— А где я буду жить? — через силу задала Наташа мучивший ее вопрос. — С вами или где-нибудь поблизости?
— Что не со мной — это точно, — ответил Покровский и проглотил улыбку, как сделал это тогда, в баре. От улыбки осталось на лице только впечатление. — Моя семья живет на первом этаже, а все, кто у нас работает, — на втором. Ваша комната справа от лестницы, запомните? Не та, в самом углу, а вот эта, видите?
Вместо ответа девица икнула. Конечно, это было настоящее безобразие, и по-хорошему, ее следовало бы выгнать на улицу. Но на улице царила ночь, бушевала гроза — в любом случае приходилось быть добрым. Покровский решил, что если уж не может разрулить неприятную ситуацию прямо сейчас, то стоит отнестись к ней с юмором. Это сохранит его нервы.
— Можете ознакомить меня с моими обязанностями, — великодушно разрешила Наташа.
— Ну уж нет, — пробормотал Покровский. — Сначала выспитесь, а потом поговорим.
— Ладно, — согласилась она и, шагнув в комнату, зацепилась ногой за коврик. Сказала: «Уи!» и свалилась на пол, как бревно.
Перед ее глазами оказались мужские штиблеты, аккуратно, носок к носку, поставленные возле низкого столика. Штиблеты были стоптаны внутрь, а шнурки завязаны трогательными бантиками.
— Вы косолапите при ходьбе, — обвинила Покровского Наташа, с трудом поднимаясь на ноги. — Вам надо купить специальные супинаторы.
— Спасибо, я буду иметь в виду, — усмехнулся он. — Кстати, вы в состоянии самостоятельно принять душ?
— Ну да, — ответила Наташа, подходя к диванчику перед камином. — Конечно. Только можно я сначала немножко посижу?
— Если вы сядете, то немедленно уснете. А мне вовсе не хочется, чтобы утром домашние застали здесь такое… Хм… Вас. Пойдемте наверх, я дам вам полотенца.
На самом деле полотенца уже давно лежали на кровати в той комнате, которую хозяин дома выделил своей помощнице, но Покровский решил, что если не страховать ее на лестнице, она загремит вниз и свернет себе шею. Наташа тем временем думала о том, что все ее преследователи остались с носом.
— Я в безопасности! — громко заявила она, храбро наступая на ребрышки ступенек.
— Это уж будьте уверены, — пробормотал Покровский. — Что касается меня, то тут вы в полной безопасности.
Она была ужасно потешной, и он не мог утверждать, что утром непременно отправит ее обратно. Как это ни странно, ему понравилась ее пьяная самоуверенность. Вернее, позабавила. Надо дождаться утра, а там уже поглядеть, что из нее получится после душа и нескольких часов сна.
— Только не ложитесь в ванну, — попросил он. — Ванна вам сегодня противопоказана. Воспользуйтесь душевой кабиной, хорошо? Халат в шкафу.
Засунув ее в комнату, он некоторое время прислушивался, но не услышал ничего ужасного — звона разбитого стекла или стука падающего тела. Однако вода так и не начала шуметь. Покровский некоторое время раздумывал, потом легонько постучал. Никакого ответа. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и просунул голову внутрь. Девица стояла посреди комнаты совершенно неподвижно. У нее был стеклянный взгляд, и Покровский решил, что она спит стоя, словно лошадь.
— Эй! — позвал он. — Вы собирались в душ.
Она не реагировала.
— Черт с вами, ложитесь так. Только погодите, я накину что-нибудь на постель.
Он вошел, застелил кровать пледом и сделал широкий жест рукой:
— Прошу!
Девица продолжала стоять, словно изваяние. Она кого-то отчаянно напоминала Покровскому. Но кого? Он не мог вспомнить.
— Отлично, — буркнул он, взял Наташу за локоть, подвел к кровати, поставил к ней спиной и подтолкнул.
