— Чинить ногу? — удивился я.
— Конечно, — подтвердил он, — я сильно ударился вот тут, левой ногой, и теперь трудно ходить. Возможно, нужен всего лишь небольшой ремонт.
У меня от удивления глаза на лоб полезли: что за чушь он несет? Ведь болтает о своих конечностях, будто о запчастях для автомобиля.
Но тут он закатал штанину, материал легко поднялся до самой середины ляжки. Старик взял отвертку, приставил к коленной чашечке и начал вращать. И тут я своими собственными глазами увидел, как нога потихоньку стала как бы отходить, а потом старик ловко отсоединил ногу до колена, она висела теперь всего лишь на нескольких черных проводках.
Мне пришлось плюхнуться на диван, чтобы от изумления не грохнуться башкой об пол.
Когда через несколько секунд я снова открыл глаза, старик потихоньку насвистывал что-то себе под нос и спокойно смазывал пальцы своей ноги маслом от моего велосипеда. Он весело посмотрел на меня.
А я так обалдел, что ни словечка сказать не мог. Вы поймете меня, если и вам когда-нибудь доведется наблюдать, как человек запросто развинчивает себя отверткой на части, будто керогаз какой-нибудь, да мало того, еще и суставы маслом смазывает.
— Видишь, — начал старик, — я всего лишь машина. Как вы говорите, робот. Я запрограммирован нянчить детей, и меня после доводки предназначили для воспитания Дарика. Я должен его оберегать, защищать от опасности, лечить, если он приболеет, и кормить, когда проголодается. Дарик без меня совсем пропадет, вот почему мне нельзя надолго отлучаться.
— Значит, вы вроде прислуги? — подытожил я.
— Не совсем, мальчик; ведь слуги — человеческие существа, и у них есть свои капризы, — объяснил он. — А я всего лишь машина, неживое существо. Вы ведь тоже пользуетесь машинами для шитья, мойки или для передвижения с одного места на другое.
— Но вы-то уверяете, будто ходите куда хотите, — поспешил возразить я, — да к тому же вы такой симпатичный.
— Те, кто нас изготовил, наделили нас этими качествами. Поэтому мы очень полезны. Есть еще такие же роботы, как я, только приспособленные готовить еду, убираться в доме, водить транспортные средства. Я происхожу с планеты, которая сильно отличается от той, где живешь ты, на нашей планете уровень технического развития гораздо выше, и достигли мы этого потому, что у нас нет войн, все живут в мире друг с другом.
— А у нас на Земле все совсем по-другому, — признался я. — С тех пор как на планете появились люди, они сражаются и убивают друг друга. Сильные страны всегда стремились завоевать более слабые, — я хотел похвастаться своими знаниями всемирной истории. — Эти сильные государства вынуждали остальные страны жить в постоянном страхе. Вот так у нас и происходит, — разъяснил я.
Если б меня слышал отец, ему было бы чем гордиться. Вот бы он увидел, как я разговариваю с инопланетным роботом, да еще так по-умному все объясняю, непременно похвалил бы меня.
Но папа ничего этого не видел и не слышал.
— Да, мы знаем, — ответил старик с некоторой тревогой. — Мы тоже прошли через это много веков назад. На планете Олфин, откуда я прилетел, грабительские войны длились тысячелетиями. Развитие оружия дошло до такого совершенства, что возникла угроза уничтожения всей планеты. А люди разделились на два лагеря. В одном — те, кто мечтал править всей планетой, но их было мало, а в другом лагере объединились все, кто восстал против абсурдного стремления этих немногих…
— У нас тоже нечто похожее, — перебил я. Старик кивнул мне и продолжал:
— В той части Олфина, где находились враги человечества, возникло движение против них, это восстали угнетенные, страдавшие от террора властителей. И вот в последней яростной атаке внутреннее движение сопротивления объединилось с нашим лагерем большинства, и все вместе мы уничтожили врагов.
