Грауэл повторила все, что говорилось раньше ею, Барлог и в особенности Брайдик. Но Марика отнеслась к этому не лучше и на этот раз.
– Они боятся не такую тебя, какова ты сейчас, Марика. Они боятся того ужаса, которым ты можешь стать. Горри твердо уверена, что ты – самая сильная ученица, которую она видела и даже о которой слышала. Включая и тех, с кем училась она, а по ее словам – это самые одаренные сестры современности. Что здесь правда – кто может знать? Они все лгут для своей выгоды. Но один факт неопровержим. Вокруг тебя ореол рока, которого они боятся.
Марика чуть не поперхнулась. Такого она еще не слышала.
– Ореол рока? Что это может значить?
– Точно я не знаю. Я просто говорю тебе, что слышала. А слышала я то, что Горри верит, будто в тебе есть что-то большее. Что-то мифическое. Эта мысль пришла к ней давно. Другие фыркали в ответ. Больше они не фыркают. Даже те, кто находит другие способы подтрунивать над Горри. Что-то ты сделала такое, что твои защитницы оказались в неловком положении.
Марика прогнала в памяти последние месяцы. Ничего там такого не было, чего она не делала бы раньше. Разве что достигла начала физического созревания, и ей было велено ежедневно пить зелье, которое должно было помешать наступлению первой течки.
– Не понимаю, Грауэл. У меня нет ощущения, что я носитель рока.
– А как ты могла бы знать? Разве Джиана знала?
Слово, услышанное от Горри. Джиана. Как-то в минуту гнева старая силта недавно назвала ее Джианой.
– Грауэл, это же миф. И вообще Джиана даже не была метой.
Полубогиня Джиана была дочерью великой самки рейма и всеобщей ипостаси Всесущего – Гиерлина, который спустился из великой тьмы и оплодотворил мать Джианы во сне. Это не было официальной доктриной. Просто сказкой, как и многие другие, дошедшие с давних времен. Донаучные попытки объяснить тайны мира.
Когда Джиана достигла взрослости, она понесла по миру проклятие, и на ее пути все животные теряли речь и разум. Все, кроме метов, которых предупредил Гиерлин, и они спрятались так, чтобы Джиана их не нашла.
Давняя была сказка, искаженная многими поколениями сказителей. Если там и была какая-то правда, ее давно уже выкинули в попытках улучшить оригинал. Марика ее воспринимала так, как и надо было, – попытка объяснить, почему только меты остались разумными животными, обладающими речью. Как мог быть связан этот миф с ее теперешним положением, она не могла себе представить.
Это она и сказала Грауэл.
– Миф или не миф, а Горри называет тебя маленькой Джианой. А кое-кто из других это серьезно слушает. Они все уверены, что ты отмечена прикосновением Всесущего.
Это выражение могло иметь два смысла. Сейчас Марика знала: это вежливый способ сказать, что она сумасшедшая.
– Кто-то отмечен прикосновением Всесущего, Грауэл. И я не думаю, что это я. Силты – они не очень от мира сего, если к ним приглядеться.
Марика в свое время была крайне поражена открытием, что силты, при всей их образованности и осведомленности, куда больше склонны к ритуалам и мистике, чем самые примитивные из кочевников. Они почитали десятки обязательных дней, о которых она прежде и не слышала. Они приносили ежедневные жертвы и Всесущему, и меньшим силам, с которыми имели дело. Они приносили жертвы в масштабах, удивительных для той, которая привыкла, что жертва – миска каши, выставленная за стену стойбища с кувшином ормонового пива, или небольшой зверек, принесенный в пещеру Махен раз в три месяца в день слияния больших лун. Силты же были одержимы боязнью дьявола. Они все еще боялись призраков, которых поверг Всесущий, собрав все более ранние силы. Они боялись теней, изгнанных Всесущим и надежно закованных в цепи в других мирах. И больше всего они боялись тех – всегда бывших верленами, – кто мог оказаться способным призвать эти тени против них.
Марика видела несколько высших церемоний, подглядывая сквозь отдушину между собой и миром призраков. Эти ритуалы не имели почти никакого влияния на Сущих – так силты называли то, что Марика называла призраками. И эти Сущие были единственными сверхъестественными силами, которые признавала Марика. В такие моменты она даже всерьез сомневалась в существовании самого Всесущего, а уж тем более – никогда не виденных теней, что преследовали ее наставниц.
Эти призраки не нуждались в жертвах, насколько Марика могла видеть. Вообще они оставались безразличными к той плоскости, где жили смертные. Они отвечали на сигналы, очевидно, лишь из любопытства, в моменты напряжения. И оказывали свое действие лишь тогда, когда их направлял кто-то, обладающий даром.