Она немного покачалась и неожиданно стала падать вперед, словно ковер, скатанный рулоном.
— Ого! — воскликнул он и засмеялся, обхватив ее двумя руками. От нее пахло дождем, лесом и ванилью. Ну и коньяком, разумеется.
Пришлось присесть, приподнять ее за ноги и свалить-таки на постель. Она охотно свалилась и тут же разметала руки. Если бы не тифозная стрижка, волосы тоже разметались бы. Покровский решил, что мокрое платье снимать с нее не станет ни за какие коврижки. Еще неизвестно, что из этого кокона вылупится утром. Возьмет и обвинит его в сексуальных домогательствах.
— Так что, пардон, мадам, оставайтесь в своей одежке, — вслух сказал он.
На самом деле он рассчитывал, что через несколько часов она проснется, разденется и примет душ, почувствовав себя грязной и мокрой. К утру Наташа действительно проснулась, но почувствовала себя не грязной и мокрой, а голодной. Есть хотелось зверски.
Одновременно к ней вернулась память, и вчерашние события предстали перед ее мысленным взором. Гражданский долг заставил ее схватиться за телефон. Номер родного районного отделения милиции выскочил из нее просто сам собой.
— Парамонов? — сдавленным голосом спросила она, когда ей ответили. — Это Наталья Смирнова. Помните, я вам звонила насчет Негодько с пистолетом? Вы еще мне не поверили. Так вот. Тут возле оврага творятся ужасные вещи! По лесу ходят волки и двое маньяков. Об одной жертве я знаю точно — это женщина в желтом купальнике. Нет, я ее не видела, но они сами рассказывали. Кто, кто? Маньяки рассказывали! — Она некоторое время слушала, потом ответила:
— Откуда ты знаешь, что я себя неважно чувствую?
Когда трубка зашлась короткими гудками, она осторожно положила ее на рычаг и вздохнула. Поверили ей — не поверили, она поступила как сознательная гражданка. Несмотря на то что голова еще не варила, как полагается, сознательная гражданка сумела сообразить, где находится кухня. Спустилась на первый этаж, отыскала в холодильнике круг «Краковской» колбасы и, устроившись на диванчике в гостиной, впилась в нее зубами.
Глава 4
Генрих Минц достался Покровскому в наследство от отца-академика. С незапамятных времен он вел в доме хозяйство и колдовал на кухне, называя себя элегантно — эконом. Накануне у него был выходной день, и теперь, в половине седьмого утра, Генрих открыл дверь своим ключом и на цыпочках, чтобы не разбудить Андрея, двинулся на кухню.
Однако не пройдя и нескольких шагов, замер от неожиданности.
На полу возле дивана лежала замурзанная голоногая девица с солдатской стрижкой на голове в немыслимо грязном коротком платье. Рядом с ней валялся наполовину сгрызенный кусок колбасы. Девица всхрапывала и присвистывала во сне.
— О-ля-ля! — шепотом воскликнул Генрих и всплеснул руками.
Наташа между тем видела десятый сон. Разбудило ее непонятно что. Она распахнула глаза и захлопала ресницами. Над ней навис весьма колоритный дядечка — лет шестьдесят пять, крепенький, лысый, розовый, с черными усами и внимательными глазами под короткими бровками.
— Как это вы сюда пробрались? — вполголоса спросил дядечка. — Где-нибудь было открыто окно?
— Кто вы? — спросила Наташа и, застонав, села. — Как вас зовут?
— Генрих, — ответствовал лысый по-прежнему полушепотом. — Я эконом.
— О! — воскликнула она. — А я думала, что вы — собака! Или, в крайнем случае, сиамский кот. У вас совершенно нечеловеческое имя.
— Не может быть, — пробормотал Генрих. — Так как вы в дом попали?
— Меня впустил Андрей Алексеевич, — довольно внятно ответила Наташа и, покряхтывая, пересела с ковра на диван.