Старик опробовал свою левую починенную ногу, добавил в сустав еще немного масла и грустно продолжал:
— Но оружие уничтожило большую часть планеты. С ее поверхности были сметены леса, поля и города. Потребовались века, чтобы поправить положение, но многое было невосстановимо. На земле, отравленной ядовитыми химическими бомбами, ничего не росло. Надо было развивать промышленность. И в последнее время мы достигли небывало высокого уровня. Мы создаем синтетическую пищу. Запускаем космические ракеты, чтобы они разыскали в других мирах такие растения, которые смогут прижиться у нас, на нашей большой планете.
Старик замолк, будто для того, чтобы перевести дух.
— Мы знаем, — продолжал он, — что здесь, на Земле, научились выращивать растения в пустыне. Мы бы хотели перенять у вас это умение и вывести фруктовые деревья, которые могли бы расти на Олфине. Вот почему мы здесь и вот почему мы посетили множество миров, но всегда старались действовать скрытно, чтобы никто о нас не узнал, а то могла бы измениться история тех планет. А вы уже начали летать в космос. Когда-нибудь все жители вселенной встретятся, узнают друг друга и станут братьями.
После такой речи старик замолчал, наверно, вспоминал безводные поля Олфина.
— Я всего лишь машина, — добавил он, — но меня запрограммировали, чтобы я умел думать и чувствовать. Иначе я не смог бы воспитывать детей.
Он снова занялся своей разобранной на части ногой. Попробовал, как она сгибается. Потом поднес ее к уху — не заскрипит ли в ней что-нибудь. Наконец он решил, что все в порядке, и принялся привинчивать ее на место. Закончив работу, гость встал, немного прошелся по комнате, пару раз подпрыгнул и довольно улыбнулся. Потом снова уселся в кресло и уложил все инструменты в ящик.
— Поставь все на место, — сказал он. — Ведь твой папа не любит, когда ты кому-то даешь его инструменты.
Я сделал, как он велел, и вернулся в комнату. Старик держал в руках забытую папой пачку сигарет.
— Какая глупая привычка! И к тому же опасное занятие. — Он положил пачку туда, где она лежала, — на стол, и продолжал: — Я встречал странные обычаи, вроде вашей привычки глотать дым, в разных уголках вселенной. Мару-бианцы лижут зеленоватые камни, по-моему, ничего, кроме сильного жжения на языке, это не дает. А на Калинии многие закапывают в глаза сок растения бенфа, чтобы видеть все предметы в другом цвете. Но глотать дым…
Мрачно нахмурившись, посмотрел он на пачку. Потом повернулся ко мне:
— Если уж говорить о других мирах, — начал старик, — то, помню, на четвертом спутнике Мегинтоса Дарик наткнулся на насекомых, твердых, как металл; на первый взгляд они, казалось, были погружены в спячку, но если разозлить этих крошек, они летают с огромной скоростью и могут пронзить человека насквозь. Один из таких жуков летел к моему мальчику, и… пришлось сменить вот эту руку, но мальчика я укрыл. — Он помолчал, разглядывая свою руку, а потом продолжил: —А в другой раз, на…
Дробный стук в дверь прервал очередной рассказ о приключениях Дарика. Услышав стук, старик вскочил, мигом очутился у двери и распахнул ее.
Там стоял паренек с самой плутовской физиономией, которую я когда-либо видел.
Конечно, это был Дарик.
Как только Дарик вошел в комнату, «поводок», который лежал на столе, тут же погас. Но мальчик будто ничего не заметил, для него ведь все это было привычно.
— Ты заставил меня волноваться, Дарик, — сказал старик, пряча аппарат в карман. — Еще бы чуть-чуть, и я включил систему тревоги в «поводке».
— Я погнался за редким зверьком, — ответил мальчик, а голос его звучал так мелодично, что вряд ли кто-нибудь из наших имитаторов смог бы его передать, — у него четыре ноги, а сзади — нечто вроде антенны, и, когда он бежит, эта антенна двигается.
— Это хвост, — объяснил старик, — на Земле у многих животных есть хвосты, мой мальчик. Я здесь уже в четвертый раз, и поэтому знаю несколько ваших языков, и твой в том числе. Потребовалось четыре месяца, чтобы обучить Дарика говорить на нем. Не очень-то он усидчив, скажем прямо.
Я хотел было разъяснить старику, что на Земле если кто выучит язык за четыре месяца, так ему можно памятник ставить, но не стал.
— Хочу взять на Олфин одного такого зверька, — объявил Дарик, который, по-видимому, не оставил надежды обзавестись межпланетным зоопарком.
— Ты же знаешь, что это невозможно, Дарик, — строго возразил старик, — родители столько раз твердили тебе, что может произойти, если привезти на планету новый вид животных, не изучив их предварительно.
Дарик затопал ногами и прочирикал, видно, на своем родном языке:
— Карфисоак инфоклюса марвисоте!
— Как тебе не стыдно, Дарик! — рассердился старик. — Разве можно так ругаться!
Дарик помрачнел, направился к дивану и улегся. Пару раз от злости хлопнул себя по ляжкам, а потом замер, скрестив руки.
Не очень-то воспитанный мальчишка.
А все невоспитанные мальчишки ведут себя одинаково, будь они с Земли или с Олфина.
Дарик помрачнел, направился к дивану и улегся. Пару раз от злости хлопнул себя по ляжкам, а потом замер, скрестив руки.
Не очень-то воспитанный мальчишка.
А все невоспитанные мальчишки ведут себя одинаково, будь они с Земли или с Олфина.
Но старик, надо думать, привык к таким выходкам Дарика и не придавал им особого значения, он спокойно и понимающе смотрел на парнишку. Потом подошел к нему, присел рядом и ласково обнял за плечи. Я решил, что вопрос решен, и присел в папино кресло-барабан.
— Ты настоящий багалнио, — пробурчал Дарик, обращаясь к старику. — Слюнявый багалнио с Бантиореса.
Но «багалнио с Бантиореса», похоже, ничуть не обиделся.
— По-моему, нам пора, — сказал старик, как будто ничего не произошло, — через полчаса твои родители подберут нас в условленном месте.
Старик воспитатель говорил мягко и ласково, но Дарик делал вид, что не слышит его.
— Никуда я не пойду без зверька! — объявил этот несносный мальчишка. — Вечно ты твердишь одно и то же. Опротивели все электронные игрушки, дурацкие роботы, только и умеют, что вечно теряться. Папа и мама всю жизнь путешествуют, а я и пальцем шевельнуть не могу без твоей опеки. Стоит мне на секунду смыться куда-нибудь, как ты тут же врубаешь «поводок».
Дарик залился слезами. Несколько слезинок скатилось на мамин диван, и ткань потемнела, что совсем не улучшило узор на ней. «В конце концов, — подумал я, — этому парню совсем не позавидуешь. Я вот никогда в жизни не выезжал из своего квартала, но нам с Фернандито, Бастером, со всеми ребятами живется в сто раз веселее».
Тут я вспомнил, что в холодильнике лежит несколько плодов манго, бабушка прислала их из Бехукаля.
— Я принесу ему манго, — обратился я к старику, — ему должно понравиться.
— Мальчики на Олфине вообще не едят фруктов, — ответил воспитатель. — Так что не стоит беспокоиться лишний раз, ведь он даже не знает, как их есть…
— Но я научу его есть манго, — перебил я старика, — это не так уж сложно.
— Все равно ничего хорошего не получится, мой мальчик. На Олфине нет манго и не будет, по крайней мере, в ближайшее время не будет. Разве только родители Дарика возьмут с собой несколько ростков, чтобы посадить их у нас, если решат, что они могут прижиться. Ведь его родители-биологи специалисты и по межпланетной ботанике.
Я понял, что старик прав, и больше не возвращался к этому разговору. И тут я заметил: Дарик впервые, с тех пор как появился у меня, чем-то заинтересовался. Я испугался, что он сейчас потребует манго, но он уставился на какую-то вещь на полу. Я проследил его взгляд и понял, что Дарик глаз не сводит с моего конструктора.
— Тебе нравится играть в конструктор? — спросил его я.
— Не знаю, — неуверенно ответил Дарик, повернувшись ко мне. — А что это такое?
— Очень интересная игра, — ответил я. — Хочешь, научу?
Через несколько секунд мы с Дариком уже ползали на коленях перед недостроенным Байконуром.
Старик пригладил свои волосы с металлическим блеском.
— Берешь вот эти детальки, — объяснял я Дарику, — и вот так их соединяешь. Потом пришпандориваешь эту штуковину к той, а потом прилаживаешь еще одну…
Очень скоро Дарик уже ловко делал коробочки и уголки из деталек конструктора.
