- Ничего, - говорю, - вместе сосчитаем; не обочту, не бойся.
- Оно точно-с, только, сударь, помилуйте: сумма-то уже эта ни с чем несообразна.
- Отчего ж несообразна? У тебя, я думаю, в кармане лежит около того, а чего недостанет, я и в долг поверю.
- И сотой части, сударь, около того нет. Шутить надо мной изволите: я не больше того, как в шутку принимаю ваши слова.
- То-то и есть, любезный, - начал уж я ему говорить серьезно, - хорошо, что ты скоро догадался. Неужели же ты думаешь, что я из-за денег стану с тобой заодно плутовать и мошенничать?
И начал ему потом высчитывать вся и все: все ему его добрые деяния представил, как в зеркале; но... как бы вы думали, милостивый государь... у него достало духу от первого до последнего моего слова во всем запереться: по его понятию, правей человека на свете нет! Хоть бы маленькое раскаяние в том, что дурно делал! Толковал, толковал с ним так, что в горле пересохло, наконец, выслал от себя и с первой же почтою написал барину письмо с подробным изложением всех обстоятельств. Что будет на это письмо, не знаю-с, а жду ответа с большим нетерпением.
III
Следствие мы производили около двух недель. Перед самым потом отъездом исправник пришел ко мне с торжествующим лицом.
- Что это, Иван Семеныч, вы сегодня что-то очень веселы? - заметил я ему.
- Да-с, веселенек, - отвечал он. - Сегодня я получил письмо от барина Егора Парменова, которое душевно меня порадовало.
- Какого же содержания? - спросил было я.
- Ну, уж этого я теперь вам не скажу, а вы сами увидите, когда поедем назад через Марково, - сказал он и во всю дорогу, несмотря на мои расспросы, ничего мне не объяснил, а, приехав в Марково, велел собрать сход.
Егор Парменов сейчас явился к нам, бледный, худой, так что я его едва узнал.
- Батюшка Иван Семеныч, - отнесся он прямо к исправнику, - позвольте мне с вами два слова наедине сказать.
- Да зачем же наедине? - возразил ему тот. - Если тебе что нужно, так говори и при господине чиновнике. Секретов у меня с тобою не было, да и быть не может.
- Это дела-с собственные мои, домашние, так как я получил от господина моего письмо, с большими к себе и жене моей выговорами, - за что и про что, не знаю; только и сказано, чтоб я сейчас же исполнил какое от вас будет приказание. Разрешите, сударь, бога ради, как и что такое? Я одним мнением измучился пуще бог знает чего.
- Приказание мое я объявлю тебе на сходке, - отвечал исправник.
- Сходка готова; только мне до сходки желалось бы знать ваше распоряжение, - проговорил Егор Парменов.
- А коли готова, так и пойдем, - сказал исправник и пошел.
Я последовал за ним, Егор Парменов тоже. Проходя мимо флигеля, в котором тот жил, исправник обернулся к нему и сказал:
- Потрудись, Егор Парменыч, зайти и за женою; надобно, чтобы и она там была.
- Да она-то там зачем же нужна-с?
- Да так уж, так надобно.
Егор Парменов пожал плечами, пошел во флигель, но скоро вернулся.
- Нельзя ли, батюшка, жены не требовать: женщина она непривычная, на сходках мужицких не бывала. Сделайте-с такую божескую милость освободите ее, - сказал он.
- Нет, любезный, нельзя, - такое уже дело идет, нельзя, - возразил хладнокровно исправник.
Егор Парменов вздохнул, махнул рукою и пошел опять во флигель.
- Иван Семеныч, не жестоко ли это? - заметил я ему.
- Ничего-с! Она вот услышит и распорядится с супругом лучше всех нас.
Мы вошли в сборную избу, где уж была целая толпа мужиков.
- Здравствуйте, братцы, - сказал исправник.
- Здорово, бачка! Здорово, кормилец! - раздалось со всех сторон.
- Как живете-можете?
- Поманеньку, кормилец! Как твое благополучие?