Обрекающая. Таков был мистический титул Джианы. Охотница, ищущая то, что ей никогда не найти, что всегда у нее за спиной. Насколько могла видеть Марика, хождение тропою рока было не более чем избитой метафорой.
Однако к этому мифу очень серьезно относились силты, и Марика подозревала, что Горри цинично на этом играет, чтобы заручиться против нее поддержкой старших силт. Ни одна силта Акарда не любила Горри, но все же ее уважали, хоть и неохотно, помня, кем она была до изгнания.
Но даже и так, ей придется еще долго и много убеждать, пока она получит разрешение на более грубые меры против своей ученицы. В этом Марика была уверена.
Осторожность и осторожность. Вот и все, что от нее требуется.
– Я не Обрекающая, Грауэл. И у меня нет честолюбия. Я только делаю то, что должна ради собственного выживания. Им не надо меня бояться. – Она соскользнула к роли, которую играла перед Грауэл и Барлог во время их редких встреч, поскольку опасалась, что они – по крайней мере Грауэл – передают все ее реплики ради собственного выживания. – Я искренне верю, что стану такой силтой, которая редко покидает монастырь и даром тоже редко пользуется, да и то ради обучении щен быть силтами.
Не слишком ли сумасшедшие подозрения? Всех подозревать в кознях против себя – не значит ли быть помешанной? Одну мету – разумеется. В каждом стойбище есть и вражда, и дружба. В каждом стойбище есть конфликт молодых со старыми, собственные пары «Горри – Марика». Взять хоть Пошит. Но подозревать, что против нее действует вся крепость, действует тонко и все энергичнее – пусть такое подозрение и поддерживают Грауэл, Барлог и Брайдик, – да еще по причинам, которые ей самой кажутся мистическими и недоступными, – это попахивает безумием чистейшей воды.
Значит, возможно, она безумна. Все равно она убеждена и все больше убеждается, что действовать надо так, будто ее подозрения – правда.
Зачем силтам эти игры сестричества? Может быть, каждая силта прошла через такое отношение к своим сестрам, как Марика сейчас – к своим? Сестричество – не маска ли, обращенная к внешнему миру? Образ, которым правители вызывают почтение управляемых? А реальность – постоянный хаос в стенах монастыря? Свалка голодных щенков за объедки?
Грауэл перебила ход ее мыслей.
– Я не могу заставить тебя мне поверить, Марика. Но я должна была тебя предупредить. Мы остаемся Дегнанами.
У Марики были по этому поводу определенные и сильные чувства, но она их не проявляла. Грауэл и Барлог всегда становились угрюмыми, когда Марика даже намекала, что стая Дегнанов – прошлое. Когда они узнали, что она больше не ведет Хронику, они у нее ее забрали. Барлог лучше Грауэл владела каллиграфией, и теперь Хронику вела она.
Они были хорошими охотницами, эти две меты. Никогда они не дали крепости повода сожалеть, что их туда приняли. И служили ей хорошо. Но дуры они были, жертвы сентиментальности. И еще – предательницы своих идеалов. А не работают ли они против Марики, ее одностайницы?
– Спасибо, Грауэл. Я благодарна тебе за заботу. Ты извини, что я так невежлива. У меня было трудное утро. Одно из самых трудных испытаний Горри.
Зубы Грауэл тут же свирепо оскалились. На секунду у Марики возникло искушение чуть нажать и проверить подлинность этой реакции. Использовать Грауэл как клинок в битве с Горри.
Нет. Это то, что пробовали против нее на Разломе. И не вышло ничего, кроме ее презрения к неизвестной вдохновительнице попытки, подставившей на гибель другую вместо себя. Счесться с Горри – эту работу она должна выполнить лично.
Так как Грауэл не выразила намерения уйти, Марика повторила:
– Спасибо, Грауэл. Дай мне посидеть одной. Мне нужна песня ветра.
– Это не песня, щена. Это смертный плач. Но будь по-твоему.
Надо отдать Грауэл должное. Она не стала выполнять все жесты почтения, которые полагались Марике как силте, пусть и ученице. Вот если бы были свидетели… Но Грауэл знала, что Марика терпеть не может ту искусственную вежливость, которой окружали себя силты.
Когда Грауэл ушла, балансируя своим копьем с табличкой – знаком официальной должности, Марика подумала, что о ней пошли слухи как о разговаривающей с ветром. Без сомнения, Горри и ее сверстницы записали это как очередную против нее улику. Джиана разговаривала с ветром, и северный ветер был ее ближайшим союзником, иногда переносящим ее по миру. Уж не одна сестра спрашивала – в насмешку, – что слышно с Севера.