Мальчик с Олфина был в восторге.
— Никогда не видел, чтобы он так увлекся, — сказал старик, глядя на нас с дивана. — На Олфине нет таких игрушек, но зато есть много других, тоже очень интересных. Дети играют в них с давних времен. Электронные доски для рисования, например, цветные катодные лучи.
— Никуда они не годятся, эти игры, — отрезал Дарик, оторвавшись на секунду от конструктора, и тут же вновь принялся за сооружение какой-то странной повозки с квадратными колесами, которая, как я решил, служила на его планете для трамбовки камней.
— Этим мы красим дома на Олфине, — объяснил Дарик, доказав тем самым мое полное невежество во всем, что касается его мира. — А сейчас я построю папин космический корабль.
— Уже поздно, Дарик, — вмешался старик. — Твои родители ждут нас. Оставь игрушку и пошли. Представь, что…
Он не смог закончить фразу. Дарик скорчил такую рожу, которая свидетельствовала о неминуемом и прямо-таки космическом скандале.
— Возьми мой конструктор с собой, Дарик. Ты можешь уйти с ним, — заверил я мальчика. — Он твой, я дарю его тебе.
Мальчишка мигом заулыбался.
— Спасибо, мальчик, — поблагодарил старик. — Первый раз в жизни Дарик так увлекся игрушкой. Я уверен, техники на Олфине смогут изготовить подобные конструкторы для всех детей. Я думаю, на Олфине нужны такие игрушки.
Дарик собрал все детали, разобрал на части все конструкции и уложил в коробку. Он быстро научился собирать разные штуки.
— Ты не представляешь, как я благодарен тебе, — весело сказал довольный Дарик. — Если ты когда-нибудь прилетишь к нам на Олфин, я тоже подарю тебе какую-нибудь игрушку. Тебе нравятся звездные телеметры?
— Да, я обожаю их, — соврал я. — Сплю и вижу, как бы обзавестись такой штучкой.
— Ну, а теперь поехали, — донеслось с дивана. — Нам пора.
И механический старец поднялся. Дарик, зажав под мышкой коробку, подошел к нему.
На прощанье он крепко обнял меня. Я открыл дверь, и мои гости ушли. Уже на пороге старик потрепал меня по волосам, а Дарик снова обнял. Прежде чем закрыть двери, я прислушался к их шагам по лестнице, и вдруг из глаз у меня закапало…
Когда Дарик и его воспитатель ушли, я почувствовал себя еще более одиноким, чем прежде. Мне не верилось, что старик — всего лишь механическая кукла, для меня он был живым человеком. Ну а какая разница, если он и разбирается на части?
Я принялся думать о моих новых друзьях. Где он находится, этот Олфин?.. В каком хоть уголке Вселенной? Может, он в нашей Галактике, и тогда мы, выходит, соседи. А если они прибыли с Андромеды или какой-нибудь планетной системы с той стороны…
Я довольно долго так раздумывал. Потом услышал шаги на лестнице. Мне вдруг показалось, что это Дарик и старик, но, конечно же, нет, они ведь не могут вернуться.
Входную дверь открыли.
Вернулись мои родители.
Папа с мамой остановились в дверях комнаты. Лица у них были веселые, но на меня они смотрели с удивлением.
— Почему ты не спишь, сынок, ведь уже поздно? — спросил папа.
— Сейчас уже второй час ночи, а детям надо ложиться до двенадцати, — поддержала его мама. — Посмотрим, какой концерт ты мне завтра устроишь, когда надо будет вставать в школу.
— Спать не хочется, вот и не лег, — ответил я отцу. — А завтра я встану вовремя, — уверил маму.
Я смотрел на родителей и думал о своих сегодняшних гостях. Вспомнился Дарик и старик, который смазывает маслом пальцы на ногах. Так хотелось рассказать обо всем. Как дети на Олфине совсем не едят манго. И про багалнио с Бантиореса. А еще, теперь я точно знаю, что единственные душистые растения на Фабиале — это тринки.
Но я оставил родителей в гостиной и пошел спать. Я решил ничего им не рассказывать.