- Тоже помаленьку: живу да хлеб жую.
- И дай те господи много лет жить да здравствовать, - сказали мужики, все в один голос.
- Спасибо, ребята, - отвечал Иван Семеныч и потом, оглядев толпу, прибавил: - а что, Петр Иванов здесь?
- Здесь, судырь, - отвечал из толпы, выступив немного вперед, как лунь седой старик, который, по своей почтенной наружности, был как отлетный соболь между другими мужиками.
- Ну что, старина, каково твое здоровье? Поправляется ли?
- Нешто, судырь; не против прежнего, а все надо бога благодарить. С нынешнего лета начинаю напольную работу поработывать.
- Это-с, рекомендую вам, - отнесся ко мне исправник, - прежний здешний бурмистр, старик добрый, богомольный, начетник священного писания.
- Благодарствую, что хвалить изволишь, а уж какое наше читанье: в книге видим одно, а делаем другое.
- Больно уж ты тогда барским-то гневом огорчился.
- Что делать-то, судырь, - отвечал старик с грустной улыбкой, - хлибки мы ведь уж оченно... что маненько не по нас, сейчас и в ропот, - к мирскому-то большую привязку имеем.
- Ну, а писать-то можешь еще? Не разучился? - спросил исправник.
- Пишу еще; земским я теперь от управителя поставлен: письма-то много.
- Как земским? - спросил Иван Семеныч. - Я этого и не знал. Это, значит, он тебя уж совсем своим подначальным сделал.
- Не знаю, судырь: его дело и его разуменье; только то, что должность эта мне маненько не по летам. Он вон уж и сам в очки смотрит, а я, пожалуй, годов на тридцать постарше его, - отвечал старик.
- А что, братцы, - начал Иван Семеныч после минутного молчания, обращаясь к мужикам, - как вы думаете и желаете, не лучше ли бы было, если бы вами опять начал управлять Петр Иванов, а Егора Парменова в смену?
При этом объявлении старик остался совершенно спокоен; у мужиков на всех почти лицах отразилось удовольствие, и все они переглянулись между собою.
Рыжий мужик, споривший с Егором Парменовым в тот наш проезд, первый заговорил:
- Это бы, ваше высокородие, лучше не надо быть, - в глаза и за глаза скажем. Егору Парменычу против Петра Иваныча не начальствовать.
- Это ты, братец, говоришь один, - возразил исправник, - а что скажет мир; говорите, братцы, все вдруг, как вы думаете?
- А что, бачка, миром те скажем, за Петра Иваныча мы окромя только бога молили, а от Егора Парменыча временем, пожалуй, жутко бывает! - послышалось разом несколько голосов.
- Один в деле, по рассудку, спросит, а другой просто те оказать обидчик: оборвет да облает - вот-те и порядки все, - добавил рыжий мужик.
На эти слова вошел Егор Парменов, вместе с женою своею, которая точно была премодная, собою недурна; оделась она, вероятно, для внушения к себе вящего уважения, в шелковое платье и даже надела шляпку, а в руках держала зонтик; вошла она прямо и довольно дерзко обратилась к исправнику:
- Что такое вам угодно от меня?
- Сейчас, милостивая государыня, - отвечал тот и, став посередине избы, вынул из бокового кармана письмо.
- Это я, - начал он, - читаю письмо вашего господина: "Милостивый государь Иван Семеныч! Приношу вам мою чувствительную благодарность за уведомление о беспутствах моего управителя - Егора Парменова. Оставить его в настоящей должности я считаю вредным для себя и для имения, и потому покорнейше прошу, по доброте вашей, принять участие и немедленно сделать распоряжение о смене его и о назначении в управляющие более благонадежного, по усмотрению вашему, человека; он же, как обманувший мое доверие, должен поступить зауряд в число дворовых людей".
Егор Парменов, побледневший, как преступник в минуты объявления ему судебного приговора, прислонился только к стене, а жена его зарыдала, - но, впрочем, проговорила:
- Что такое вы писали!.. Мы сами тоже будем господину писать: может быть, будет что-нибудь и другое.
