я не выбирала, ноги сами несли меня куда-то в поисках хоть чего-то приятного. В итоге я двигалась по ломаной линии, ненадолго задерживаясь в узловых точках, чтобы выпить кофе, купить мороженое, поглазеть на представление уличных артистов, потискать тигренка знакомого фотографа, полюбоваться новой клумбой, зависнуть над прилавками с сувенирными изделиями местных ремесленников…
Невзначай затесавшись в какую-то туристическую группу, я села вместе со всеми в автобус, полюбовалась видами из окна, так же бездумно вышла на следующей остановке и побрела к морю.
Знаете, сочинский пляж в конце зимы — начале весны даже красивее, чем летом. Море шелковое, гладкое, не порезанное на дольки загончиками для купания, не пестрящее буйками, поплавками и телесами в купальниках. Берег чистый, гладко зализанный волнами, пустой и просторный. То есть на глаз зимнее побережье ничуть не хуже летнего, а вот на слух летний пляж куда интереснее.
Лежа на сочинском пляже летом, я ощущаю некое душевное родство с каннибалами: мне тоже нравятся жареные люди. Такие, знаете, с розовой блестящей корочкой, в подливке из средств для/против/до/после/вместо загара, с белыми кругами от очков на лицах а-ля Красный Пролетарский Панда…
А нет, не надо на них смотреть.
Просто слушайте.
Вот мальчик, пыхтя, выкладывает на просторной спине отца слово из камешков.
— Что пишешь? — не мешая потомку самовыражаться, интересуется папа.
— Угада-а-ай…
— Ну, сколько букв?
— Три-и-и…
— Какая первая?
— Сэ…
— Какое «сэ»? Ты че, балбес?! В этом слове четыре буквы!
— Женщина, уберите от меня ваши булки! Да не те булки, хоссподи, вот эти, в пакете, разбросают еду, а потом по пляжу муравьи маршируют, как на параде!
— Саня! Са-ня! Са-а-аня! Ты не утонул? Не утонул, спрашиваю? Громче говори, я не слышу, что ты мямлишь, повтори, не утонул?
— Мужчина на надувном крокодиле, пилотируйте своего аллигатора аккуратнее, он меня лапает, как живой!
— Люся, перестань петь.
— Где баоба-а-бы вышли на склон…
— Люся, я же попросила!
— Жи-ил на поляне розовый слон…
— Петя, скажи Люсе, чтобы она прекратила издеваться над матерью!
— Люсь, смени песню, про розового слона мама на свой счет принимает.
— Мам, мам, дай сто рублей на чурхе… Чухре… Чурхеч… Мать! На чукчелу дай!
— Котик, ты персик съешь, а косточку закопай…
— Как собачка? И завтра выкапывать будем?
— Даш, а Катька пошла кататься на банане…
— Вот шалава, и тут она за свое! Ни одного банана не пропустит!
— Даш, это не тот банан…
— Да ей, шалаве, все бананы не те!
— Извините, вы не подскажете, тут есть вай-фай?
— Вай ме тут есть, ара…
— Вить, а если море начнет отступать, значит, скоро придет цунами, и куда мы тогда побежим?
— Давай поговорим об этом, когда море начнет отступать, а? Сейчас оно спокойное, бери с него пример…
— Вер, я вчера впервые этим летом сварила кукурузу и съела четыре кочана…
— Надо говорить — початка.
— Нет, Вер, надо говорить — с почином!
— Почему?
— По кочану!
— Владка, а про тебя песня есть, знаешь? «Влада седан! Баклажан»!
— Дурак, это песня про футболиста! Надо петь: «Да-да, Зидан!»
— Нет, если про футболиста, то баклажан ни при чем…
— А если про меня, то при чем?!
— Васька! Ты офигел, в родного отца камнями бросать?! Тебе чужих дядей в море мало?!
— Пи-и-во! Ри-и-иба! Капчени риба!
— Мужчина, а вы эту рыбу в магазине взяли или сами коптили?