— Вы что же, — проворчал эконом, — плакали под дверью? И он вас пожалел?
— Я же не бомж!
— А кто?
— Я Андрея Алексеевича помощница. Буду работать с его архивом.
— Ну да, — недоверчиво сказал Генрих. — А откуда он вас взял.., такую?
Он окинул Наташу красноречивым взором.
— Из агентства.
— Хм, — пробормотал Генрих. На лице его появилось смирение. — Может быть, вам что-нибудь нужно?
— Не могли бы вы, голубчик, — попросила Наташа купеческим тоном, — поискать в овраге мою сумку? За домом художника Бубрика. Гроза застала меня в овраге. И вообще… Была бурная ночь.
С этими словами она отправилась наверх, роняя комья сухой грязи. Несмотря ни на что, чувствовала она себя бодрой и отдохнувшей. И, главное, была уверена, что никаким бандитам ее выследить уж точно не удалось. Пока она плескалась в душе, сумку принесли и поставили возле шкафа. К счастью, она не сильно промокла, и Наташа добыла из нее отвратительного качества джинсы и грязно-коричневую кофту с криво пристроченной биркой под воротником: «Маdе in France». Вероятно, Ольга купила этот писк моды где-нибудь в подземном переходе в самый последний момент. Интересно, какая у ее работодателя жена? Наверное, красивая и злая — зачем иначе ему было требовать в агентстве несексуальную помощницу?
В этот момент внизу раздались взволнованные голоса, в том числе и женский. «А вот я сейчас погляжу, — решила Наташа, — что там за жена». Она вышла из комнаты, подкралась к перилам и осторожно посмотрела вниз. Возле двери стояла юная блондинка в брючках-капри и обтягивающей кофточке. Она была так хороша собой, что Наташа немедленно пожалела о том, что остригла волосы. Можно было не уродоваться — на таком фоне женщине за тридцать с обыкновенной внешностью потеряться легче, чем табачной крошке в кармане.
В этот момент внизу раздались взволнованные голоса, в том числе и женский. «А вот я сейчас погляжу, — решила Наташа, — что там за жена». Она вышла из комнаты, подкралась к перилам и осторожно посмотрела вниз. Возле двери стояла юная блондинка в брючках-капри и обтягивающей кофточке. Она была так хороша собой, что Наташа немедленно пожалела о том, что остригла волосы. Можно было не уродоваться — на таком фоне женщине за тридцать с обыкновенной внешностью потеряться легче, чем табачной крошке в кармане.
— Ну? И что все это значит? — спросил Покровский, глядя на блондинку сузившимися глазами. — Я понимаю — гроза. Но почему ты хотя бы не позвонила?
На нем был спортивный костюм и кроссовки, на шее — полотенце.
— Потому что во время грозы мобильники отрубаются! — запальчиво ответила блондинка. — А потом я подумала, что ты спишь. И мы решили, что лучше сразу приехать, чем тебя будить.
— Кто это — мы? Ты и твой гардеробщик?!
«С ума сойти! — подумала Наташа. — Он знает, с кем жена проводит время и всего лишь напускает на себя строгий вид».
— Где он? — продолжал кипятиться Покровский.
— В машине, — блондинка взглянула на него исподлобья. — Надеюсь, мы покормим его завтраком?
— Я что, должен любоваться его физиономией за столом?
— Ты невозможный! — воскликнула она. — Не понимаю, за что ты ополчился на Валеру! Он благороден и…
— И красив, — не без ехидства добавил Покровский. — Не знаю, решится ли он сесть с нами за стол, он ведь в своем трактире привык смотреть, как едят другие. Из гардероба.
— Раньше ты к нему не придирался! И всегда был радушен.
— С тех пор кое-что изменилось.
Блондинка задрала нос и двинулась через комнату к одной из дверей. Наташа отскочила от перил, чтобы снизу ее случайно не заметили. Вот это отношения! Интересная семейка.