Когда Грауэл ушла, балансируя своим копьем с табличкой – знаком официальной должности, Марика подумала, что о ней пошли слухи как о разговаривающей с ветром. Без сомнения, Горри и ее сверстницы записали это как очередную против нее улику. Джиана разговаривала с ветром, и северный ветер был ее ближайшим союзником, иногда переносящим ее по миру. Уж не одна сестра спрашивала – в насмешку, – что слышно с Севера.
Она не отвечала, потому что ответь она – они бы не поняли. Она бы ответила, что слышен холод, великий лед и шепот великой тьмы. Она бы ответила, что слышен шепот завтрашнего дня.
Глава одиннадцатая
1
Попытка Горри избавить Акард от самой странной его обитательницы провалилась. С наступлением весны Марика не отправилась в монастырь Макше. Старшая жрица еще недостаточно повозилась с самой трудной своей ученицей, чтобы принять потерю лица, которую принесла бы передача проблемы наверх.
Безнадежные, как их надежды, изгнанницы Акарда старались выглядеть хорошо в глазах своих дальних повелительниц. Иногда менялись политические ветры у силт в старших монастырях, и прежних изгнанниц возвращали. Не часто – но достаточно часто, чтобы это было мотивом. Жульнической приманкой, считала Марика.
Как бы там ни было, старшая не желала терять лицо, отсылая такую неподдающуюся ученицу.
Зато не постеснялась убрать свою самую нелюбимую ученицу на все лето из Акарда.
Приказы пришли даже не из Макше, а гораздо дальше – из самого главного монастыря сестричества Рейгг. Следует очистить от кочевников Верхний Понат. Никакие оправдания приниматься не будут.
Акард наполнился страхом. Марике казалось, что у этого страха нет объекта, что он вызван скорее далекими, таинственными повелительницами сестричества, нежели близкими и конкретными ордами кочевников.
Марика покинула крепость с первым отрядом. Он состоял из сорока мет, и силтами были только три из них. Одна молодая – дальний контактер. Одна старая – начальница. Тридцать семь охотниц, все набранные из беженцев. И одна специалистка по темной стороне. Марика.
Быть может, они надеялись, что она не справится с заданием. Надеялись, что воля ее откажет, когда придет время призвать смертельных призраков, сжать их в кулак и бросить на убийц Верхнего Поната. А может быть, они знали лучше, чем она думала. Может быть, они видели ее истинную силу.
Это волновало ее недолго. Охота требовала полной отдачи.
Они вышли днем, сразу погнавшись за кочевниками, находившимися в виду крепости. Те их увидели и удрали. Охотницы ковыляли по только что оттаявшим полям. Изящные сапоги Марики враз покрылись грязевой коркой. Она ругалась себе под нос и старалась не упустить след дичи. К наступлению ночи кочевников можно было поймать.
Слева от нее шла Барлог. Справа – Грауэл. И обе следили за своим отрядом куда внимательнее, чем за враждебным лесом.
– Что-то вид у вас довольный, – заметила Марика Грауэл.
– А мы и есть довольные. – Обе охотницы были в прекрасном настроении. Марика тут же приписала это тому, что они впервые за шесть месяцев вышли за пределы Акарда. – Мы их обдурили. Они было думали, что смогут тебя услать без нашего присмотра.
Это, быть может, объясняло, почему так хмурится Ардвехр – начальница отряда. Марика скорчила рожу ей в спину – не удержалась.
Охота должна была пойти по северному берегу восточного рукава Хайнлина до нижней границы земель, когда-то занятых оседлыми метами. Затем планировался резкий поворот на юг через холмы, снова на север почти до Разлома, вниз опять по восточному рукаву и домой. Это означало как минимум пятьсот миль дороги, а на самом деле куда больше – к югу от Хайнлина была не дорога, а лишь извилистые тропы. В общем, все лето отряд должен был странствовать по Верхнему Понату, питаясь подножным кормом, и истреблять захватчиков. Отряд Марики был одним из двадцати ему подобных.
Очень долго не происходило почти ничего. Как и в лето похода к Разлому, кочевники, казалось, умели не попадаться на дороге. Когда охота проходила мимо места, где стояло когда-то стойбище Дегнанов, Марика, Барлог и Грауэл издали оглядели развалины частокола и ближе подходить не захотели. В стойбище Ласпов они зашли, но там не осталось ничего, кроме нескольких прямых линий на земле и проваленных ям на месте погребов изб.
Пошевелив кучу мусора, Марика нашла обгорелую и поломанную куклу-чакоту – и чуть не потеряла над собой контроль.
– Что с тобой, щена? – Барлог была озадачена.