— Сам.
— А покупали или сами ловили?
— Сам, да.
— А…
— Слюши, я сам икру металь! Бери уже риба, вкусни-и-и!
— Ленка! Я кому говорила — не нырять! У тебя еще вчерашняя вода из уха не вылилась!
— Мама, вчерашняя вода у меня в левом ухе, сегодня я только правым ныряю!
— Смотри, смотри, маленький, а что это у нас тут такое большое, красивое, синее?.. Паша, отодвинься и расслабься, я не про тебя говорю и ни на что не намекаю, я ребенку море показываю…
Голоса сливаются в хор, волны задают ритм, ветер подхватывает песнь о лете и уносит ее далеко-далеко…
Я вздохнула, открыла глаза и пошла вдоль линии прибоя.
Озябнув, свернула к поселку на берегу и через некоторое время с удивлением поняла, что знаю, где оказалась! На улице Сиреневой, у дома номер сорок восемь!
— Все понятно, — уязвил меня мой внутренний голос. — Ты пришла сюда, подсознательно надеясь на случайную встречу с Артемом.
— Тряпка, — презрительно обронила Наталья Сила-и-Скорость.
Я сердито засопела и поспешила убраться от сорок восьмого номера куда подальше, вскоре закономерно оказавшись вблизи Белого Дома.
Вот с его обитателями мне контактировать ничуть не хотелось, поэтому я ускорила шаг и даже перешла на другую сторону улицы, чтобы никто не подумал, что я ищу встречи с местным народонаселением.
Обходить домовладение пришлось долго, оно было дивно обширным. Похоже, собственник объединил сразу несколько участков, и образовавшееся в итоге царство-королевство получило выходы на разные улицы — буквально, как в сказке, на все четыре стороны.
Жилых строений за четырехметровым забором оказалось несколько, и с балкона одного из них, ориентированного на перпендикулярную Сиреневой улицу Прохладную, меня все же заметили.
— Здрасте! — вежливо помахала я ладошкой красотке, в одиночестве расположившейся на просторной террасе.
Прекрасная дева с волосами такими блестящими, гладкими и прямыми, словно ее прическу сделали из медной обмотки аккумулятора, надула и без того пухлые губы, одарила меня взглядом, какие обычно достаются тараканам, и резко отвернулась.
— За тапком потянулась, — напророчил внутренний голос. — Сейчас метнет в тебя чем-нибудь!
Я тут же прыгнула ближе к забору, спрятавшись от гнева вельможной дамочки под выступом балкона, и собиралась так продолжить свой путь, но остановилась, услышав над головой сердитый голос:
— Чмоки-чмоки, а что, скажи мне, тут опять вынюхивает твоя рыжая сучка?!
Это про меня, что ли?!
А сама она какая, не рыжая?!
Я обратилась в слух.
Очевидно, красавица вооружилась не тапком, а телефоном и позвонила…
Кому?
— Да, да, кому? — подначил меня внутренний голос. — Если учесть, что чьей-то рыжей… гм… собачкой женского пола эта фифа назвала тебя, а ты и впрямь уже бывала тут по чьему-то спецзаданию?
— Это она… Артему звонит? — догадалась я.
Сердце защемило.
Ну да, все сходится. Если у Белобрысика шуры-муры с этой фифой, понятно, зачем он хочет купить домишко поблизости.
— Чтобы по-соседски ходить на утренний кофе, как тут заведено, — съязвил внутренний голос.
Ответа фифе собеседника я, конечно, не услышала, только ее собственную вторую фразу, произнесенную совсем другим голосом — с волнением и предвкушением:
— Сегодня вечером? Ну наконец-то! Да, у меня все готово, осталось прическу сделать.
— У кого-то богатая личная жизнь, — завистливо произнес мой внутренний голос.
Стиснув зубы и кулаки, я зашагала прочь, держась поближе к заборам, чтобы эта стерва медноволосая ни словом, ни взглядом не поцарапала мое многострадальное эго еще больше.