— Кстати, — неожиданно вспомнила блондинка и обернулась. — Твоя новая помощница приехала?
— Можно и так сказать, — с трагически-веселой интонацией ответил Покровский.
— Мне бы хотелось на нее посмотреть.
— Мне бы тоже, — искренне признался он.
— Я, пожалуй, приглашу ее к столу, — вмешался Генрих Минц, появившийся из кухни, откуда до Наташи донесся дразнящий запах яичницы.
Взволновавшись, она просочилась в дверь и тихонько прикрыла ее за собой. Через минуту раздался легкий стук, и эконом сказал из-за двери:
— Деточка! Вас ждут завтракать.
— Благодарю, — церемонно ответила Наташа, хмыкнув по поводу «деточки». — Сейчас спущусь.
Прежде чем предстать перед всей честной компанией, она еще раз подошла к зеркалу и окинула себя критическим взором. Ужас что за вид! Ольга постаралась от души: пожалуй, даже Сева Шевердинский не назвал бы ее теперь симпатичной, а уж тем более сексуальной. Впрочем, на кой черт ей сейчас сексуальность, когда она тут прячется, спасая свою жизнь?!
Спустившись на первый этаж, Наташа увидела неплотно прикрытую дверь, из-за которой доносились голоса и звяканье посуды, а рядом с дверью — забавного молодого человека с нежными розовыми щеками и русым чубом, старательно зачесанным на один бок. Он стоял и банально подслушивал, и на лице его отражалось растерянное упрямство.
— Здрасьте! — вполголоса поприветствовала его Наташа, тихонько подойдя поближе.
Молодой человек вздрогнул и залился стыдливым детским румянцем.
— Я вот тут… — пробормотал он. — Некоторым образом…
— Я тоже — тут и тоже — некоторым образом, — хмуро сообщила Наташа. — Кто вы такой?
— Друг Марины, — растерянно ответил молодой человек. — Мы приехали, а он…
— А! Так это вы — гардеробщик! — догадалась Наташа.
— Это невозможно терпеть! — со слезами в голосе возмутился бедняга. — Андрей Алексеевич меня постоянно унижает. При ней, заметьте. Ну и что, что я работаю в гардеробе? Это ведь временно, пока я не поступлю в институт. А я обязательно поступлю! Я вовсе не такой кретин, каким он хочет меня представить.
— Меня трогают ваши переживания, — соврала Наташа. — А Марина, она ему кто?
Валера поглядел на нее трагически:
— Единственная дочь.
— Ах, дочь! Вон оно что! А жена? — его собеседница не в силах была сдержать любопытство. — Есть у него жена?
— Нету, — коротко ответил он и снова вернулся к своим горестям. — Была бы жена, не позволила своему мужу глумиться над чувствами дочери. Андрей Алексеевич хочет нас разлучить, а это подло.
«Значит, так. Жены у него нет. Тогда я вообще ничего не понимаю! Почему в помощницах он хочет видеть какую-то уродку?»
— Как вас зовут? — спросила Наташа у молодого человека.
— Валера. — Румянец стал на полтона темнее. — Валера Козлов. А вас?
— Зовите меня Натальей. Сколько вам лет?
— Двадцать, а что?
— А как вы попали в гардероб?
— Как все. Приехал из Дальнегорска. Там работы вообще нет. Город вокруг оборонного предприятия был построен, а сейчас завод загибается. Я там сторожем несколько месяцев сидел, а потом подумал — какого черта? И махнул в Москву. У меня тут родная тетка.
Он вывалил на нее всю свою биографию и теперь стоял дрожа, словно щенок, наказанный за сгрызенный тапок. Наташа не знала, как его подбодрить, поэтому просто сказала:
— Кажется, нам следует поторопиться, а то завтрак остынет.
— В его присутствии я не проглочу ни кусочка! — хмуро признался Валера.