- Пишите, сударыня; и я желаю от души вашему мужу оправдаться, возразил Иван Семеныч. - Но вместе с тем, чтобы ты меня, Егор Парменыч, впоследствии не обвинил, что я на тебя что-нибудь налгал или выдумал, так вот, братцы-мужички, что я писал к вашему барину, - и затем, вынув из кармана черновое письмо, прочитал его во всеуслышание. В письме этом было написано все, что он мне говорил.
- Солгал ли я, выдумал ли я тут что-нибудь? - заключил он, обращаясь к мужикам.
Управительница взглянула на мужа так, что мне сделалось страшно за него.
- Ничего этого и в помышлениях моих не бывало; я и смолоду этими делами не занимался, а не то что по теперешним моим заботам. Выдумать на человека по злобе можно все! - возразил было он.
Некоторые из мужиков усмехнулись.
- Ну как, Егор Парменыч, не бывало! - сказал опять рыжий мужик, видно, заклятой в душе враг его. - Доказывать-то на тебя не смели, а може, бывало и больше... где лаской, а где и другим брал...
- Вместо Егора Парменова, - заговорил опять исправник, - я назначаю, по вашему желанию, Петра Иванова. Желаете ли вы?
- Желаем, бачка, все мы того желаем.
- Стало, быть делу так. Ты, Егор Парменов, изволь сдать все счеты и отчеты руками, а ты, Петр Иванов, прими аккуратнее; на себя ничего не принимай: сам после отвечать будешь. Прощайте, братцы! Прощай, Егор Парменов! Не пеняй на меня: сама себя раба бьет, коли нечисто жнет, заключил Иван Семеныч, и мы с ним вышли и тотчас же выехали.
IV
Год спустя пришел ко мне из Кокинского уезда мужичок, предобродушный на лицо и немного пьян, поклонился сначала от исправника и начал просить о своем деле, которого, как водится, не сумел растолковать.
- Да ты чей? - спросил я его.
Он сказал: оказалось, что марковского господина.
- Кто у вас - Петр Иванов нынче управителем? - стал я его расспрашивать.
- Нету, родименькой, - отвечает он, - Петр Иваныч - дай ему бог царство небесное - побывшился{285}; теперь не Петр Иваныч - другой.
- Кто же такой?
- Из наших же, бачка, мужичков. Барин ладил было так, что из Питера наслать али там нанять кого, да Иван Семеныч зартачился: вы, говорит, кого хотите там выбирайте, а я, говорит, своего поставлю, - своего и посадил.
- Ну, а прежний, - спросил я, - где управитель, который до Петра Иванова был?
- Прежний-то?
- Да, прежний.
- О... это леший-то... как его по имени-то, пес драл, и забыл уж.
- Егор Парменов, - подхватил я.
- Так, так, бачка, Егор Парменов... тут же, при усадьбе, живет.
- Отчего же он леший-то?
- Прозванье уж у нас ему, кормилец, такое идет: до девок, до баб молодых был очень охоч. Вот тоже эдак девушку из Дмитрева от матки на увод увел, а опосля, как отпустил, и велел ей на лешего сговорить. Исправник тогда об этом деле спознал - наехал: ну, так будь же ты, говорит, и сам леший; так, говорит, братцы-мужички, и зовите его лешим. А мы, дураки, тому и рады: с правителей-то его тем времечком сменили - посмелей стало... леший да леший... так лешим и остался.
- Где же теперь эта дмитревская девка?
- При матке, бачка, при матери живет.
- Замуж не вышла?
- Ну где, родимой, где уж? Хошь и мужички, а обегаем этого: парнишку тоже принесла; матка ладила было подкинуть, так Марфутка-то не захотела: сама, говорит, выпою и выкормлю. Такая дикая теперь девка стала, слова с народом не промолвит. Все богомольствует... по богомольям ходит.
- Ну, а жена Егора Парменова где?
- При нем, бачка, живет; тоже по нем и ее лешачихой дразнят.
