Это меня успокоило: значит, парень не грубиян, от которого можно ждать неприятностей, а обычный ООП — Отчаянно Опаздывающий Пассажир.
— Хотя это не мешает ему быть и грубияном тоже, — не удержался от язвительного замечания мой внутренний голос.
Но я уже забыла о блондине, торопясь зарегистрироваться на рейс, сесть в самолет и отряхнуть со своих ног глинистую почву острова, на котором в старое время родилась златокудрая богиня Афродита, а в новое — умер чернобородый мужик Александр.
Второе событие волновало меня значительно больше.
Возможно, просто потому, что при первом я не присутствовала.
Не повезло: в самолете моим соседом оказался тот самый грубый блондин.
Он плюхнулся в кресло, и оно скрипом выразило наше с ним общее недовольство.
Блондин поерзал, устраиваясь поудобнее, и бесцеремонно захватил разделяющий наши места подлокотник, заодно чувствительно пихнув меня в бок.
— Поаккуратнее, пожалуйста! — не выдержала я.
— Ладно-ладно, не хнычь, я буду нежен, — пообещал блондин и накренился набок, нависнув надо мной, как падающая башня. — Ну? Целоваться будем?
— Размечтался!
Я расстегнула ремень и передвинулась на пустующее место у иллюминатора.
— Тоже хорошо, — не огорчился блондин и расставил свои длинномерные локти и колени еще шире.
Я отвернулась.
За овальным оконцем ничего особо интересного не происходило. Самолет катил по рулежке, подрагивая и подпрыгивая, словно разминаясь перед стартом. Я нетерпеливо ожидала взлета и последующего ритуала кормления пассажиров.
На рейсах «Пегасуса» обязательного бортового питания не дают, но можно заказать еду заранее, при бронировании билета, или купить что-нибудь уже в полете.
Я достала из кармашка на спинке переднего кресла красочное меню и погрузилась в его изучение и сопутствующие расчеты. У меня было двенадцать евро, и я собиралась прокутить всю сумму до последнего цента здесь и сейчас.
Приветствуя это мое намерение, желудок предательски громко заурчал.
— Конфету дать? — не открывая глаз, спросил блондин.
— Что?
— Конфету, спрашиваю, дать? — Он повернул голову и уставился на меня неправдоподобно-синими глазами.
Я моргнула и посмотрела в иллюминатор. Надо же, такая же лучистая небесная синь!
— Как несправедлива природа! — горестно посетовал мой внутренний голос. — Какое-то мурло получило ангельские глаза!
— Небось линзы, — угрюмо буркнула я.
— Что? — теперь моргнул блондин.
— У вас небось цветные линзы! — сказала я громче, не скрывая враждебности.
— Гм, — он почесал гладко выбритый подбородок. — Допустим, у меня линзы. Но у меня еще и конфета. Так что важнее?
— Конфета, конфета! — опередив с ответом хозяйку, алчно заурчал мой желудок.
— На.
И вновь я продемонстрировала плохие манеры, выхватив угощение из воздуха на лету, как дрессированный дельфин. Только руками, чего дельфины не делают, потому что у них нет рук.
Конфета оказалась очень вкусной, но маленькой. Сунув в карман смятый фантик, я вопросительно посмотрела на блондина.
— А больше нету! — Он развел руками, снова зацепив меня. — Что, на плантации тебя не кормили?
— Где?
Слово «плантация» ассоциировалось у меня с сахарным тростником, хижиной дяди Тома, войной между Севером и Югом и прочими американскими реалиями додемократической эпохи.
Нелепое предположение, будто я имею какое-то отношение ко всему этому, меня так удивило, что я открыла рот, чуть не пустив шоколадные слюни.
— Отлично смотритесь рядом! — ехидно похвалил внутренний голос. — Прям голливудская парочка: «Грубиян и идиотка»!
— На апельсиновой плантации, — пояснил свою дикую мысль грубиян, не имеющий счастья слышать диалог идиотки с ее идиотским же альтер эго. — Или что ты тут собирала? Клубнику в теплицах? Для апельсинов вроде не сезон?
— Ничего я тут не собирала! — возмутилась я.
— Кроме, разве что, коллекции больших неприятностей, — уточнил черезчур разговорчивый внутренний голос.
Тут он меня уел, спорить было бессмысленно.
— Так ты туристка? — не отставал блондин. — На туристку совсем не похожа!
Я уже пожалела, что сожрала его конфету. Лучше бы он сам ее ел, а не разговаривал.
Кстати, было немного обидно, что на рабыню с плантации я похожа, а на туристку — нисколько.
Что, разве туристка не может ходить в грязной майке и джинсах, продранных на коленке? Между прочим, чтоб вы знали, рваные джинсы — хит сезона. Не исключено, что и футболки в абстрактных пятнах остромодны.
— Спасибо за конфету, — сухо сказала я и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен.
С полчаса мы летели молча. Блондин дремал, я напряженно прислушивалась и принюхивалась, прикидывая, как скоро дело дойдет до обеда. Наконец бортпроводницы разнесли подносы тем предусмотрительным людям, которые заказали себе еду заранее, и предложили приобретать бутерброды и напитки в ассортименте всем остальным. Я засемафорила двумя руками сразу, призывая добрых кормилиц к себе.
Двенадцати евро хватало на большой сэндвич с курицей, пирожное и чай. Я полезла в кошелек за деньгами, но блондин опередил меня и расплатился за нас обоих.
— Жащем вы? Я вы фама ваплатила! — запоздало воспротивилась я, вгрызаясь в бутерброд, как бульдозер в песчаный берег.
— Ешь давай, — отмахнулся благодетель. — Заплатила бы она! Меня чуть слеза не прошибла, когда ты опохмелку у народа канючила!
Я поперхнулась и закашлялась, чувствуя, что сейчас умру — от стыда, а не от удушья.
Какой позор! Этот противный малый видел, как я выпрашивала у граждан в очереди спиртное, и решил, что я нищая побирушка! И теперь подает мне на бедность то конфетку, то бутербродик!
И тут в моем смятенном разуме молнией полыхнула еще более страшная мысль.
— Минуточку, — я откашлялась, положила на поднос надкушенный сэндвич и уставилась на блондина инквизиторским взглядом. — Так ты наблюдал за мной в аэропорту?
Блондин пожал плечами.
Плечи у него были широкие, я это отметила, но не отвлеклась.
— Сейчас я скажу тебе пару слов, — зловеще пообещала я. — Ну, готов? Смотри мне в глаза!
Блондин послушно вылупил синие зенки, и, неотрывно глядя в них, я гаркнула свои два слова:
— Двести евро!
Взгляд его вильнул, на секунду выйдя из-под прицела той двустволки, в которую превратились мои собственные глаза, а потом снова вернулся на линию огня — такой чистый, ясный, простодушный и преувеличенно удивленный, что я уверилась в правильности своей догадки.
Не было никакой потери, как не было и мошенничества, и моего благородного противостояния неведомому аферисту! Был акт милосердия, нет, унизительной жалости: вот этот вот типчик наблюдал мои трагические метания в аэропорту и просто подбросил мне, сирой и убогой, двести евро на билет! И, наверное, очень повеселился, глядя на мои душевные терзания!
— Так.
Я сморгнула слезы детской обиды и взяла себя в руки.
— Я все вам верну.
— Мы вроде перешли уже на «ты»? — Толстокожий блондин зевнул, как бегемот.
Я повысила голос:
— Я верну тебе деньги, ты понял?!
— Я понял, понял, не ори, я спать хочу, — он закрыл глаза, поерзал затылком по подголовнику и вскоре размеренно засопел.
— Неужели задрых? Я не верю! — против воли восхитился мой внутренний голос. — Слу-у-шай, присмотрись-ка ты к этому парню! Мужику, способному уснуть на пике семейной сцены, самое место в твоих матримониальных планах!
— Это была не семейная сцена, — шепотом возразила я, обращаясь к своему смутному отражению в стекле иллюминатора.
— Да разве? А что же, по-твоему, это было? — язвительно усмехнулось отражение.
Я не нашлась что ответить.
На самом деле, если подумать, я повела себя как неблагодарная истеричка, наорав на мужика, который своим рыцарским жестом вытащил меня из дерьма.
Правда, рыцарь не знал, насколько оно, это дерьмо, было глубокое, но благородства его поступка это ничуть не умаляло.
Я поклялась себе, что верну блондину не только деньги, но и добро в более широком смысле. Сделаю для него что-нибудь очень хорошее. Что именно — я придумаю, с фантазией у меня все в порядке.
Внутренний голос тут же принялся с намеком насвистывать, но я притворилась, будто не узнаю в исполняемой мелодии свадебный марш Мендельсона.
Среда
— Водил меня Серега на выставку Ван Гога! — доверительно сообщил мне женский голос.
— А не пошли бы вы все куда подальше? — злобно прохрипела я парой слов, одно из которых состояло из трех букв, любезно уточнив идеально подходящий им с Серегой адрес.
— Там было телок много. И нервы, как канат, — похвасталась приставучая дама.
— Завидую! — сказала я искренне и протерла глаза.
С прикроватной тумбочки мне игриво подмигивал мобильник. На экране светилось: Питер.
— Какой еще Питер, не знаю я никаких Питеров, — сквозь долгий зевок забубнил мой внутренний голос. — Кто это — Питер, а? Последнего твоего мужика вроде иначе зовут.
— Выбирай выражения, — попросила я и потянулась к телефону. — Что значит «твоего последнего мужика»? Звучит компрометирующе, а у меня с ним вообще-то ничего не было.
— Да, пока что вы просто разделили стол и кров в самолете, — согласилось мое второе я. — Но парень уже сделал тебе подарков больше, чем на двести евро, и это, можно сказать, на первом же свидании! Есть резон прекратить дальнейшие поиски прекрасного принца, пусть этот малый будет твоим последним мужиком!
— И первым мужем? — хмыкнула я.
Внутренний голос захихикал, а в трубке восторженно ахнули:
— Лисичка, ты замуж вышла?!
«Лисичка», «Питер» и жадное любопытство к подробностям чужой личной жизни сложились в цельную картину.
Звонила редакторша женского журнала «Невские зори» Катюня Якушева. Именно на ее звонки у меня установлена песня группы «Ленинград» про поход на Ван Гога, потому что Катюня живет в Санкт-Петербурге, носит лабутены и без устали тусит на всех мероприятиях, хоть сколько-нибудь интересных целевой аудитории издания — гламурным дамочкам. Для Катюни я не Наталья Ложкина, а Алиса Лисина — это мой творческий псевдоним, как уже говорилось.
— Нет еще, не успела, — ответила я на вопрос о предполагаемом замужестве. — Некогда было, летала по делам на Кипр, только ночью вернулась.
— Молодец, никогда не мешает набить себе цену, — одобрительно нашептал внутренний голос.
— На Ки-и-ипр! — Катюня завистливо вздохнула. — А у нас тут опять аврал перед выходом. Лисичка, выручай, нужно срочно расшифровать пару интервьюшечек, сделаешь?
— Когда и сколько?
— Тексты нужны до обеда, их всего-то два…
— Я спрашиваю, платят сколько? — перебила я.
Мне срочно нужны были деньги.
Они мне всегда были нужны, но сейчас, в связи с необходимостью вернуть долг «последнему мужику», финансовый вопрос для меня сделался важнее, чем даже половой. То есть никаких интрижек, пока я не рассчитаюсь с долгами!
— По полторы тысячи за интервью, — сообщила расценки Катюня.
Я подавила вздох. Два раза по полторы тысячи «деревянных» в пересчете на дохлых енотов — это один линялый хвостик. Не больше сорока евро, а мне нужно в пять раз больше…
С другой стороны, сорок евро гораздо лучше, чем ничего.
— Конечно, присылай файлы, я все сделаю, — пообещала я Катюне и, выключив трубку, с сожалением вылезла из постели.
Раздвинув плотные шторы на окне, я обнаружила, что уже утро, причем не самое раннее. Мелкие башибузуки на площадке детского сада, располагающегося в соседнем доме, галдели, как голодные кукушата, а сразу после завтрака они относительно молчаливы.
Я добралась домой за полночь и сразу рухнула в кровать. Правильно сделала: если бы сначала пошла в душ, лишилась бы сна, потому что редкие девушки безразличны к утрате своей красоты, и я не отношусь к их числу.
У меня не так уж много неоспоримых достоинств. Пожалуй, их всего три. Это длинные стройные ноги, натурально рыжие волосы и белоснежная кожа. И вот теперь оказалось, что два козыря из трех обесценились, потому что мои прекрасные белые ноги покрылись многочисленными синяками, а такие конечности не стыдятся демонстрировать только лошади расцветки «в яблоках»!
— А кому ты хотела их демонстрировать? — заинтересовался приставучий внутренний голос, и я вспомнила, что решила временно поставить крест на личной жизни и сосредоточиться на зарабатывании денег.
Ладно, тогда не буду переживать из-за синих коленок.
Повеселев, я отмочила свою пятнистую тушку под душем и чистая-душистая пошла сочинять себе завтрак.
Процесс это непростой, требующий нешуточного вдохновения — либо вдохновения, либо продуктов, а с последними у меня систематически туго. Перманентное безденежье накладывает отпечаток запустения на все отсеки холодильника. Приходится искать спасения на полках кухонных шкафчиков — они достаточно глубокие, чтобы где-нибудь в дальнем углу завалялось что-нибудь перспективное.
Сегодня мне повезло найти маленькое сморщенное яблоко, и вряд ли Прекрасная Елена радовалась так, как я, когда Парис вручил ей аналогичный плод идеальной кондиции!
Яблоко замечательно подходило к овсянке, которую я предусмотрительно закупаю впрок — благо, это не требует неподъемных инвестиций: в супермаркете кило нерасфасованных хлопьев стоит всего тридцать пять рэ.
Покрошив измельченное яблочко в булькающую кашку, я извлекла из пустого обледенелого нутра холодильника одну из немытых баночек из-под джема — я специально храню их на черный день, когда в доме не будет ни крошки сахара. Плеснув в банку кипяточку, я закрутила крышку и трясла посудинку, как бармен — шейкер, до тех пор, пока засохшие коричневые разводы на стенках не растаяли, превратив горячую воду в подобие сиропа. Он тоже сдобрил овсянку.
А чай у меня был! Один пакетик, зато хороший, импортный, турецкий: я не использовала его в самолете, запасливо припрятала в сумку.
К чаю пошла бумажка от конфеты, которой угостил меня блондин, — я ее нюхала и воображала, будто ем шоколад. Этот ментальный фокус не прошел бы с какой-нибудь дешевой карамелькой, но мне достался отличный продукт, пользующийся заслуженной популярностью у потребителей: я видела такие же конфеты в фантиках с изображением странного синего солнышка в вазочке на кухне у Александра. Я, разумеется, не заглядывалась тогда на сладости, не до того было — все внимание оттягивал на себя застрявший в духовом шкафу хозяин дома, но, знаете, кто питается по трехразовой системе «понедельник-среда-пятница», тот автоматически фиксирует в зоне видимости любое съестное и его расположение на местности.
Позавтракав, я села за комп.
Катюня уже прислала обещанные файлы — диктофонные записи двух интервью с бизнес-леди — владелицей магазина тканей «Антураж» и директрисой турфирмы «Мир путешествий». Я начала с этой повелительницы мира и неожиданно получила удовольствие от обычной скучной работы по расшифровке чужого многословного трепа.
Бизнес-леди стартовала интригующим заявлением: «Обслуживанием интуристов я занимаюсь с семнадцати лет». И я живенько представила ее в холле отеля «Националь» в минималистском облачении классической интердевочки девяностых годов. Жаль, что корреспонденту не хватило дерзости развить эту тему, интервью получилось бы богаче.
Я закончила с интерледи и уже перешла к мануфактурной королеве, когда в дверь позвонили.
Это меня очень удивило.
Ко мне редко являются незваные гости. Агентам сетевых фирм по продаже косметики, агитаторам-активистам политических партий, любвеобильным братьям и сестрам из тупиковых ответвлений различных религий и прочим реализаторам опиума для народа обычно лениво подниматься на пятый этаж без лифта.
Я подошла к двери и исполненным подозрительности голосом Кролика из мультфильма про Винни-Пуха спросила:
— Кто там?
Если бы мне ответили «Свои», я бы продолжила вредным голосом кота Матроскина из мультика «Простоквашино»: «Свои в такую погоду дома сидят, только чужие шастают!»
Мне редко доводится продемонстрировать свои обширные знания классики отечественной мультипликации и кинематографии, жаль было бы упускать такой случай.
Но мне ответили встречным вопросом:
— Гражданка Ложкина Наталья Максимовна тут проживает?
И я решила не запираться.
На пороге стояли два незнакомых мне типа.
Оба неуловимо смахивали на агента Смита из «Матрицы», хотя между собой разнились и лицом, и комплекцией. Похоже было, что одного клона Смита после извлечения из пробирки кормили регулярно и качественными продуктами, а второй, как я, перебивался овсянкой на воде. Двойняшки, но не близнецы.
Оба были в темных очках и не улыбались, так что я сразу же отмела мысль о том, что это коммивояжеры, приступившие к максимально адресным продажам и желающие впарить какую-нибудь неведомую фигню лично мне, Наталье Максимовне Ложкиной. Комми много улыбаются и предупредительно ловят взгляд потенциального покупателя, а у этих клонированных Смитов физиономии были каменные, с застывшим на них выражением невозмутимого равнодушия.
Мне представилось, что их глаза за стеклами очков обращены не на меня, а вовнутрь и неотрывно созерцают космическую пустоту в черепных коробках…
— Ну, я Наталья Ложкина, а в чем дело? — поежившись, не без вызова спросила я.
— Позвольте войти?
Тот клон, что повыше и потолще, не дожидаясь моего ответа, переступил порог.