К Марике вернулся голос.
– Очень давно. Только ходить научились. Мы подрались с Каблином. Я ему чакоту сломала. Он так разозлился, что бросил мою в огонь. – Она держала в руке обгоревшую куколку. Давно уже она не вспоминала брата и не видела его во сне, и кукла разбудила боль. – Оплакивание. Мы все еще у них в долгу.
– Когда-нибудь, щена. Когда-нибудь. Наступит день.
Барлог ласково почесала ее за ушами, и она не отстранилась, хотя была уже для этого слишком взрослая.
На подходах к долине Плентцо им попалось стойбище, покинутое лишь несколько часов назад.
– Кое-кто из них сменил обычаи, – заметила Грауэл.
Было ясно, что стойбище покидали в спешке.
– Они точно знают, где мы и что делаем, – заключила Марика. И нахмурилась в сторону неба, хотя и не понимая почему. Тут же, не спросясь у Ардвехр, которая обыскивала пустые кладовые, Марика приказала шести охотницам прочесать леса в поисках наблюдателей.
Узнав об этом, Ардвехр очень рассердилась. Но сдержалась. Поход шел всего неделю, но она уже поняла, что дикарки, с которыми она идет, куда лучше подчиняются дикой щене-силте, чем ей, Ардвехр. Идти на резкую конфронтацию было бы неразумно.
Марика послала охотниц, которых Грауэл считала лучшими. И потому, когда они вернулись и сказали, что отряд не сопровождают лазутчики кочевников, Марика им поверила.
– Значит, у них есть свои силты, – сказала она Грауэл и Барлог. – Они чуют наш подход и могут вовремя убраться.
– Это ж сколько нужно силт? – прикинула Барлог. – Будь у них столько, они бы с нами стали драться. Все равно напороться на такое количество мы можем только случайно.
Пока что попались только две одинокие охотницы в поисках дичи. С ними охотницы Акарда справились сами, не прибегая к помощи силт.
В поисках лучших кладовых с едой Ардвехр сделала открытие. И сообщила остальным:
– Я знаю, как они это делают. Как уходят с нашего пути.
Но объяснять не стала.
Марика поискала вокруг и ничего не нашла. Но собственная интуиция и поведение Ардвехр навели ее на мысль, что у кочевников что-то вроде тех устройств, которые Брайдик использует для связи с Макше.
Это могло объяснить, как предупредили стойбище. Но тот, кто передавал, – откуда он знал положение отряда?
Очень обиняком – так, будто это была собственная мысль Ардвехр, Марика предложила, чтобы отряд провел день или два в стойбище на отдыхе. От Акарда все время шли переходы в быстром темпе. Предложение было принято. Марика подозвала Грауэл и Барлог:
– Вы нашли те корни и травы, что я вас просила?
– Все, кроме гусениц, – ответила Грауэл. Она не понимала, зачем это. Почти сразу после первой встречи в Акарде Марика попросила их собирать всякую ерунду при каждом выходе в лес.
– Этих я не думаю, что мы сейчас найдем. Слишком рано и слишком холодно. Даже летом теперь настолько холодно, что они попадаются редко. И все-таки… – Торжествующим жестом она подняла глиняный кувшин, захваченный в дорогу из крепости. – Этих я нашла в то лето, когда мы ходили к Разлому. Найдите мне теперь котелок. И что-нибудь вместо разделочной доски.
Они втроем отошли в сторонку от остальных – а те не обратили внимания, потому что это бывало часто, – и Марика взялась за работу.
– Надеюсь, я хорошо запомнила. Вообще я это видела только раз, когда Блаз варил яд для копий и стрел.
– Яд? – Барлог была неприятно поражена.
– А я не лишена некоторой низкой и подлой хитрости, – легко сказала Марика. – Ингредиенты я собирала годами в ожидании этого случая. Вы против?
– Не против самой идеи, – ответила Грауэл. – Они лучшего не заслуживают. Они – паразиты, а паразитов истребляют. – В ее голосе звучала сила ненависти. – Но яд? Это способ для трусливых мужчин.
И Барлог тоже возразила. Прищурив глаза, она сказала:
– Почему это, думаю я, ты делаешь яд здесь, где никто не знает, что ты делаешь, и будешь испытывать его на тех, кого никто и на волос не пожалеет? А когда-нибудь придется мне вдруг задуматься над необъяснимой смертью кого-нибудь в крепости?
Марика не ответила.
Охотницы переглянулись. Они поняли, хотя им этого и не хотелось. Барлог не могла скрыть отвращения. Ну что ж, подумала Марика, теперь, быть может, узнаем, действительно ли они креатуры старшей жрицы.