- А ее-то за что же?
- Сердцем-то она уж больно люта, да на руку дерзка; теперь уж воли-то ни над кем нет, так с мужем батальствуют, до того дерутся да лаются, что в избе-то уж места мало: на улицу выбиваются - прямые лешие!..
ПРИМЕЧАНИЯ
ЛЕШИЙ
Рассказ исправника
Впервые рассказ напечатан в журнале "Современник" (1853, No 11). Закончен рассказ был 22 августа 1853 года. В дальнейшем текст подвергался авторской правке. Подготовляя издание "Очерков из крестьянского быта", Писемский удалил из произведения длинноты, неоправданные литературные реминисценции. Во второй главе в журнальном тексте было такое рассуждение исправника: "Я только, знаете, пожал плечами, впрочем, тут же вспомнил сочинение Пушкина... вероятно, и вы знаете... "Полтава" - прекрасное сочинение: там тоже молодая девушка влюбилась в старика Мазепу. Когда я еще читал это, так думал: "Правда ли это, не фантазия ли одна, и бывает ли на белом свете?" - А тут и сам на практике вижу. Овладело мной большое любопытство..." В тексте "Очерков из крестьянского быта" эти слова заменены другими, более скупыми, более соответствующими обстоятельствам и характеру рассказчика: "Я только, знаете, пожал плечами, - вот, думаю, по пословице, поправится сатана лучше ясного сокола..."
В текст издания Стелловского Писемский внес исправления, подсказываемые рецензией Чернышевского. В первой главе было такое высказывание исправника: "В суде у меня хорошо-с. На всякое дело, доложу вам, надобно знать сноровку... Я завел такую манеру: недели две, например, езжу по уезду, сам работаю, становых понукаю, а тут и в город, да и в суд; дня в три, в четыре обревизую все. Хорошо, так и спасибо, а нет, так и распеканье: товарищам замечу, а приказную братью эту запру в суде, да и не выпускаю до тех пор, пока не приведут всего в порядок. И поняли, что оттягивать нечего: рано ли, поздно ли, сделать придется. Главное, объясню вам, чтобы сам начальник не зевал, а подчиненных заставить делать можно-с!" Чернышевский отозвался не без иронии о деятельности кокинского исправника в земском суде, и Писемский заменил это место другим, противоположным по смыслу рассуждением.
В конце третьей главы автор высказывал сострадание разжалованному Егору Парменову: "Два совершенно противоположные чувствования овладели мною: я и рад был унижению, которым наказан был Егор Парменов и вместе с тем, как человека, жаль его было. Иван Семеныч был тоже мрачен. Я откровенно высказал ему свои мысли.
- Я сам то же чувствую-с, - отвечал он, - да что прикажете делать! На крапиву надобен мороз; промиротворь одному худому человеку, так он сотне хороших людей сделает зло". Чернышевский назвал подобное сострадание преступным, вредным для нравов общества. Писемский из текста издания Стелловского всю эту сцену устранил.
В настоящем издании рассказ печатается по тексту: "Сочинения А.Ф.Писемского", издание Ф.Стелловского, СПб, 1861 г., с исправлениями по предшествующим изданиям, частично - по посмертным "Полным собраниям сочинений" и рукописям.
Стр. 247. Князь Дмитрий Владимирыч - Голицын (1771-1844), бывший московским военным генерал-губернатором с 1820 по 1844 год.
Стр. 248. Гог-магог. - Правильнее Гог и Магог, имена двух мифических народов, встречающиеся в библии и коране. В тексте - в значении "важная персона".
Стр. 252. Лесовик раменной - густой, дремучий лес.
Стр. 255. Херувимская - церковная песнь.
Стр. 258. Печный - заботливый.
Стр. 259. Озадки - дурные последствия, неприятности.
...прислан был по пересылке - по этапу, под стражей.
Стр. 272. Стан - административно-полицейское подразделение уезда; село, являвшееся местопребыванием станового пристава.
Стр. 285. Побывшился - умер.
В.А.Малкин