— Ерунда, — отмахнулась Наташа. Она помнила, что в двадцать лет ела все подряд, а фигура у нее тогда была, как у балерины. — Главное — держаться уверенно.
Это она сказала скорее для себя, чем для Валеры Козлова. Сказала — и толкнула дверь. Покровский и его дочь, сидевшие за столом, подняли головы и посмотрели на них. Вернее, на нее, на Наташу. Потому что она шла первой и предстала перед ними во всей красе. Марина тотчас же подавилась и закашлялась, а Покровский пробормотал:
— Так-так.
После чего отложил салфетку, поднялся и отодвинул соседний стул.
— Значит, вы — Наташа Смирнова.
— Да вроде мы уже познакомились, — пробормотала она и, поглядев на красную Марину, более внятно добавила:
— Здрасьте.
— Доброе утро! — выдавила из себя та. Глаза у нее были ярко-зеленые, как у папочки, но в отличие от него, отражали все переживаемые чувства.
Чтобы хоть как-то поддержать ее, Наташа обернулась и сказала:
— А вот Валера.
— Какие люди! — полным яда голосом ответил Покровский. — Просто даже не верится. Что ж, садитесь, юноша.
Валера бочком продвинулся вдоль стены, уселся на самый краешек свободного стула и остекленел. Наташа подумала даже, что, если до него нечаянно дотронуться, он осколками осыплется вниз. Покровский тем временем сосредоточил все внимание на своей будущей помощнице.
— Ну-с, — сказал он, обмазывая джемом булочку, — вы довольны комнатой?
— Еще бы, — ответила Наташа, которая практически всю ночь проспала на коврике в холле. — Комната замечательная.
— Вы ведь умеете обращаться с компьютером? — с неожиданным подозрением поинтересовался Покровский.
— О да! Компьютеры — это мой конек.
— А какое у вас образование?
— Вполне достаточное, Андрей Алексеевич, чтобы разобрать бумаги. Так что вы не волнуйтесь, обработаем ваш архив в лучшем виде.
— Это архив моего отца, — поправил Покровский. — Впрочем, о работе поговорим после завтрака. — Он обернулся к Валере:
— Что же вы, молодой человек, сидите, как именинник? Уж съешьте что-нибудь.
Марина с подбадривающей улыбкой налила Валере чаю и положила на тарелку кусок яичницы.
— Значит, — не отставал от него Покровский, — вы были на даче у общего друга.
— Да, здесь недалеко, папа, — с нажимом сказала Марина, надеясь, что он переключит свое внимание на нее. Однако он по-прежнему смотрел на ее смущенного ухажера.
— И что же, вы специально подгадали поехать в такую погоду, чтобы можно было остаться там на ночь?
Если до сих пор щеки Валеры были розового цвета, то теперь они сделались темно-рубиновыми.
— Ну что вы, Андрей Алексеевич, — ответил он. — Погоду я не заказывал.
— Дерзите? — хмыкнул Покровский, засовывая в рот булочку.
От возбуждения он очень быстро жевал и одновременно готовился к следующему выпаду.
— Папа! — сердито сказала Марина. — Мы всего лишь пережидали грозу. Ведь ты бы не хотел, чтобы нас убило молнией?
— Кстати, — заметила Наташа, потянувшись к сахарнице. — Вчера одного мужчину как раз убило. На пляже. По радио передавали. Бубрик тоже в курсе.
— Ну, раз даже Бубрик в курсе… — поднял брови Покровский.
Наташе стало смешно оттого, как он ревнует дочь, и она ухмыльнулась. В этот миг во входную дверь постучали.
— Кто-то в гости к тебе, Андрей Алексеевич! — крикнул издалека Генрих.
Протопали шаги, и через минуту в холле зазвучали голоса. Покровский вытянул голову, пытаясь через приоткрытую дверь рассмотреть гостя. Рассмотрел и позвал: